Благодарность в его взгляде ошарашивает меня. Он падает с грохотом на колени рядом, помогает мне развернуться и сесть.
Сразу захватывает губы в страстный поцелуй. Шепчет ласковые и пошлые словечки, нахваливает. А я бросаю взгляд на то, место где стоит камера. Зачем?!
Черт! Это было главной ошибкой. Он замирает, отрывается от меня, хмурится и смотрит туда же.
В одну секунду его нежный взгляд меняется, на его лице вновь проскальзывает ярость. Вот так, был ручной зверь и вот его уже нет.
— Тварь! — шипит он, отталкивая меня на кровать.
Подбегает к книжным полкам и сносит все своей ручищей, как огромным мачете ветку в джунглях.
Вещи летят в разные стороны, как брызги крови во время убийства. Он убивает меня. Я уже мертва.
Орет люто.
Видит камеру. Застывает, сжимая руки в кулаки. И все пиздец. Поднимает, сжимает одним движением, разламывая в пыль.
Огромная ваза, стоящая рядом летит в стену и разбивается. Поджимаю ноги к груди и не двигаюсь.
Он ещё долго разносит в хлам мою комнату. И бросает перед самым выходом:
— Ты сука. Никогда. Слышишь. Никогда от меня не избавишься. Я скорее убью тебя, чем выпущу отсюда.
Глава 38
Дверь захлопывается с оглушительным треском, и я вздрагиваю. Этот звук. Как кувалда по мозгам, как ознаменование марша в честь моего поражения.
Окончательного, бесповоротного. И ощущение такое, словно я голая на площади стою. Пытаюсь прикрыться руками, а их держат, чтобы каждый прохожий на меня посмотрел, оценил, осудил, плюнул. Стыд. Срам.
Господи, как же больно. Сворачиваюсь клубком, прикрываю глаза и чувствую, как по щекам текут слезы поражения. Заливая место возле лица. И так остро, словно кто-то с размаху нож в грудь засадил, и со смехом проворачивает, шепчет одно единственное слово. Дрянь. Какая же я дрянь.
Дочего я доигралась своими нелепыми попытками выиграть войну. Войну с кем? Это как идти против огнедышащего дракона с деревянным мечом. Ты наступаешь, а он только опаляет тебя сильнее. А теперь что? Теперь он спалил меня дотла. Нет меня больше.
Катя, веселая, прошлая Катя умерла здесь в этой комнате, пока второй за сутки мужчина, стал ее любовником. Нет, ебырем. Теперь я просто дрянь. Нет мне места в нормальном обществе. Никто меня не полюбит. Никого не смогу полюбить сама.
И никто не сделает своей девушкой, потому что вечно будет воспоминание, как отдавалась за что… Что я хотела этим добиться. Играла в игру. Была уверена, что мои мальчики меня не обидят. Только вот они давно не мальчики, а я больше не девочка. Я мразь не достойная даже дышать. Аморальная. Неправильная.
Боль в груди такая, что кажется сейчас меня разорвет на части, хочется перебить ее хоть чем-то. Хоть как-то облегчить собственные страдания, потому что есть желание просто сдохнуть. Взять что-то острое и вколоть в то место, где так больно.
Сил нет. Ни физических, ни моральных. Подняться с постели доставляет нестерпимый дискомфорт. Я бы так пролежала несколько суток, не двигаясь. Но собираюсь с духом.
Бегу в душ, врубаю кипяток и встаю под обжигающие струи, и я не плачу нет. Это просто вода заполняет мои глаза, это просто вода бьет по телу, как ударами хлыста. И я кричу, сквозь боль, выкручиваю душ на полную и задыхаюсь теперь от ледяной воды. Она дарит облегчение. Дарит настоящий покой, и я сползаю по стене и обнимаю себя за плечи.
Одна. Я совсем одна. Никому не нужна. Нелюбима. Только использована как спермоприемник по прямому назначению. Дрянь. Дрянь. Просто дерьмо.
Но я сама виновата, да? Всегда ведь виновата девушка. Провоцировала. Щеголяла в белье. Пальцы вылизывала. Язвила. Член рассматривала. Не удивительно, что они не сдержались, не удивительно, что я навсегда останусь их пленницей.
А, с другой стороны. Это же полгода. Ну почему я просто не подождала полгода. Они уедут, забудут меня. Потом женятся на хороших девушках, а меня будут вспоминать как дрянь, которую трахнули. Одноразовая шлюшка.
Хочется смеяться. Они оба мое проклятие. Они смутили, они двое как худший из возможных соблазнов. Два дьявола и мучителя. И хотела ли я действительно их выгнать, или просто хотела быть с обоими, потому что выбирать не любила никогда. Но в реальный жизни так не бывает. Это больная фантазия. Грезы.
Эти двое, как доза для наркомана, как огромный торт для обжоры. И я получила то, что хотела. И теперь ненавижу. Себя. Их. Только вот до какого момента. Через сколько снова начнётся ломка. Через сколько, я снова буду ползать у них в ногах и просить пососать и лизать. Попрошу себе вставить, чтобы испытать это вновь. Горькое, сладкое, отвратительное и живительное чувство наслаждения.
Выползаю из душа, поднимаюсь тяжело возле раковины и смотрю на покрасневшее лицо. То же мне красавица.
Красота она внутри. Так говорит Кристина, а во мне ее больше не осталось. Ничего не осталось. А была ли?
Ищу глазами пса и понимаю, что даже он меня бросил. Шмыгаю носом и забираюсь под одеяло с головой.
Как хочется к кому-нибудь прижаться, просто поговорить, объяснить, оправдаться, но никого нет. Я одна. И так было всегда. Хотела свободы так вот она. Жри сполна.
Худшая свобода для человека — это одиночество. Осознание, что никому он не нужен. Что никто не придет поддержать в трудный момент. Или я сама. Мне самой нужно с этим справится и никого не тянуть в глубину своего отчаяния.
Танцы… И почему я хотела заниматься танцами? Наверное, я просто хотела хоть раз ощутить за спиной крылья. Взлететь. Парить. А мне опять их обрезали. Под корень.
Так не пора ли начать жить на грешной земле. Не пора ли пользоваться теми благами, что мне предоставлены. Не пора ли перестать мечтать и рассуждать реалиями.
Не пора ли начать жить. Хотя бы начать с учебы, на которую мне откровенно давно насрать. Да, учиться мне нравится, но судя по результатам максимум, что мне светит, это санитар.
Недостойная. Никому не нужная ты, Жильцова. Ни Захару, ни Ренату. Это все забава для них. Поиграли и забыли. Кажется, им это даже нравится, бросать меня из рук в руки, как мячик. Либо играть вдвоём, как это было у бассейна. Ведь любящий человек не будет делить свою вторую половинку с другим. Эти отношения с первой минуты были провальными.
На утро еле открываю глаза и слышу трель телефона, а потом еще настойчивый стук в дверь.
— Отвалите! — кричу всем разом, сиплым после сна голосом.
Потом быстро оглядываю полуразрушенную комнату. Черт, ещё убираться, а желания даже перевернуться на другой бок нету.
Дверь, не смотря на мой крик открывается, и входят несколько рабочих, во главе с Ренатом и потирающим лицо Захаром. Нос у него перебинтован, но почему-то удовольствия мне это не приносит. Если честно наплевать уже на все.
— Вынесите, все сломанное и приберите здесь, — распоряжается Ренат и осторожно бросает взгляд на меня.
Ждет что взбунтуюсь. Вскочу и прямо головой буду выпихивать пять взрослых мужиков из своей комнаты. Проблема в том, что это больше не моя комната. А это не мой дом до тех пор, пока они оба здесь живут. Клетка для течной шлюшки.
Как только они смотаются снова рисковать своими головами, продам его… Нет, лучше сожгу. Уверена, буду с большой радостью смотреть, как горит то место, где я стала себе противна.
Беру в руку так и звонящий телефон, заворачиваюсь в кокон из одеяла. И иду в ванную.
На экране весёлая Алька, которая наверняка хочет узнать все подробности, а мне хочется разбить телефон об стену, только чтобы не отвечать. Но я сдерживаю порыв, и просто пишу, что ничего не получилось, пусть сама приедет и все узнает. Да, ее настроение должно помочь вытащить меня из раковины. Мне нужно хоть что-то позитивное. А с Алькой не заскучаешь.
Быстро собираю волосы в хвост и слышу стук уже в ванную.
Господи, даже посрать спокойно нельзя…
— Катя, — громкий голос Рената отдаётся пульсацией в висках.
— Что?
— Что ты делаешь? — спрашивает обеспокоено, с хрипотцой.
