- Лёлечка, пойдем ложиться! – он осторожно тронул друга за локоть.
- А? – встрепенулся Олег. – Я заснул…. Это из-за наркоза, наверно, - и, когда они уже пришли в комнату, проговорил просительно: - Трахни меня, Минь!?
И тут Мишка смутился. Да, он был горячим, сильным, здоровым двадцатисемилетним мужиком. Да, последние три недели единственным его «партнером» был собственный кулак. Да, его в постели ждал человек, которого он любил и хотел. Но при одном только воспоминании об изуродованных ладонях Любимого, при звуке его дрожащего, испуганного голоса, под взглядом опустошенных, словно из московского прошлого возвратившихся глаз, Мишке хотелось отчаянно и безысходно завыть, а не ****ься. Под ложечкой мерзко дрожало, в горле стоял ком. А Олег смотрел на него с какой-то кроткой, пугливой надеждой. Он лег и развернул Олега к себе спиной. Начал гладить его ягодицы, пробираться пальцами в нежные местечки. А сам напряженно и озабоченно пытался вспомнить, представить хоть что-то, что отвлекло бы его от страшной сегодняшней правды. Закрыв глаза, он вспомнил московскую студию. В своей фантазии «собрал» там кучу народа: Клея, Кристину, Арни, медсестричку из Кулябского госпиталя. Член его поднялся, он смог войти и, сжав Олегово плечо, толкался, потихоньку приближаясь к разрядке. Но когда Олег, чуть откинув плечо назад, положил ему на бедро перевязанную руку, у него упал – сразу и окончательно. По плечам Олега прошла легкая судорога, и он спросил бесцветным голосом:
- …Не хочешь меня?...
- Ладоней очень жалко! – ответил Мишка, утыкаясь лбом Олегу между лопаток. И, помолчав, с обидой добавил: - Что ты так долго за мной не приходил?
Олег лег на спину, забрал Мишку к себе на плечо.
- Я думал – ты ушел к кому-то. И изо всех сил старался тебе не мешать.
- Дурак! – буркнул Мишка ему в шею.
- Если б не Юрка - не знаю, как бы я выжил, - тихо проговорил Олег. – …Ты знаешь, он учил меня рисовать. Надо сначала обвести ладонь, а потом каждому пальцу пририсовывать мордочку. У меня сначала плохо выходило, - он улыбнулся, – а потом стало нормально: Колобок, заяц. …А Чебурашку он не знает, представляешь?!
- Диск ему купим с Чебурашкой. В выходные, ок? – Мишка, улыбаясь, ласково кружил ладонью по Олеговой груди.
Они так и заснули – Миша на плече у Олега. И во сне, даже не просыпаясь, «перетекали» из одной любимой позы в другую, добирая упущенные за три недели прикосновения. Проснулся Мишка за час до будильника и - со стояком. Он огляделся, вспомнил всё и со всхлипом зарылся носом в свою, домашнюю подушку. А потом притянул любовника к себе:
- Лёлечка, дай!
Олег, обсыпаясь, прошептал:
- Минька! – и повернулся так, как надо, как удобно его долгожданному, желанному, родному человеку.
Мишка трахался за все пропущенные дни – горячо и страстно. Хватило его ненадолго – минуты через две он кончил, крепко стиснув руками Олега поперек груди. Потом скользнул ему ладонью на пах:
- …Лёль - тебе?...
- Нет, мне – кетанов* принеси, если не можно.
Мишка вскинулся:
- Руки болят? Блин, я – урод. Не спросил ничего, вскарабкался сразу, как сволочь.
Олег тепло засмеялся:
- Ладно тебе, я ж ничего не сказал!? И мне – хотелось. Чтоб всё наладилось скорей. Чтоб было как раньше. А руки – да, болят, не дико, но – противно. Наркоз прошел, - а когда Мишка вернулся с кухни с таблеткой и чашкой воды, добавил: - Если б мне предложили: пусть они вот так болят всю жизнь, но ты всегда будешь со мной рядом – я бы согласился!
- Не надо! – со слезами на глазах помотал головой Мишка. – Я буду рядом и так. А они пусть проходят скорей! – и нежно коснулся бинтов, гладя и баюкая свои любимые Лёлькины руки.
Прим. автора.
* Горо Ёродзуё – персонаж косплея, лысый мужик. Внешний вид можно заценить здесь: http://ru.wikipedia.org/wiki/Cosplay_Complex
* Реамберин – антигипоксическое и дезинтоксикационное средство, входящее в состав капельницы от алкогольной абстиненции, т.е. от запоя.
* Фейри – средство для мытья посуды.
* Грипад — накладки (перчатки) для занятий атлетикой и фитнесом (кажется, я уже это писала? Ну и ладно, пусть еще раз будет).
* Индивидуальный перевязочный пакет — заключённая в защитную оболочку стерильная повязка, предназначенная для оказания первой медицинской помощи. В полевых условиях имеется в снаряжении каждого военнослужащего.
* Тормозок – еда, которую берут с собой на работу, учебу или в дорогу для быстрого утоления голода.
* Тенар - основание большого пальца, самый большой бугор ладони.
* Кетанов – анальгетик, обезболивающее лекарство.После ужина в пятницу Миша вдруг достал из кладовки стремянку и чемодан с инструментами.
- Ты что, стучать на ночь глядя собрался? - удивился Олег.
- Мне – быстро, - он умело и ловко вколачивал гвозди в верхнюю раму окна. Достал из шкафа плед, что-то прикинул, потом добавил еще по гвоздю в середину каждой фрамуги. - Фигово спится в этих сумерках дурацких. Пусть будет нормальная ночь.
Голос Олега нервно дрогнул:
- Я ничего тебе не обещал… так сразу….
- Ты о чем? – спокойно повернулся к нему Миша.
- Ни о чем, - отвел глаза Олег.
Плотный плед закрыл светлые июньские сумерки. И теперь, если бы выключить лампу, в комнате можно было устроить самую темную, самую черную ночь, какой позавидовал бы любой пасмурный мрачный ноябрь. Но свет не выключали. Олег долго сидел за компом. Потом лег рядом с Мишкой и взял у него пульт от телевизора:
- Там бокс по НТВ. Посмотрим?
- Давай, - согласился Миша, подпихивая подушку под спину и открывая объятия для любимого. Олег устроился у него на плече, положив все еще перебинтованную руку на его запястье. После бокса они смотрели кусок какого-то японского боевика, и Мишка изредка терся щекой о прильнувшую к его плечу светлую макушку.
- Можно - спать? – наконец, настороженно спросил Олег.
- Ага! – и Миша сам потянулся к выключателю.
Утром он встал первым и ушел на кухню. Пил кофе и шарился по автомобильным сайтам. Нажарил сосисок. Позвонил Светке и подтвердил, что они придут за сыном в одиннадцать. Наконец, к нему вышел Олег.
- Привет! Сосиски будешь? – Миша поднял голову от планшета.
Олег выглядел бледным и расстроенным.
- Ты – чего? Руки болят?
- Нет. Принесешь мне кофе, ладно?
Миша принес в комнату две дымящиеся чашки, поставил их на тумбочку и потянулся сдернуть плед с окна.
- Подожди! – неловко попросил Олег и на вопросительный взгляд уточнил: - Погоди, не снимай!
У Миши почему-то застучало сердце. Олег всё еще неуклюже, перебинтованной рукой, взял кофе, сделал несколько глотков. Миша сел на край кровати. Несколько минут молчали. И, когда Мишка хотел уже заговорить, Олег, видимо, решился. Поставил чашку, лег и отвернулся к стене. Миша пристроился рядом, облокотившись на локоть, поднял руку, чтоб прикоснутся к его по плечу, но – не успел: Олег заговорил.
- Отец бил маму всегда. И меня бил. И Натку. Но маму – особенно сильно, даже ногами. На всех моих детских фотках она или в темных очках или с гипсом. А ведь она – училка. Представляешь, каково ей было с фингалами перед учениками? Из-за этого на нее родители жаловались, завучи не любили, она школы меняла несколько раз. Она и слепая-то теперь - от тех побоев. Её увозила скорая, а нас с Наташкой прятали соседи. Отца боялись все, даже участковые. Он, когда срывался, орал, что всех пришьет, и ему за это ничего не будет, потому что он – «афганец»*. Я часто думаю: может, до войны он был другим - хорошим?
Олег замолчал. Миша какое-то время держал руку на весу над его плечом. Потом положил ее на одеяло, так и не решившись коснуться. Олег с усилием перевел дыхание и продолжил:
- Маму много раз уговаривали написать на него заявление, но она то ли боялась его, то ли – жалела. А у меня во время скандалов начинались приступы: меня трясло, я задыхался. Диагноз ставили: «астма», оттого и в армию не взяли. Но это не астма была. Когда со мной это снова в Москве началось, я нашел в интернете: это называется «панические атаки», - Олег говорил безучастно, словно о чужом или придуманном. И от этого было особенно страшно. – А когда мне было восемь, он выбросил с балкона мой велосипед. Он сам мне его подарил: синий, двухколесный. Я почти научился кататься. А раз после дождя я поленился вытереть колеса, и в коридоре насыпалась грязь. И тогда отец… с шестого этажа,… - голос Олега прервался, он выдохнул длинно и рвано. – …Он разлетелся весь: седло, педали, оба колеса. …Рама и руль согнулись пропеллером. …Я пытался что-то выпрямить, исправить. Но ничего было не спасти! Я сидел там, где он упал, на газоне, обнимал искореженные железки и плакал. Мама пришла звать меня домой. А я сказал, что вырасту и убью его. И тогда мама с ним развелась. Сразу, за месяц. Неделю мы жили у каких-то соседей – боялись. Но отец ничего не стал требовать, собрал вещи и ушел. Сначала – в общагу, потом уехал куда-то на север. Мне никогда о нем не говорят. Я не знаю, жив ли он теперь. А той фразы мне не забыли. Когда мы в детстве ссорились с Наташкой, она кричала, что это из-за моего велосипеда у нас нет папы. А мама повторяла, что главное – чтоб я не стал, как он. Чтоб я не смел быть как он. Постоянно повторяла. Раз за разом. Тысячу раз.
