Каждый день муж привозит детей, и я разговариваю с ними, лёжа на животе и мучаясь от невозможности обнять моих крошек. Тактильных ощущений не хватает больше всего, особенно слыша за окном радостные, людские крики и взрывы фейерверков и петард.
Мы все потихоньку приходим в себя, оттаиваем, становимся, как прежде, семьёй. Глеб перестал ходить за мной по пятам, держась за одежду, как маленький мамонтёнок за хвостик мамы, а Кира, наконец заговорила. Случилось это счастье накануне возвращения домой, когда Глеб загибал пальцы, кого из зверей надо забрать с собой, а белку всё никак не называл.
Кируша схватила меня ручками за щёки, заставила смотреть на себя и, с серьёзным выражением лица, сказала:
— Мама, бека.
Наверное, самые лучшие слова в моей жизни после такой долгой тишины. Дед на радостях загрузил нам двух бельчат, выпавших из дупла ещё в июле, трёх кроликов, прирученных специально для детей, козлёнка на трясущихся ногах и оторвал от сердца горластого петуха, гордо выхаживающего по двору, а Мир от счастья согласился всё это добро забрать. Так что возвращались мы домой с полным зверинцем и довольными детьми.
Говорит Кируша меньше, чем раньше, и только по делу, но самое главное говорит. Не прошли бесследно для неё две недели страха.
Вернувшись домой, первым делом поехали к Максу с Полей, знакомиться с племянником. Маленький Вовка недоверчиво взирал на нас, мусоля пальчики и пуская слюни по двойному подбородку.
— Вот это хомяк, — захлебнулся восторгом Глеб, рассматривая толстощёкого малыша. — Мам, пап, я такого же хочу.
— Все соки из меня высосал, — пожаловалась Поля, вытирая слюни. — Целыми днями ест, ест, ест. Сил моих больше нет.
— Зато смотри, какой богатырь, — с гордостью произнёс Макс, забирая у жены сына.
Вот тогда-то Полина отвлеклась от ребёнка и заметила шрам на моей щеке. Рыдания и причитания не могли успокоить с час, особенно командное выступление, потому что к её истерике присоединились Кира, Мира и Вовка, голося по принципу — кто громче, тот круче.
— Поль, ну ты чего? Врач сказал, что порез неглубокий. Пара процедур, и от него не останется следа.
Я её успокаивала, а она цеплялась глазами и пыталась разглядеть то, чего не было, как Мир, когда боялся ко мне прикоснуться, думая, что меня насиловали в плену.
Несмотря на грудное вскармливание и капризного малыша, Полька поддерживала меня всё это время, держа за руку в первые часы после операции, когда казалось, что со спины содрали шкуру, причём сделали это наживую. Полю сменял Макс, Макса выставлял Мир, отдавая в нагрузку наших карапузов. Он так и не научился доверять своим людям, проверив всех от момента рождения до сегодняшнего дня, но всё равно оградил детей от посторонних. Максим и Полина, единственные, кто удостоился чести находиться рядом с Захратовыми младшими.
И всё, вроде хорошо. Жизнь налаживалась, волосы отрастали, спина постепенно избавлялась от чужеродных неровностей, но в душе было неспокойно, особенно от звонков Шахима, после которых Мир некоторое время прибывал в задумчивости, хмурил брови и перекатывал желваки, с силой сжав челюсть.
Все мои попытки прорваться в мысли мужа обрывались на корню. Дамир отказывался обсуждать причины плохого настроения, отмахиваясь и уверяя, что всё хорошо, просто небольшие проблемы в общих делах. Сомневаюсь о существующих проблемах, а о будущих… Зная Мира, уверена — он не успокоится, пока Аль-Саффар не понесли наказание. Я не против, но только не руками моего мужа, и не потому, что не переживу очередной крови на нём, а из-за того, что боюсь его потерять.
Плен сделал меня злее, расчётливее, породил ненависть к людям. Не ко всем, только к тем, от кого чувствовала некомфортную черноту, а её я чувствовала от многих. И дискомфорт, как будто стою голышом под их сканирующими взглядами. Но с последствиями я справлюсь, надо чуть-чуть больше времени.
— Малыш, Гарольд сказал, что через три дня тебя можно забрать домой, — вырывает из мыслей Мир, сев на пол и наклонив голову вбок, чтобы смотреть глаза в глаза. — Позовём Неверовых и ещё раз встретим Новый год. Посадим тебя в большое кресло, обложим подушками и будем вокруг хоровод водить.
Дамир старается поднять моё настроение, рассмешить, отвлечь от ломоты в теле и дурных дум, но единственное моё желание покинуть быстрее стены больницы. Два дня, целая вечность в вони от мази бинтов и спирта.
— Не надо хороводы водить, и Новый год не нужен. Я просто хочу тишины и покоя.
Через два дня меня отпускают с условием каждый день ездить на перевязки и с запретом спать на спине. Ещё неделю мучений, а затем готовиться к следующей процедуре. Кажется, они не закончатся никогда, и такое паническое состояние каждый раз, пока не разрешат лежать на боку.
— У меня скоро грудь станет плоской, — ною, занимая ненавистную позу.
— Ну и что. Я всё равно буду тебя любить, — укрывает одеялом Мир и ложится рядом. — Малыш, мне надо завтра улететь на несколько дней. У нас с Шахимом проблемы кое-какие вылезли, требуют личного присутствия.
Он виновато прячет глаза, гладит руку, а я уже знаю, что поездка вылезла не просто так. Разве может Захратов успокоится, пока не отомстил. Могу ли требовать остаться со мной и не лезть в пекло? Имею ли право останавливать своего мужчину от выполнения долга, взятого на себя?
— Мне страшно, Мир, — шепчу и не пытаюсь сдержать слёзы. — Я боюсь тебя потерять.
— Не потеряешь, малыш. Обещаю.
Невесомый поцелуй, слегка коснувшийся и растворившийся в воздухе. Наша интимная жизнь заканчивается на них, не продвигаясь дальше. То ли таблетки, прописанные врачом, снижают моё либидо, то ли организм не готов растрачивать себя на удовольствие и копит силы для многочисленных операций.
— Я верю тебе, Дамир. Попробуй только не вернуться ко мне.
Глава 45
Дамир
Четыре месяца подготовки и столько же в ожидании подходящего момента. На территорию Саудовской Аравии лезть было бессмысленно, а семейство Аль-Саффар не спешило посетить ближайшие государства. Шахим звонил каждую неделю, и каждый раз говорил, что рано, не время, неподходящий момент.
Сам понимал, что надо ждать, но в душе пекло от ненависти и беспомощности. На жену было больно смотреть, на её мучения и игнорирование зеркал. Хоть Ника и улыбалась, делая вид, что не обращает внимание на изуродованное лицо, а отворачиваясь, закрывалась в себе, не замечая, что я всё вижу.
Места себе не находил, отправил своих людей следить за домом и новостными сводками, чтобы получать свежие данные из первых рук. Только дальняя, королевская ветвь притихла после нашего проникновения, увеличила охрану, выставила по периметру посты.
Вряд ли нападение среди ночи связали с пропавшими рабами, скорее всего решили, что это было неудавшимся покушением. Так, наверное, даже лучше, а то покопались бы поглубже, выяснили бы, чья подвернувшаяся рабыня жена, пробили бы завязки и зарылись в норы.
Счастье, вроде вернулось, но осознание, что напыщенные твари сидят в своём дворце и жируют, обжираясь фруктами и трахая наложниц, отравляло это счастье. Немного отвлекался от чёрных, разъедающих мыслей, пока ухаживал за Никой после операции, но как только ей становилось легче, злость и жажда крови возвращались с новой силой.
Звонок от Шахима перед Рождеством становится настоящим подарком для зверя, тщательно запираемого последние месяцы.
— Брат, пакуй чемоданы, — с ходу сообщает радостную новость Шахим. — Наш друг в Тегеран через два дня летит, так что пора действовать. Встречаемся на месте.
Весь день мучаюсь от вины, что придётся оставить малышку после операции, но такой шанс выпадает не часто, и я прокручиваю в голове правильные слова. Только правильных слов в нашей ситуации нет. Договариваюсь с Максом о его временном переезде с семьёй к нам, и в очередной раз усиливаю охрану. Хочется надеяться, что Гарыч был последней сукой в моём окружении, и больше таких ублюдков рядом не притаилось.
