Я хотела бы посмотреть на него, увидеть его черный пожирающий взгляд, под которым тело плавится, но вокруг меня по-прежнему была Тьма. Я даже себя не видела, будто нас не то что здесь, а вообще не было. Нигде не было.
— Моя, — рычал. Доказывал каждым поцелуем, каждой сумасшедшей лаской.
Вторая его рука изучала мой живот, ловко пробираясь к лону. Пальцы скользили по клитору, захватывали влажные складки. Он сжимал так сильно, будто хотел оторвать. Играл. Прекрасно понимал, как сильно хочу его. Тело предательски выгибалось навстречу ему — губам, рукам, — но требовало другого. Я хотела его в себя. Чтобы почувствовать, чтобы ощутить, что точно мой. Только мой, и три наши прекрасные ночи мне не приснились.
— Твоя… — шептала, отвечая на поцелуи, ловя зубами проворный язык, а когда его пальцы вдруг вошли в меня, то и вовсе думала: откушу. Жар удушливой волной прошелся по телу, заставляя кровь в венах вскипеть подобно лаве.
Растягивал. Ни капли нежности — лишь рваные порывистые уверенные движения, а я задыхаюсь. Просто не могу дышать, ощущая, как сильно хочу кончить. Взорваться оргазмом, чтобы навсегда остаться в этой кромешной Тьме.
— Ты должна меня бояться! — гремит. Все рушится. Звуки сливаются в какофонию, будто весь замок трещит по швам, а я точно осознаю, что убью его, если хотя бы попробует отвлечься, попробует остановиться.
— Никогда! — задыхаюсь, а тело пронзает.
Золотистые вспышки ослепляют темноту сомкнутых век. Так ярко ощущаю в себе его член — каждую вену, каждую неровность, изгибы. Его пальцы впиваются в талию. Держит так крепко, будто боится, что сбегу. Нет, не сбегу. Просто не смогу, потому что давно связана по рукам и ногам. Без него больше не смогу.
Пусть убивает. Каждую ночь убивает, врываясь яро и дико, причиняя желанную боль и невыносимое наслаждение. Пусть приказывает. Пусть рычит. Пусть ставит условия, запирает в клетке, лишь бы только был рядом. Лишь бы принадлежал мне — телом, сердцем, душой.
Я совсем не знала его, но была уверена: у нас впереди целая жизнь, чтобы понять и принять друг друга. Тысячи вечеров у камина, тысячи дней и общих трапез, тысячи сладких ночей, которых все равно будет мало, и тысячи рассветов, в которые я не исчезну, а буду любоваться сонным выражением его лица — мягким и спокойным, — украдкой уворовывая эти мгновения у жизни. А потом… Пусть считает себя главным, непоколебимым, твердым, как скала. Только я буду знать, что в этой скале есть пещера, где моей душе очень тепло.
Он врывался жестко, жестоко, не щадя мое тело, а я умирала, затапливаемая эмоциями. Казалось, временами даже отключалась, настолько происходящее не походило на реальность. Потому что хорошо настолько, что страшно.
Мы выплескивали друг на друга все чувства. Освобождали загнанные души, усталые тела. Открывали разум, чтобы поделиться эмоциями.
Я ощущала, насколько он одинок, насколько недоверчив, сжат. Будто загнанный зверь, который в каждую секунду ожидает удара. Словно боль для него — неотъемлемая часть.
Именно сейчас как никогда понимала, что дело совсем не во мне. Я испытывала жалость к этому сильному непоколебимому мужчине, но ни за что никогда в жизни не собиралась ее показывать. Моррей просто не стерпит сомнений в своей неуязвимости. А ведь он назвал меня своей слабостью.
Неужели, как и я, день ото дня сгорает в безответных чувствах? Неужели действительно это любовь с первого взгляда? С черного испепеляющего, горящего страстью взгляда?
Мои отчаянные стоны слились с диким звериным рычанием. Меня трясло как чертов дряхлый трактор. Но, даже закончив, Моррей не торопился выходить из меня. Он целовал.
Нависал надо мной огромной скалой в рассеивающейся Тьме и исступленно целовал мои припухшие губы, щеки, веки. Собирал губами слезы, которые выскальзывали сами по себе, а я была счастлива. Благодарна той дикой буре, безумным, неистовым эмоциям, что захлестнули нас обоих. В душе, наконец, пусть и ненадолго, но воцарилось спокойствие.
Оказалось, что лежим мы на столе. Оглядев кабинет, поняла, что землетрясение мне не показалось. Все, что висело на стенах, действительно попадало, и даже книги вывалились из шкафа.
— Страшно? — спросил Моррей с улыбкой довольного котяры, который все-таки опрокинул со стола банку сметаны.
— Ты меня не запугаешь.
— Совсем? — горячие губы касаются плеча.
Лежим боком на узкой столешнице, пытаясь не упасть. Неудобства? Да совершенно пох… насра… В общем, плевать на неудобства, когда тебя так крепко прижимают к мощной груди, за которой скрывается отнюдь не черствое сердце.
— Совсем, — отвечаю, пряча лицо в изгибе его шеи. Провожу носом, вдыхая умопомрачительный терпкий аромат. Наверное, он даже щекотки не боится.
В дверь ломятся. Слышу Верса, который командует стражниками. Они пытаются пробиться в кабинет, но кресло по-прежнему держит оборону, охраняет наши с Морреем отношения.
— Не бойся, не войдут, — говорит Моррей, словно знает, о чем я сейчас думаю.
— Магия? — уже понимаю я.
— Да, наваждение, — гладит он меня по щеке.
Сколько мы так пролежали? Не знаю. В одно мгновение меня позвал сон, и я пошла за ним, точно зная, что Моррей больше не исчезнет. Больше не отвергнет, потому что слышал главное. Он слышал то, что сломало стену между нами. Ту стену, что мы выстроили сами.
Глава 16. Моррей
Вероника спала. Спала, словно и не чувствовала неудобств, будто стол для нее был самой мягкой постелью на свете. Устала. Она действительно устала, и немудрено — ночь за окном давно вошла в полную силу, освещая мир яркой желтой луной.
Любовался девушкой. Осторожно гладил безмятежное лицо с идеальными чертами. Темные ресницы подрагивали — наверное, снилось что-то волнующее. Она крепко сжимала мою спину, словно боялась, что я уйду, а может, переживала, что упадет.
Ее грудь вздымалась. Розовые горошины сосков стояли, скорее всего, от холода, а я просто не мог унести ее в ее комнату. Не хотел, хотя и понимал, что надо.
За дверью в отчаянии бились стражники. Верс пытался пробраться через тайный ход, но Тьма сдерживала стены и звуки, не давая нарушить сон той, что так въелась в сердце. Понимал, что схожу с ума. Закрываю глаза и вижу ее образ — темные волосы, что переливаются золотом, нереально зеленый взгляд, очерченные скулы и пухлые губы. Открываю веки, и снова она — действительно наваждение.
Ощущал всюду ее запах. Даже там, где она никогда не была. Пахло темным буйствующим океаном — свободным, неудержимым. Именно такой она и была. Гордой, страстной, непоколебимой. Вызывающей бурю эмоций лишь одним своим невинным взглядом. Она была желанной. Самой желанной для меня. Единственной.
Тяжесть оседала в груди, но я уже принял решение. Такое, которое не изменю.
Осторожно поднявшись, магией перенес свою рубашку на Веронику. Она выглядела в ней такой маленькой, беззащитной — ткань почти доставала до колен. Убрав волосы с ее лица, я взял девушку на руки и полностью сокрыл ее Тьмой, потому что уже через секунду в кабинет влетел злющий Верс.
— Да ты! — начал было он.
— Тихо, — ответил я младшему брату.
Вглядевшись в облако Тьмы на моих руках, он обвел взглядом кабинет, подмечая и изорванное платье, что грудой тряпок валялось на полу, и общую разруху, воцарившуюся в комнате. Его губы оскалились в насмешливой улыбке.
— Я бы на твоем месте молчал, — предостерёг я Верса, направляясь к тайному ходу.
— А я даже ничего и не говорю. — На его лице отчетливо выражалось веселье, когда он небрежно заваливался в кресло. — Когда вернешься, тогда и побеседуем.
И вот я отчетливо помню, как на праздник рождения Тьмы я просил у родителей подарить мне брата. Знал бы я тогда, что мне достанется такой несносный невыносимый Верс, но увы и ах. Самое отвратительное, что этот подарок забирать назад отказывались категорически.
Из тайного коридора я быстро попал в комнату Вероники, жадно вдыхая ее аромат. Здесь абсолютно все пропахло девушкой. Свежесть окутывала, обнимала, так нежно и в то же время неоспоримо.
