– Интересно, – методично исследовала я периметр. – Где у этой клетки для перевозки ополоумевших мужей выход? Или мы как Санта-Клаус через трубу, чтоб никто не догадался, что внутри кто-то есть?
– Магдалена! – окликнул меня Эмилио. – Нам пора! – и отвалил от этого рыдвана заднюю крышку. Как багажник поднял.
– Что? – уставилась я темные недра. – Уже? А предварительно налить?
– Хорошо воспитанные жены... – начал Филлипэ.
– А хорошо обученные мужья не заставляют своих хорошо воспитанных жен, – перебила я его. – Залезать в повозку для перевозки лосей!
– Это все, что есть, – сжал губы Эмилио. – К сожалению, у нас не получится уйти верхом. Слишком заметно.
– Логично, – согласилась я и сама полезла вовнутрь, оставив их недоуменно разевать рты.
– И даже сопротивляться не будешь? – недоверчиво поинтересовался Филпипэ, забираясь следом и усаживая меня рядом с громадной мягкой кучей.
– Зачем? – изумилась я. – Довод разумный. Спорить не с чем.
– Да-а-а, – протянул Эмилио, закидывая еще пару сумок и присоединяясь к нам. – С тобой, оказывается, можно договориться.
– И гораздо легче, чем вы оба думаете, – заверила я их, устраиваясь поудобнее на деревянном полу, покрытом ковром.
– Тэн и Рев, – обратился Филпипэ к белобрысому и рыжему. – Возьмете вагордов и поедете вперед. Все остальное, вы знаете.
– Как прикажут высокие лорды, – склонились слуги и захлопнули перевозку.
– А кто за рулем? – вцепилась я в руку Эмилио.
Тот щелкнул пальцами, затепляя магический светильник.
-Где?
– Кто эту антикварную древность поведет? – перевела я им на понятный язык.
– Один из слуг, – коротко ответил Филлипэ, прижимая меня к себе. – Положи голову мне на колени, – предложил он. – Может поспишь?
– Спасибо, – благодарно посмотрела на него я. – Вы такие замечательные, когда не пытаетесь командовать и затыкать мне рот всем, начиная от воспитания.
– Маруся, – внезапно сказал Эмилио. – Давай договоримся, что для всех, кроме нас, ты останешься Магдаленой. Долго объяснять, но так будет лучше.
– И волшебное слово скажешь? – поразилась я, опираясь спиной на синеглазого.
– Пожалуйста, Маруся, – за Эмилио сказал Филлипэ, от которого я вообще таких уступок не ожидала.
– Хорошо, – размякла я от нахлынувших чувств. – Согласна побыть для всех Магдаленой, Клеопатрой, Сильфидой и еще кем-нибудь.
– Спасибо, драгоценная, – Эмшшо поднес к губам мою руку, ласково целуя пальцы. – Дня нас это важно.
Тут рыдван тронулся с места, и меня швырнуло на что-то мягкое, упакованное в холщевую ткань.
– А что это? – кивнула я, проглотив вставший в горле комок от такой неприкрытой нежности.
– Это твои наряды, котенок, – посадил меня на место синеглазый, снимая маску и разматывая ткань на голове.
– Мои... наряды? – уставилась я на кучи, занимающие больше половины пространства. – Вот это все для меня?
– Да, сладкая, – подарил мне легкий поцелуй в шею Филлипэ. – И вот еще, – мне на колени легла большая, резная деревянная шкатулка.
Эмилио помог мне справиться с вычурным замком и откинул крышку...
Тусклый свет заиграл на гранях драгоценных камней, вставленных в ожерелья, аграфы,, пояса, кольца, браслеты, отразился на золотых цепях и цепочках, нитях крупного ровного жемчуга.
– Это мне? – мои губы дрогнули.
– Это малая часть того, что принадлежит только тебе, Маруся, – тихо сказал синеглазый. – Остальное мы отдадим тебе, когда доберемся до города.
– То есть, – закусила я губу. – Вы все вот это мне просто дарите?
– Мы просто отдаем то, что должно принадлежать жене, – светло улыбнулся Эмилио и протянул руку, снимая с моей щеки одинокую слезинку. – Почему ты плачешь, котенок?
И тут я позорно заревела.
Повозку швыряло из стороны в сторону. Похоже, мы собрали все дорожные ямы и познакомились со всеми окрестными буераками. Сооружение громыхало, подпрыгивало и готовилось развалиться в ближайшее время. Тот, кто направлял этот рыдван недрогнувшей рукой самоубийцы видимо до этого учился водить как минимум танк.
Но меня все это сейчас волновало мало. Я прятала лицо в ладони и ревела белугой от щемящего душу чувства и обиды на весь белый свет.
– Маленькая, – осторожно обнимали меня мужчины, совершенно не представляя, что со мной делать. – Что случилось? Чем мы тебя на это раз обидели?
– Ничем, – шмыгнула я носом и немед ленно получила в руки носовой платок. – Просто, мне уже так давно никто ничего просто так не дарил.
– Это не подарок, врединка, – начал массировать мне плечи Филпипэ. – Это то, что принадлежит тебе по праву.
– Но это же дорого, – вытерла я слезы и нос.
– Мы не бедны по праву рояодення, – пожал плечами Эмилио. – Да еще хорошо заработали на артефактах. Так что для одной единственной женщины грех не потратиться. Просто...
– Что? – взглянула я на него. – Это временные дары?
– Нет, Маруся, – ответил синеглазый. – Просто ни ты, ни мы пока не сможем показаться в обществе. Так что похвастаться тебе будет не перед кем.
– Филлипэ, – откинулась я ему на плечо. – Разве ж дело в этом? Я вообще по– большому счету ни цацки, ни шмотки не люблю. Но одно то, что вы собираясь в спешке в первую очередь подумали обо мне говорит очень о многом. По крайней мере, для меня. Как бы сопливо это не звучало. И да, я способна на розовые слюни, если рядом будете вы.
– Ну вот, – хохотнул Эмилио, забирая меня у друга и притягивая к себе. – Такую прочувствованную речь испортила.
– Это национальная особенность, – заверила я его. – Сначала нужно довести себя до состояния «хреново», что бы на этом фоне все остальное было хорошо. Стадию «если жизнь тебя имеет, значит, тебе душу греет» я уже миновала.
– Оригинальная методика, – фыркнул синеглазый искуситель, кладя мои ноги на свои колени и стаскивая сапожки.
– Хочешь научу? – благородно предложила я, испытывая небывалый подъем эмоций.
– Нет, сладкая, – улыбнулся мужчина, начиная разминать мои ступни. – Лучше скажи, почему о тебе никто не заботился в твоем мире?
– Ну-у-у-у, – протянула я. – У нас нет такого тотального дефицита на женщин.
Скорее наоборот, на нормальных мужчин. Таких, как вы, оторвали бы с руками и ногами. У соперницы.
– Странный мир, – заметил Эмилио, поглаживая плечи. – А твои родители?
– Мои родителям до меня нет никакого дела, – скривила я губы. – Меня родили случайно, по незнанию не предохраняясь. На момент моего рождения маме было шестнадцать, а отцу семнадцать лет.
