Эми кивает головой.
— Да. На мальчиках повсюду большие микробы. Когда прикасаешься к ним, они заражают тебя своими микробами.
— Понятно.
Роуз изо всех сил старается не рассмеяться, а Коннор закатывает глаза.
— У девочек микробов не меньше, чем у мальчиков, Эми.
Она наклоняет голову и снова принимается рисовать стебель очень высокой буквы «Т».
— Я так не думаю. От мамы всегда приятно пахло, как от цветов. От Фелии и Роуз тоже. От тебя пахнет собачьими какашками.
— Ты не нюхала собачьи какашки.
— Нюхала. На тебе.
— Хватит, вы двое. Почему бы вам не сосредоточиться на своей школьной работе, а потом можем пойти поиграть в какую-нибудь игру или еще что-нибудь.
— Снаружи? — Коннор выглядит слишком обнадеженным.
Знаю, что как только я выпущу его через парадную дверь, он побежит к утесу с биноклем, чтобы осмотреть скалы внизу на предмет обломков корабля.
— На улице холодно, и все еще идет дождь. Прости, милый. Может быть, завтра, если погода немного улучшится.
И они уничтожат жуткие свидетельства несчастного случая, произошедшего прошлой ночью.
Мой ответ совсем не радует Коннора.
— Без разницы. Не могу дождаться, когда мы сможем нормально ходить в школу. По крайней мере, тогда мы сможем иногда бывать на улице.
— Еще две недели, — соглашаюсь я.
Если он хотел, чтобы я обиделась на то, что он скорее предпочтет пойти в школу, чем останется со мной дома, то он будет очень разочарован. Мне нравится преподавать им уроки, но для детей было нехорошо все время находиться в окружении взрослых. Им обоим нужно было быть рядом с другими ребятами, как нормальным детям. Этот большой старый дом с его пустыми спальнями и извилистыми коридорами, хотя и красиво украшенный и сверх меры удобный, не подходящая игровая площадка для детей.
— Ты пойдешь проведать его? — неожиданно спрашивает Роуз.
— Кого?
Вздохнув, она приподнимает одну бровь.
— Сама знаешь кого.
— О боже, нет. С какой стати мне это делать?
— Потому что ему было бы приятно увидеть дружелюбное, знакомое лицо. Сомневаюсь, что кто-то еще на острове заглянет проведать его.
— А я сомневаюсь, что он считает мое лицо дружелюбным или знакомым, Роуз. Мы разговаривали несколько раз, и каждый раз он вел себя как осел, а я злилась. Я, вероятно, последний человек, которого он хотел бы видеть, пока выздоравливает.
— Думаю, ты ошибаешься, — говорит она, помешивая суп все быстрее и быстрее, как будто она на самом деле не обращает внимания на то, что делает. — Мне кажется, люди его недооценивают. Думаю, что он способен на доброту. С другой стороны, думаю, что он также питается ссорами с людьми, поэтому, вероятно, получит удовольствие от хорошей перепалки с тобой. Это мгновенно поставит его на ноги.
— А ты собираешься навестить его?
Роуз прекращает помешивать и полностью разворачивается ко мне с выражением ужаса на лице.
— Черт возьми, нет. Этот человек злобен, как медведь, попавший головой в капкан, особенно когда болен. Я бы не вошла в этот медицинский центр, даже если бы мне заплатили.
***
Назовите меня мазохисткой, но позже тем же вечером я обнаруживаю, что толкаю двери медицинского центра, пытаясь понять, хочу ли я убежать или хочу спросить медсестру в приемной, в какой палате находится Салли, и нанести ему визит.
Роуз осталась с детьми. Я так рада, что Ронан на самом деле не совсем облажался и не оставил меня следить за детьми самостоятельно. Ронан был отцом-одиночкой чуть больше года, но у него было две няни, которые постоянно сменяли друг друга, водили детей на любые занятия или концерты, присматривали за ними, пока он работал, готовили им еду и вообще занимались делами. Без помощи Роуз я бы пошла ко дну. Было много людей, которые сами заботились о своих детях, и уверена, что они прекрасно справляются со своей работой. На самом деле я восхищаюсь ими, но твердо верю, что воспитание детей — это тяжелый труд, и была готова принять любую помощь, какую только могу получить.
Медицинский центр — тихое, стерильное место. Одноэтажное здание, размером с обычную амбулаторию. Стены зала ожидания увешены такими замечательными табличками, как: «Главный медицинский центр Козуэй не оборудован для родов. При первых признаках родов, пожалуйста, направляйтесь на материк, чтобы получить медицинскую помощь в подходящем учреждении» и «Боли в груди? Наша дежурная дипломированная медсестра работает с 6 до 9 вечера, с понедельника по четверг. Пожалуйста, не стесняйтесь обращаться за консультацией.».
Здесь нет никакого упоминания о том, как вы должны отправиться на материк, если у вас начались схватки посреди ночи, а Джерри прекратил переправу. Также не было никакого упоминания о том, какие действия следует предпринять, если вы испытываете боль в груди в пятницу, субботу или воскресенье в любое время после девяти часов, и вы хотите обратиться к терапевту.
— Мисс? Простите, мисс? Могу я вам чем-нибудь помочь?
Я отворачиваюсь от причудливых надписей на стене и замечаю рыжеволосую женщину с вечеринки Роуз, сидящую за стойкой регистрации. На ней темно-синяя униформа, к которой приколот неприлично большой бейдж с надписью «Гейл». Под именем кто-то, предположительно Гейл, от руки дописал «медсестра-стажер». Она одаривает меня яркой улыбкой, демонстрируя стену милых кривоватых зубов, которые каким-то образом делают ее очаровательной.
— Ох, да. Я... я ищу Салли Флетчера. Мне сказали, что сегодня вечером его привезли с материка.
Гейл кивает.
— Да, все верно! Они действительно привезли его сюда. — Гейл кажется слишком взволнованной.
— Вы можете сказать мне, в какой он комнате? Я бы хотела навестить его.
Ее широкая улыбка гаснет.
— О. Нет, не могу вам помочь. — Не могу сказать, была ли она искренне расстроена тем фактом, что не смогла сделать то, о чем я просила, или же ей удалось изобразить смесь крайней пассивной агрессии в сочетании с щедрой порцией сарказма.
— Что значит «не могу»?
— Салли здесь нет.
— Но вы только что сказали, что медики привезли его сюда сегодня вечером?
— Все верно. — Гейл снова кивает, и ее рыжие кудряшки подпрыгивают.
— И что? Куда же он делся?
— О, он ушел домой. Не захотел здесь спать. Сказал, что здесь пахнет смертью, — весело говорит она.
— Ладно. Значит... он был достаточно здоров, чтобы пойти домой самостоятельно?
Гейл сует в рот кончик колпачка от авторучки и принимается жевать его, закатив глаза к потолку. Очевидно, она очень, очень напряженно думает.
— Нет, — медленно произносит она. — Я бы так не сказала. Я бы сказала, что он все еще очень болен. Но Колин его подвез.
— Понятно. Гейл, можно тебя кое о чем спросить?
— М-м-м.
— Где ты учишься?
— Учусь?
— Да, ну, знаешь, чтобы стать медсестрой. — Я указываю на ее бейджик.
Она смотрит на надпись так, словно видит ее впервые.
— Ах, это? Нет-нет. Не обязательно нужно учиться, чтобы стать медсестрой. Просто учишься всему по ходу дела. Это все равно что быть секретарем. Все просто.
— Не думаю, что... — Я замолкаю.
Гейл пристально смотрит на меня, ловя каждое слово, слетающее с моих губ, и я ясно вижу, в чем проблема: свет горит, но никого нет дома. Как, черт возьми, ей удалось получить работу в медицинском центре? Как такое возможно?
— Можешь сделать мне одолжение, Гейл? Не могла бы ты записать для меня адрес Салли? Я хочу убедиться, что с ним все в порядке.
— О! Если вы пойдете к нему домой, можете сделать мне одолжение? Передать ему это? — Она сует руку под стол и бросает на стойку большой белый бумажный пакет с надписью на лицевой стороне. — Он забыл свои обезболивающие, когда уходил. Ему будет очень плохо без них.
— Да, я передам.
— Отлично. — Гейл сияет так, словно все ее проблемы были решены.
Она отрывает листок бумаги от блокнота у телефона и что-то пишет на нем. Когда протягивает его мне, я очень озадачена тем, что там написано:
