Падаю на колени, хватаю его за руку, сильно сжав пальцы, и умоляю:
─ Потерпи немного. Я сейчас позову помощь. Нейрохирургия сейчас на высоте. Все будет хорошо.
Взгляд Димы остановился, и он уже не хрипит. Такой безмятежный и красивый, несмотря на всю эту кровь.
Набираю номер скользкими пальцами, и когда на том конце отвечает безучастный оператор, чеканю спокойным, холодным голосом:
─ Нам нужна помощь. Мужчина, 23 года, закрытая черепно-мозговая травма, в сознании, состояние тяжелое, пульс нитевидный….
Эпилог
─ Спасибо, пап, ─ бормочу я, еле поспевая за ним, несущимся по узкому больничному коридору.
─ Если кто-то из его близких увидит тебя здесь, у меня будут большие проблемы, ─ бросает он не сбавляя шаг.
─ Я знаю, но мне очень нужно его увидеть, ─ с мольбой в голосе объясняю я.
─ Это ничего не изменит, ─ громом отражается от стен его голос.
─ Я должна попросить прощения за то, что сделала, ─ продолжаю оправдываться я.
Отец резко останавливается, и я чуть не влетаю в плечо, покрытое медицинским халатом.
─ Какой в этом смысл? Он тебя даже не услышит. Почти три года назад ты превратила парня в растение, а теперь вдруг решила извиниться.
─ Пап, я знаю, что мне ничем не искупить свою вину, но это единственное, что я могу.
На миг насупленные брови разлетаются в стороны, а в суровом взгляде появляется жалость.
─ Как же мне жаль, что за то, чтобы ты наконец стала человеком, кому-то пришлось заплатить такую высокую цену. Но здесь есть и моя вина. Прости меня, что проглядел твою болезнь, ─ кладет руку на мое плечо, и я цепляюсь за этот жест, пытаясь не улететь в пропасть.
─ Нет, пап, ты не виноват, ─ шепчу я, с трудом преодолевая порыв обнять его.
─ Виноват, но уже ничего не изменить, ─ проговаривает он и бросает взгляд на спасительные часы. ─ Он в палате «8А», а мне пора на совещание.
Уходит, или, лучше сказать, убегает, оставив меня наедине со своей виной.
Между мной и Димой какая-то пара метров, но ноги отказываются нести меня к палате «8А».
─ Маша, ─ слышу я знакомый голос, и меня начинает колотить и обливать холодным стрессовым потом.
Оборачиваюсь и вижу прямо перед собой Алию в серой робе младшего медицинского персонала.
Столько раз я набирала ей сообщения в социальных сетях и стирала их, так и не отправив. Перед ней я тоже виновата. И перед Стасом. Один мой жестокий, сумасбродный поступок сломал столько жизней.
─ Алия, привет, ─ выдаю я легкомысленное приветствие, такое неуместное в данной ситуации.
─ Ты его пришла повидать? ─ спрашивает она, и я вся сжимаюсь в ожидании удара.
Мне бы хотелось, чтобы она отхлестала меня по щекам, потому что ее злость оправдана, но лицо Алии спокойно, а глаза не горят гневом.
─ Да, ─ киваю я и тут же добавляю: ─ Я хочу попросить прощения.
─ Неизвестно, слышит ли он. А если и слышит, то вряд ли понимает.
─ Я знаю, но мне это необходимо, ─ я запинаюсь, а потом добавляю беспомощное: — И ты прости меня, Алия.
Она стаскивает с головы форменную шапочку, позволяя длинным темным волосам рассыпаться по плечам, и устало оседает на кушетку у стены. Я делаю несколько неуверенных шагов и сажусь рядом, на самый край.
─ Ты знаешь, я так жалею, что не пошла с повинной, как Стас. Я же ведь тоже соучастница, ─ проговаривает она, глядя в стену.
─ Ты не виновата. Ты же ничего не знала.
─ Я знала тебя! ─ выкрикивает она, повернувшись ко мне. ─ Я знала, что ты что-то задумала, но не представляла, что такой кошмар.
─ Алия, я чудовище, ─ соглашаюсь я и хватаю ее за руку.
Алия не пытается вырвать руку из моих пальцев. Просто сидит и глотает слезы.
─ Стас вышел из тюрьмы в прошлом месяце, ─ произносит убитым голосом. ─ Я ему завидую. Он не струсил признаться тогда и искупил свою вину. А я теперь буду мучиться всю жизнь.
─ Ты не должна мучиться, ─ уверяю я её, уже и сама плача. ─ Это все моя вина.
─ Маш, я пытаюсь искупить вину. У семьи Димы нет денег на сиделку, и я ухаживаю за ним уже второй год.
Алия, которую я гнобила долгие годы, оказалась человеком с золотым сердцем: она пожертвовала ему свою жизнь, пока я была занята собой. Мне так стыдно за счастье, которого я недостойна.
─ Как он? ─ спрашиваю, дико боясь услышать ответ.
─ Плохо он, Маш. Ничего нельзя сделать. Даже в Израиле и Германии от нас отказались, ─ задумчиво произносит она, а потом вновь поворачивается ко мне и, всматриваясь в глаза, добавляет неожиданное: ─ Я не думала, что ты придешь.
─ Я должна хотя бы попросить прощения.
─ Так иди к нему, ─ говорит Алия, глотая слезы, которые крошечными жемчужинами скользят по смуглой коже. ─ Дима в палате «8А».
Сейчас или никогда. Вскакиваю на ноги и бегу по коридору, пока меня не останавливает табличка с надписью «8А». Делаю максимально глубокий вдох и приоткрываю дверь. Меня накрывает запахом тяжелой болезни: смесью хлора, лекарств и латекса.
Дима. Он так на себя непохож. Волосы отросли и почти скрыли неровность черепа, наращенного массивной титановой пластиной. Кожа в хорошем состоянии, но он очень худой ─ вся мускулатура давно истаяла, и остался только скелет, обтянутый кожей. Но хуже всего взгляд: там ничего нет ─ зрачки реагируют на свет, и только. Одно мое движение превратило красивого здорового парня в живой труп, который больше не побежит по траве, не улыбнется, не порадуется солнечным лучам на своей коже… Я отняла у него все, кроме жизни, от которой теперь нет толка.
Подхожу к кровати и касаюсь руки, из которой торчит порт для внутривенных вливаний. Слез сдержать не могу, и они падают на одеяло.
─ Привет, Дима, ─ шепчу я, с трудом преодолевая жесткий ком, блокирующий горло. ─ Прости, что раньше не пришла.
Никакой реакции. А чего я ожидала? Что он увидит меня и встанет? Падаю на колени, как подкошенная, прижимаю его руку к своим губам и молю:
─ Прости меня, пожалуйста! Если бы я могла, я бы свою жизнь отдала, лишь бы ты был здоров. Я так жалею о том, что сделала. Мне нет прощения. Я хотела убить себя, но меня остановили. А потом появился Марк и подарил мне новую жизнь. Мне так стыдно за то, что я живу полной жизнью, а ты тут в таком состоянии. Если ты меня слышишь, прости меня.
Поднимаю глаза и вижу, как по его щеке глицериновой каплей скользит слезинка.
Конец
