Я наблюдал за ней, пока она говорила. Когда она собралась убрать руку, я схватил ее за запястье и прижал ее палец к своей груди.
Румянец пополз по ее коже. Глядя, как ее оливковая кожа краснеет, я вспомнил, как мои губы прижимались к ее губам. Я вспомнил ее прикосновение к моему лицу. Вспомнил, как она улыбнулась мне, когда я назвал свое имя.
— Ты устал? — тихо спросила она.
Я снова закрыл глаза, чтобы ответить «да».
Зоя посмотрела на кровать и сказала:
— Ты можешь встать, чтобы лечь на кровать?
Желая лечь с ней на кровать, я заставил себя подняться с этого пола. Упершись ладонями в твердую плитку, я оттолкнулся от пола, мои ноги пошатнулись, затем я встал.
Зоя осталась рядом со мной. Ее лицо было опущено, как будто она была сосредоточена. Глубоко вздохнув, она обняла меня за талию и повела к кровати. С каждым шагом мое сердце наполнялось сладостным ощущением рук Зои, обнимающих меня за талию.
— Ложись, — велела Зоя, когда мы подошли к краю кровати.
Сделав так, как она сказала, я лег на матрас и перевернулся на спину. Зоя оставалась в стороне, покачиваясь на ногах. Я похлопал по матрасу рядом с собой. Она посмотрела на меня сквозь свои длинные ресницы. Сделав, как я попросил, она забралась на кровать. Легла на бок и свернулась калачиком. Ее рука была прижата к лицу. Она выглядела такой красивой. Такой красивой, что я протянул руку и провел тыльной стороной ладони по ее щеке.
— Красивая, — пробормотал я, гладя на ее потрясенное выражение лица.
Мое пересохшее горло горело от боли, но прижав к нему свою руку, я все же попытался закончить свою мысль:
— Я ненавидел… всех… грузинских сук… всю мою жизнь.
Сглотнул, чтобы промочить горло, затем прохрипел:
— Но я… не могу ненавидеть… тебя.
Зоя опустила глаза и, не глядя на меня, соскользнула с кровати. Мое сердце упало, когда она исчезла в маленькой ванной, но, спустя мгновение, она появилась уже с бутылкой воды. Она нервно придвинулась ко мне. Опустившись на колени, она поднесла бутылку с водой к моим губам и влила немного холодной жидкости мне в горло. Она повторила это действие, пока бутылка не была осушена; затем, как и прежде, она легла на кровать рядом со мной.
Я прочистил горло, жжение уже не было таким болезненным.
Моя рука покоилась на матрасе между нами. Пальцы Зои напряглись, и ее маленькая рука накрыла мою. Мои глаза метнулись к ее глазам. Вскоре ее тепло просочилось в мое тело, и она облизала губы.
— Валентин, — сказала она с сильным грузинским акцентом, который я раньше презирал, но теперь научился обожать. — Ты не плохой человек.
Я опустил глаза. Образы того, что я собирался сделать с ней, пронеслись в моей голове. Словно почувствовав, что происходит, Зоя сжала мою руку.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — тихо сказала она. Я сосредоточился на ожогах от веревки на ее теле. — Посмотри на меня! — скомандовала Зоя.
Мои ноздри раздулись, когда я услышал команду, сорвавшуюся с ее губ. Лицо Зои смягчилось, и она добавила:
— Пожалуйста.
Заставив свое тело не реагировать на строгий женский голос, я лег поудобнее и встретился глазами с Зоей, как она и просила, а не приказывала.
Ее пальцы начали поглаживать мои.
— Когда ты впервые прикоснулся ко мне, то напугал меня.
Я оставался неподвижным, просто слушая. Лицо Зои побледнело, но она продолжила:
— Те пытки, которым ты меня подвергал, когда притащил меня в эту камеру, — она покачала головой. — Я никогда и представить себе такого не могла, даже в самых страшных кошмарах. Электрический шокер, жара и холод, а потом то, как ты использовал мое тело и его центры наслаждения против меня же. Это было варварство, жестокость в самом худшем проявлении.
Моя челюсть сжалась от боли, прозвучавшей в ее голосе, но я не отреагировал. Я совершил эти действия. Я делал лишь то, что мне приказывала Госпожа.
Зоя улыбнулась, но это не была счастливая улыбка.
— Сначала я подумала, что ты бессердечный монстр. Но потом я поняла, что ошейник на твоей шее делает это с твоим телом. Я поняла, когда он подчинил тебя. Твои голубые глаза стали черными, полностью расширенными. Это не длилось долго, но, когда твои глаза вновь становились голубыми, ты все еще причинял мне боль. Но что-то стало проскальзывать. Иногда я замечала мимолетные моменты сострадания, пробивающиеся сквозь тебя. — Зоя склонила голову набок. — И даже несмотря на то, что ты держал меня в плену, даже несмотря на то, что ты причинял мне боль, довел меня до мучительного уровня наслаждения, я поняла, что ты делал все это только потому, что должен был, а не потому, что хотел.
Я сжал губы, и это чувство снова взорвалось во мне. Я уставился на эту женщину и спросил себя, как она могла говорить со мной таким мягким тоном. Как она могла заботиться обо мне после всего, что я с ней сделал?
— Как я уже говорила, Валентин, мы не такие уж разные. И хочешь — верь, хочешь — нет, — она наклонила голову вперед, — но ты и твоя камера пыток — не самое ужасное, что случилось в моей жизни. Видишь ли, я думаю, что в этом отношении мы похожи.
Она сжала мою руку и добавила:
— Только люди, которые нашли меня и приютили, были хорошими и честными людьми. Они защищали меня и оберегали. — Зоя подняла наши соединенные руки и поднесла их к своим губам. Когда ее губы коснулись тыльной стороны моей ладони, тепло разлилось по всему моему телу. — Тогда, как полагаю, люди, которые нашли тебя, не причинили тебе ничего, кроме боли и горя. Я верю, что, если бы тебя не заставляли жить такой жизнью, ты был бы совсем другим человеком. Ты согласен? — спросила она, и ее вопрос тяжело повис в воздухе.
Я пожал плечами и прошептал:
— Не знаю. Я причинял боль другим. Я убивал и мучил с самого детства.
Лицо Зои вытянулось, и она спросила:
— Это был твой выбор?
Я закрыл глаза и слегка покачал головой.
— Нет, — признался я, — заставляли. Меня заставляли.
Я услышал, как Зоя вздохнула. Почувствовал ее теплое дыхание на своем лице. Мой ответ вознаградил меня еще одним поцелуем в руку. Как будто какая-то невидимая преграда была разрушена между нами. Зоя придвинулась ближе, пока я не почувствовал тепло ее тела, просачивающееся в мое. Густой румянец пробежал по ее шее, залив щеки и лицо. В тот момент я решил, что она была самой красивой женщиной, которая когда-либо существовала. Она, грузинка, из вражеской расы, которую я поклялся всегда ненавидеть. Но с этим румянцем, карими глазами, состраданием и нежной грацией вся моя ненависть исчезла.
Зоя подняла ногу, чтобы положить ее поверх моей, придвигаясь ближе, пока ее голова не легла рядом со мной.
— Я знаю, что ты не любишь грузин, Валентин, но моя бабушка рассказывала мне историю Тбилисского монстра. Ты слышал о нем? — спросила она.
Мои губы скривились от ее грузинского акцента, плавно обволакивающего русские слова.
— Нет, — ответил я.
Ее карие глаза заблестели, когда она стала объяснять:
— Мне было всего пять лет, когда убили мою семью.
Мой взгляд упал на шрамы на ее плечах и бедре. Видя, что мое внимание сосредоточено на них, она погладила меня по лицу и сказала:
— В тот день я тоже должна была умереть.
Мой желудок сжался при одной мысли о смерти Зои. Но я снова сосредоточился на ее словах, когда она продолжила:
— У меня почти нет воспоминаний о том моменте моей жизни. Полагаю, это произошло из-за травмы. Думаю, что, когда ужасное событие запятнало твою душу, все светлые дни, предшествующие этому событию, становятся ярче.
Глаза Зои на мгновение потускнели, но тут же прояснились, когда ее губы растянулись в легкой улыбке.
— Моя бабушка любила рассказывать мне сказки. И мне нравилось их слушать. Она знала это, поэтому часто рассказывала мне истории. Но была одна, которую она повторяла мне снова и снова. Каждый раз, когда она рассказывала ее мне, я всегда находила несостыковки.
Зоя говорила о своей семье с таким счастьем. В тот момент я мог бы слушать ее всегда. Ее голос изменился, когда она делилась воспоминаниями. У меня никогда такого не было. Даже с Инессой я всегда боролся за наше выживание, воровал, чтобы прокормить нас.
