Машина включила сирену и сорвалась с места.
После смены, в семь вечера Игорь уложил в пакет ампулы реамберина*, витаминов, еще пару препаратов и набрал Мишку:
- Что делаешь?
- …Свитер стираю! – ответил тот. – А что?
- Капельницу везти?
- Не. Я справился. Спасибо. Олегу только не говори, ладно?
- Ну - держись! Я завтра звякну! – сказал Игорь, а повесив трубку, добавил: - А про Олега – посмотрим….
* * *
Прошла неделя. Мишка не пил – стиснув зубы, держался. На воскресенье Игорь его зазвал на футбол – команда МЧС играла товарищеский матч с пожарниками.
Время игры вышло. Мяч выбили в аут, и Мишка побежал за ним за ворота. Когда вернулся, игроки уже столпились в центре поля, стягивая потные футболки и пересмеиваясь. Чернявый МЧС-овский вратарь Артур кивнул поверх Мишкиного плеча:
- Самсонов, там - к тебе.
Миша обернулся, и его горло сжало спазмом: у входа под трибуны, держа за руку Юрку, стоял Олег. Сунув Артуру мяч, Мишка пошел к ним. Малыш побежал ему навстречу:
- Миша!
Высокий мужчина опустился на корточки, и крошечный крепко обвил руками его шею и зажмурил глаза.
- Юр, не нужно, я – потный! Я сейчас сполоснусь немного, и мы домой поедем, хорошо?
Но Юрка мотал головой и всё крепче сжимал Мишу в своих объятиях.
Пусть для всего огромного мира Миша для Юры – никто. Ни юридически. Ни биологически. Юрка и слов-то таких пока не знал. Но он знал, что это – то самое плечо, в которое он часами плакал, когда у него резались зубы. Что это Миша успокаивал его, когда Юрка напугался Деда Мороза, учил мыть руки и застегивать сандалики. И всегда заступался, если на него ругались мама или папа. Мишка поднялся, взяв малыша на руки, и пошел к раздевалке. Олег молча шел следом. У дверей душевой Мишка погладил русую головку:
- Юр, иди к папе на пару минут, а? Я переоденусь.
Но Юрка упрямо мотал головой. Мишка присел на корточки, ставя малыша на ноги, и прижался лбом к его лбу:
- Я тоже соскучился. Очень!
Юрка перехватил руками, чтобы удобнее было сжимать Мишкину шею.
- Кем ты на празднике-то был? Пограничником?
- Да! - прошептал малыш. – А Милочка была моей «собакой». И я был самый крутой!
- Почему? – тепло засмеялся Миша.
- Ну, ведь собаки-то больше ни у кого не было!
Мишка снял с руки часы и протянул ребенку:
- Подержи, пока я моюсь, ладно? Только не уходи, а то - как я без часов!?
Юрка кивнул, сам подошел к Олегу и взял его за руку. И беспокойно смотрел на закрывшуюся за его Мишей дверь раздевалки.
Все душевые были заняты. Несколько человек неторопливо раздевались. Кто-то уже вытирался и натягивал цивильную одежду. Говорили о прошедшем матче и новом законе против пьяных водителей.
- Пропусти, а? – Игорь тронул за плечо одного из пожарников, который еще не успел намылиться.
- Чего ты? – недовольно обернулся тот.
- Его пусти! – Игорь кивнул на Мишку: - Ты видел: там ребенок ждет?!
Пожарник, хмыкнув, уступил кабинку. Мишка благодарно кивнул им обоим. Быстро сполоснулся. А когда вышел, Олег с сыном стояли на прежнем месте. И в глазах мальчика уже подступила слезами тревога.
Они возились вместе весь вечер: рисовали, играли, ели из одной тарелки. Пошли было укладываться спать после обеда, но Юрка так и не заснул, слушая такие долгожданные Мишкины сказки и рассказывая какие-то свои истории. Олег неслышно ходил по квартире, боясь спугнуть вдруг возвратившееся счастье. Когда позвонила Светлана, Юрка вздрогнул:
- Я не хочу к маме. Ты снова уедешь?
- Нет, мой хороший! – покачал головой Мишка. – Я вернулся. Ты сейчас пойдешь с мамой, а завтра я заберу тебя из садика. Лады?
Проводив Свету и малыша, они вернулись на кухню. Мишка мыл Юркины мисочки. Олег открыл холодильник и стал наставлять на стол тарелки.
- Светка яблок привезла!...
- Хорошо, - кивнул Мишка, не обернувшись.
Он ждал, когда Олег начнет разговор. Тот главный разговор, который им обязательно предстоит. Ради которого он приехал. Без которого нельзя больше жить и дышать. Но Олег не собирался поднимать серьезную тему.
- Вино открою?
- Да, - Мишка всё добавлял на губку фейри* и ожесточенно драил какую-то ложку. – «Пожалуйста, говори, Олег!» - заклинал он про себя. – «Ты же пришел за мной. Ты же всё понял. Говори! Прошу тебя!»
Но Олег подошел к нему сзади, обвил руками вокруг талии и, прижавшись щекой к его спине, прошептал:
- Мы не будем ни о чем, правда? Всё забудем, будто ничего не было. И никогда – ни слова….
Не обернувшись к нему, Мишка всем весом навалился локтями на раковину и опустил голову. Пена медленно оседала на его руках. Олег почувствовал изменение его настроения. Потянул его за локоть:
- Миня! Что-то не так?
Мишка молчал.
- Ты сказал Юрке, что вернулся. Это – правда? Или у тебя кто-то есть?
- У меня – БЫЛ! – резко обернулся и, не выдержав, сорвался Мишка. – У меня было всё. Самый дорогой, самый любимый, самый необыкновенный человек. Самая лучшая семья. Самый любимый сын. Я боялся верить своему счастью. И оказалось – не зря!
Олег вздрогнул, как от удара. А Мишка продолжал.
- Ты не понимаешь, да? Ты всё еще не понимаешь? И никогда не поймешь, даже если написать это через всю улицу огромными буквами? …Если Ты, Мой Бог!... – голос его дрожал, - Если ТЫ... будешь бить… Маленького Юрку! Значит, никому из нас… и вообще всему этому миру… не стоило… появляться на свет! Значит, у меня ничего нет! И никогда не было! Ни-че-го!
Широким, яростным движением он смел со стола любовно накрытый ужин. Тарелки и чашки со звоном посыпались на пол. Осколки веером брызнули в стены. Один нож, медленно вращаясь, задержался на краю стола. Отшвырнув табуретку, он сдёрнул с открытой полки лежащие там Олеговы грипады* и ножом с размаху пригвоздил их к столу.
- Мне ничего тогда не надо, понял!!!? – он кромсал и резал прорезиненную ткань, клочья синтепона взлетали белёсыми хлопьями. – Понял? ПОНЯЛ!?!? Я не могу с этим жить! – он бросил нож в раковину и вышел.
- Минька! – ринулся за ним Олег. – Стой! – но голос изменил ему, сорвавшись в едва слышный шепот.
Щелкнул замок. Олег выбежал в прихожую, рванул дверь. На лестничной площадке никого не было: не дожидаясь лифта, Мишка торопливо сбегАл по ступеням. Олег, словно во сне, вернулся на кухню. Под ногой хрустнули осколки. Он посмотрел на истерзанные лоскуты, когда-то бывшие его перчатками, взял из раковины нож и начал медленно полосовать лезвием свои ладони – секунду назад еще нежные, ласковые ладони, которые больше уже не нужны его Миньке.
Разрезы взбухали алыми каплями. Прочертив несколько полос, он переложил нож в другую руку, и только тогда боль и ощущение крови, скользящей на рукоятке, добрались до его сознания. Он провел еще одну саднящую черту через пальцы и обессиленно опустился на пол. Мягко щелкнувшего дверного замка он не услышал.
Мишка виновато и робко вошел в прихожую. Тихо прошел по коридору, остановился на пороге кухни. Потом увидел сразу всё: Олега, сидящего на полу, нож, кровь на его руках. Бросился к нему, падая на колени и прижимая к себе его голову:
- Лёля! Ты с ума сошел? – забрал, отбросил нож. – Сильно? Вены? Скорую?
Олег, глядя куда-то вдаль, мимо него, отрицательно качал головой.
- Глупый. Глупый. Родной! – Мишка, привстав на колено и не отпуская Олегова плеча, выдернул одну из полок, достал оттуда аптечку, ту самую, когда-то принесенную Игорем. Зубами вскрыл бинт, достал перекись водорода. – Дай сюда!
В Таджикистане старшине Самсонову не раз приходилось бинтовать огнестрел. Он видел тела, развороченные осколочными снарядами. А после ранения сам полчаса лежал под чернильным душным покрывалом южной ночи, вжимая себе под ребра набрякший кровью ИПП*, боролся с наплывающим беспамятством и не знал, идет ли к нему помощь. Поэтому сейчас он умело и быстро обмыл руки любимого и стал накладывать повязку. Покосился Олегу в лицо:
- Больно? Сейчас дам что-нибудь… анальгин.
Но Олег безучастно качал головой. Мишка затянул раны, бережно уложил перевязанные кисти к себе на колени, накрыл своими ладонями и наклонился, укрывая, защищая их грудью от этого мира.
- Я люблю тебя – любого! – заговорил он, опускаясь лицом всё ближе к бинтам и слабея от слез. – Давай Юрку бросим. Просто бросим и всё! Деньгами будем помогать, а встречаться – нет. Его Светка вырастит: он уже не маленький, она его любит. Может, я когда им помогу, а тебе и знать этого не обязательно. А меня – бей, если тебе надо! Я вон какой здоровый, что мне станет!?
- Нет, – голос Олега был отрешенным. - Если ты мне не веришь, то – всё!...
Мишка собирался сказать что-то неискреннее, утешающе-слащавое, что говорят маленьким детям и безнадежным больным, но, подняв взгляд, встретил переполненные отчаянной боли глаза Олега и осекся. И потом сказал очень твердо и очень серьезно:
