— Но это грустная для тебя правда: женщины Империи на самом деле пресмыкаются лучше всех прочих. Они вообще лучше: лучше понимают, чего от них ждут, лучше угождают, лучше обучаются. Это клеймо, которое стоит на всех женщинах Империи с самого рождения. Но это не рабское клеймо, а клеймо «цивилизации» — умение приспосабливаться и выживать. Именно в этом и состоит та «сила цивилизации», которой так гордиться Империя: способность выжить в любых условиях, приспосабливаться и подчиняться. Поэтому любая девочка и женщина Империи, получив рабский ошейник, очень быстро превращается в угодливую и ненасытную рабыню, легко обучающуюся новым фокусам по вкусу хозяина. Проснувшаяся «рабская потребность», желание выжить и способность приспосабливаться очень быстро совершают чудо. Но корень этого чуда– с рождения привитое желание подчинять и подчиняться! Тот, кто стремиться угнетать, понимает, что могут нагнуть и его. И принимает это. И знаешь, что смешно — чем выше стояла женщина до того, как одела ошейник, чем чаще ей приходилось наказывать или осуждать на наказание, или просто доносить — тем быстрее она становится угодливой рабыней! С полудикими крестьянками или женщинами варварских племен гораздо больше возни, чем с теми, кто «воспитан» Империей.
Мы как-то раз бились об заклад с моим побратимом на одну имперскую девку, столь близкую к трону вашего императора, что на сопровождавших ее воинов она смотрела как на мусор. Мы следили за ее кортежем несколько дней и быстро поняли того, кто заплатил нам за ее исчезновение. Никогда раньше никому из нас не доводилось видеть, чтоб женщина так заносилась над мужчинами. Нам стало так обидно за ваших мужчин, что мы употребили ее прямо на их глазах, чтобы они видели, как она извивается и завывает у их ног. Нам хотелось, чтоб сильные честные воины увидели, что заносчивая шлюшка получила то, что нужно шлюхе, и только потом отправились к Единому.
Так вот, мы поспорили с побратимом, что через пять дней она будет лизать мне ноги, умоляя, чтобы ее языку позволили подняться выше коленей. Побратим утверждал, что мне на это понадобится не меньше десяти дней. Но он не знал того, что знал я: когда я брал ее на глазах охраны, я просто совал член в горшок с медом. Именно это и было ей нужно — чтоб ее загнули силком и взяли как сучку. Чем больше ее унижали — тем сильнее она текла, чем больше людей видели ее унижение — тем быстрее кончала. Но дома она себя вела прямо наоборот — и превращалась в злобную голодную суку. Наказания, которые она раздавала слугам, только распаляли ее. А нежные любовники, которых она допускала к себе на ложе, не могли успокоить ее бушующую матку. Но стоило вытряхнуть ее из роскошного платья, поставить на четвереньки и обтереть о ее мордашку член, испачканный в ее заднице, — прирожденная рабыня обрела свою сущность!
Ровно через четыре дня она ползла на брюхе, чтобы вымыть мне ноги языком и урчала, как довольная кошка, когда пила мое семя. Мне даже не понадобилось пускать в дело плеть и каленое железо. Хватило поверхностного знакомства со свойствами жала. Но все необходимое для хорошей шлюхи в этой бл@ди голубых кровей воспитала Империя: желание выжить, абсолютная уверенность в том, что один человек всегда должен подчиняться другому и богатая фантазия в плане того, что может случиться с тем, кто не подчинится! Хвала ее учителям! Слава Империи! — и он шутовски отсалютовал. — Когда заказчик прибыл за ней, это была уже идеальная рабыня — покорная и ненасытная.
— Имперские женщины с рождения страшатся рабства, но вся жизнь в Империи готовит их к тому, чтобы стать идеальными рабынями. Правда, для того, чтобы послужить своему предназначению, им приходится покинуть Империю. Смешная шутка, не находишь? — он допил остатки вина из кубка.
— Ну-ка, иди сюда, Минджа, — и он двумя руками распахнул полы халата. — Твое умение слушать возбудило меня!
Он пригнул ее голову, и она вдохнула такой знакомый терпкий мужской запах, запах здорового сильного мужчины. И снова зазвенело в голове, мир поплыл, между ног помокрело, а низ живота наполнился горячим дрожащим предвкушением. И наваждением уже стал казаться воскресший призрак гордой Ирмы, мечтавшей стать достойной гражданкой Империи.
Минджа жадно вобрала в рот напрягшуюся плоть господина, торопясь удовлетворить собственную неутолимую рабскую потребность. Неожиданно мужская нога вдвинулась промеж ее бедер и прикоснулась к налившемуся секелю. Экстаз поразил Минджу как выстрел при нажатии на спусковой крючок. И с этим выстрелом улетели прочь мысли о долге перед Империей…
* * *
Чуть позже, когда Волк спустил…м-м-м, скажем, пар, и Минджа отдыхала, положив голову ему на бедро, она попыталась вернуться к интересующей ее теме: «Господин продолжит рассказ про рабынь?»
— Теперь у нас осталось еще меньше времени, — усмехнулся Волк, — но я постараюсь успеть.
Три вида «скованных рабынь» — девственницы, не девственницы и рабыни, признавшие свою потребность, истинные рабыни. По большому счету, они нам не важны — все они лишь пассажиры, пересекающие Степь на пути от одного хозяина к другому. Разница лишь в цене. Традиционно считается, что дороже всего девственницы, но и истинные рабыни весьма дороги.
В этом караване, например, наибольшую прибыль мне принесла твоя подружка Язычок. Стоило выдержать ее три дня с набитыми кольцами и без мужчин — и на помост аукциона вышла просто трепетная лань. Первый раз она кончила при осмотре стоя, когда аукционист кончиком плети показывал, как нежны и стройны ее бедра. А когда она на коленях неторопливо облизнула рукоять плети — кончили три первых ряда. Я уже много лет не помню такого яростного и выгодного торга.
Волк мечтательно улыбнулся.
— Почтенные купцы чуть не подрались, когда она повернулась кормой. А уж когда, нагнувшись, продемонстрировала глубины своих возможностей — купечество утратило остатки ума. Они возят худеньких девочек для своих калифов, но сами предпочитают женщин с массивным задом. Купившему ее купцу кричали, что он безрассудный мот, но сами завидовали. Это удачная покупка, и они это знают. Не успеет замкнуться круг сезонов, а у нее уже места на плече не останется… И каждый бывший ее хозяин останется с прибылью.
Минджа поняла, о чем речь. В ее прошлой жизни Ирма с отцом однажды ездила в столицу графства и видела там южного посланника со своей рабыней. В самой Империи рабство было запрещено, но южане приезжали со своим имуществом и законы Империи защищали их право собственности.
Высокий, смуглый человек в яркой одежде, с резкими чертами лица надменного лица, шел по улице им навстречу размашистым шагом. Чужеземец и ее отец, который не привык никому уступать дорогу, с трудом разминулись на довольно широкой улице.
Следом, на шаг позади, странным семенящим шагом, за южанином поспешала женщина и слуги. Женщина была одета в алую тунику без рукавов, разрез которой непристойно открывал ее левое бедро до самого кушака, стягивающего тунику. По бедру от верхней трети до колена тянулся замысловатый узор.
Ирма тогда спросила отца, почему женщина неприлично выставляет напоказ узоры на своих голых ногах и позорит своего господина. И отец объяснил ей, что эта женщина — рабыня, принадлежащая этому южанину. Варвары из халифата клеймят своих рабынь — обычно на левом бедре и правом плече. Рабыням не положена одежда, но также запрещено скрывать рабское клеймо. Поэтому, когда хозяин путешествует с рабыней, ему приходится одевать ее в соответствии с обычаями мест, где он пребывает. Но ее левое бедро и правое плечо должны быть всегда обнажены, а ошейник выставлен наружу. Рабское клеймо обычно невелико — два, редко три, пальца и обычно это картуш, содержащий красиво выписанное вязью имя владельца рабыни.
То, что у этой рабыни было столько владельцев, говорит либо о ее красоте, владеть которой хотят многие, либо о ее талантах на ложе. Южане хвастаются этим, как породистыми лошадьми или собаками. Но не дело отца рассказывать об этом дочери.
