— Перестань вести себя так, будто думаешь, что ты ей не нравишься, — закатил глаза Генри. — Очевидно, что нравишься.
Эмма выгнула одну бровь.
— Ты уверен насчёт этого?
— Да, — прямо сказал Генри. — Она враждебна только потому, что любит спорить с людьми. Но она позволила тебе остаться, так что это кое-что значит; если бы ты ей не нравилась, она бы выгнала тебя задолго до этого.
— Я здесь всего пару дней, пацан.
— Поверь мне, — серьёзно сказал Генри. — Если бы ты ей не нравилась, ты бы не продержалась так долго.
Эмма хотела засмеяться, но в его ореховых глазах было видно, что он говорил серьёзно. Реджина, очевидно, не ладила со многими людьми, и, как она неоднократно говорила Эмме, она ничего не делала из чувства долга. Так что неважно, как сильно Эмма ощущала, что она там только потому, что Реджине было жаль её, вероятно, это было не так.
Она вспомнила прошлую ночь и застонала, её сердце билось о рёбра.
— Тебе нравится жить с ней? — спросил Генри, заставляя её вздрогнуть.
— Конечно, — ответила она так небрежно, как только могла. — У тебя отличный дом, и твоя мама… хорошая. Она милая, по-своему.
Генри усмехнулся.
— Значит, она тебе тоже нравится.
Эмма колебалась, пытаясь выяснить, имел ли он в виду, как друзья, или он использовал интонацию «нравится», которую так любили 10-летние.
— Я… да, — призналась она, и когда он не завизжал вслух, она поняла, что он имел в виду первое. — Она была очень добра ко мне. Слишком добра, если честно. Я точно ничего из этого не заслужила.
Когда она сказала эти слова, она поняла, насколько они были правдивы. Она была полной задницей по отношению к Реджине этим утром, зная всё это время, что Реджина этого не заслужила. Реджина поступила правильно, прервав их поцелуй накануне, а Эмма вела себя как подросток. Она даже не поблагодарила её. Она просто обиделась и заставила Реджину чувствовать себя ещё более виноватой, чем до этого.
Эмма простонала про себя. Боже, иногда ты бываешь такой придурошной.
— Ты должна спросить у неё, можно ли тебе остаться подольше, — сказал Генри. — Я знаю, что она согласится.
Сердце Эммы снова забилось быстрее.
— Может быть, — сказала она.
[Х]
Эмма осталась с Генри до конца обеда, ела его ужасный больничный обед вместе с ним и играла в карточные игры на кровати. Наконец, было три часа, и в дверях появился высокий рыжеволосый мужчина в очках и с зонтиком. Эмма воспользовалась случаем, чтобы уйти.
Пока Доктор Хоппер ожидал в холле, Эмма встала и снова надела свою куртку.
— Сегодня было весело, пацан, — сказала она, вытаскивая свои длинные волосы из-под воротника. — Надеюсь, когда-нибудь мы сможем это повторить.
— И я тоже, — сказал Генри, складывая карты обратно. — Может быть, завтра?
— Я спрошу у твоей мамы, — сказала она. — Это зависит от… некоторых вещей.
Она не знала, как должна была с ним попрощаться. Они уже достаточно хорошо знали друг друга, чтобы обняться? Боже, она так чертовски плохо в этом разбиралась, когда дело доходило до детей… или, может быть, просто с людьми в целом.
Но Генри принял решение за неё. Он протянул руку через край кровати и крепко обхватил её за талию, напугав её. Прошло мгновение, прежде чем она осознала, что должна была обнять его.
Она сжала его в ответ, положив одну руку ему на затылок. Он был удивительно силён.
— Мне пора идти, — сказала она, взъерошивая его волосы. — Ты уверен, что справишься сегодня сам?
— Конечно, — сказал он, отпуская её. — Но увидимся завтра, хорошо?
— Верно, — сказала Эмма. Даже если она не сможет провести с ним весь день, потому что Реджина, наконец, скажет ей уйти, она не уйдёт, не попрощавшись с ним.
Но сама мысль об этом заставляла её чувствовать тошноту. Весь день чувство вины за то, как она обращалась с Реджиной тем утром, бурлило внутри неё, как будто она нагревала масло, но теперь это стало почти невыносимым. Ей нужно было что-то сделать для Реджины — что-то, чтобы показать ей, что она на самом деле сожалела о том, что была такой дурой всё утро.
Она приостановилась.
— Эй, пацан, — медленно сказала она. — Странный вопрос, но… какое любимое блюдо твоей мамы?
Генри попросту уставился на неё, а потом его лицо расплылось в улыбке.
— Если бы ты спросила её, она бы сказала, что лосось-пашот, — сказал он. — Но, на самом деле, лазанья.
— Ты уверен?
— Однозначно.
Эмма кивнула, пытаясь понять, сколько у неё осталось времени, прежде чем она должна будет забрать Реджину.
— Это должно быть выполнимо, — сказала она, ещё раз взъерошивая волосы сына. — Спасибо, пацан. Я перед тобой в долгу.
— Нет проблем. Увидимся завтра, Эмма.
— Увидимся, Генри.
Она поспешила выйти за дверь, кивнув доктору Хопперу на прощание, и отчаянно пытаясь вспомнить единственный рецепт лазаньи, которую она когда-либо делала.
[Х]
Несмотря на то, что Реджина дала ей запасной ключ от дома и велела оставить его себе, Эмма всегда чувствовала себя грабительницей, когда входила. Борясь под весом продуктовых сумок, Эмма распахнула дверь и вошла в прохладный коридор, сняв грязные сапоги, прежде чем она успела бы наследить в доме.
Она прошла на кухню и начала распаковывать продукты, не сводя глаз с часов: было уже почти 16:00. Она забирала Реджину с работы в 17:30, что означало, что ей нужно было выехать в 17:20. Если она поставит лазанью в духовку в 17:00, она будет почти готова к тому времени, как они вернутся домой.
Она провела эти расчёты в своей голове, когда начала раскладывать ингредиенты. Поставь её в духовку в 5, чтобы сесть за стол, как только вы вернётесь домой, повторяла Эмма самой себе снова и снова, чтобы не забыть. Она начала просматривать множество шкафов, чтобы найти ёмкость для лазаньи.
Она задалась вопросом, не будет ли Реджина возражать, что она так лазила. Независимо от того, сколько раз Реджина огрызалась на неё за то, что она ведёт себя глупо, Эмма не могла избавиться от мысли, что её присутствие в этом большом белоснежном доме было совершенно и абсолютно нежелательным.
Перестань, резко сказала она себе. Она отрицательно покачала головой. Ты должна перестать думать о подобном дерьме. Потому что тот же самый старый голос всё ещё звенел в её ушах, и ей потребуется гораздо больше, чем три дня, чтобы научиться игнорировать его.
Она нашла большую стеклянную миску в задней части шкафа и вытащила её, поставив на столешницу. Она знала, что Реджина оценит это; она могла уже приблизительно представить себе выражение тихого удивления на её лице, но это не мешало ей нервничать.
Приготовление пищи дома было испытанием, через которое она проходила каждый день, ожидая, будет ли еда на самом деле съедена в тот вечер или просто выброшена в мусорное ведро — или, в особо «хорошие» дни, окажется на кухонной стене. Здесь она знала, что в безопасности — знала, что Реджине понравится. Но, Боже, её руки не переставали дрожать. Это сделало измельчение лука чертовски невозможным.
Но, в конце концов, лазанья была готова к отправке в духовку. Эмма снова посмотрела на часы: было 16:45. Она почувствовала прилив гордости, когда поняла, что опережает график.
Она закончила мыть разделочную доску и осмотрелась на чистой кухне. Духовка нагревалась, а посуда высыхала в стойке. Она сделала паузу.
— Салат, — сказала она вслух, вытирая руки о кухонное полотенце. Она кивнула, подтвердив, что приняла правильное решение, затем посмотрела на себя. На её чёрном свитере были пятна от томатного соуса, и, хотя они были едва заметны, она поморщилась. Реджина заслуживала большего. — Сделаешь салат, потом переоденься, — пробормотала она. Она ещё раз взглянула на часы, чтобы убедиться, что у неё достаточно времени, и почувствовала ещё одну волну волнительного трепета в животе.
Она подошла к холодильнику и открыла дверцу. Её голова находилась внутри, когда раздался звонок в дверь.
Эмма выпрямилась и нахмурилась. Она понятия не имела, что ей следует делать: просто пойти и открыть чью-то дверь или проигнорировать это? Что, если это была посылка или сама Реджина? Она могла уйти с работы пораньше.
