Есть в доме было нечего. За то, что я пытался стянуть со стола нехитрую закуску, мать и ее собутыльники били меня руками, ногами и чем придется. Мать постоянно называла меня выродком, который искалечил ей всю жизнь. Однажды один из ее любовников намекнул, что раз я все равно болтаюсь дома без дела, то меня следует чем-нибудь занять. Они заставляли меня убирать комнатушку, выносить за ними бутылки и мусор. Я ходил по дворам и собирал пустую тару и бычки для них. Как-то раз я на часть вырученных за бутылки денег купил себе еды. Один из алкашей, выгребая мелочь из моих карманов, обнаружил остатки булки. Тогда меня так избили "за воровство", что я два дня не мог встать с коврика у двери.
Как-то, вынося мусор, я встретил у мусоропровода соседку, из ее ведра торчало полбуханки заплесневелого хлеба. За последние несколько дней я почти ничего не ел, пробавляясь объедками со стола пьяниц. А оставляли они немного: рыбью голову, картофельные очистки, корку черствого хлеба. Я жадно выхватил из соседкиного ведра хлеб и хотел было убежать, когда ошалевшая тетка поймала меня за руку. Она привела меня к себе и накормила от души, выслушав рассказ о моем житье-бытье. Она обратилась в органы, и вскоре в нашу комнатушку пришли люди в форме. Матери тогда удалось выкрутиться. Подозреваю, что бабушка помогла. Мать на первый раз простили, взяв обещание исправиться и начать заботиться о ребенке. Она, конечно, пообещала: терять бесплатную рабсилу не хотелось. Один из ее дружков работал в зоопарке дворником. Он приволок оттуда клетку. Так они решили наказать меня за то, что я сдал их соседке. Я сидел в клетке несколько дней, получая лишь чашку воды за сутки. Наконец, они меня оттуда выпустили и дали объедков, побоявшись, что я умру от истощения или обезвоживания.
В один из дней мать увезли в больницу — она отравилась паленой водкой. Из больницы она уже не вышла. Я в это время собирал бутылки в парке, и про меня все забыли. Вечером того же дня в нашу комнату пришел один из любовников матери. Он застал меня за тем, что я, отыскав спрятанные в шкафу консервы и расковыряв кое-как банку, с жадностью их уплетал. Он избил меня до полусмерти, сломав руку. Очнувшись, я смог выползти в подъезд, где меня обнаружила все та же сердобольная соседка.
Меня отвезли в больницу, а оттуда — в детский дом. Мне было уже семь лет.
Марисса сидела, прижав к груди сцепленные замочком пальцы. По ее щекам рекой катились слезы и капали с подбородка. Рен печально улыбнулся:
— Не надо плакать, Марисса. Все это фигня. В приюте было еще хуже. Вот там я научился выживать. На опыте своей матери узнав, что люди, неспособные противостоять ударам судьбы, заранее обречены. Давай, лучше перекусим чего-нибудь?
Мари накрыла маленький столик возле камина, и они расположились ужинать у огня. Отпив из своего бокала, Марисса заерзала. Так ей не терпелось все выпытать из Рена, на которого нашли неожиданные откровенность и разговорчивость.
— И что было дальше?
— Детский дом — это отдельный мир со своими нормами и правилами, совершенно отличающимися от мира нормальных детей. Это что-то вроде джунглей, где выживает сильнейший, а слабый погибает. Там обычно рулит не самый умный, а самый сильный. Хотя, отсутствие интеллекта и образования выливается в постоянное попадалово, за которым следуют наказания и различные воспитательные мероприятия со стороны взрослых. Как правило, в виде физических мер воздействия. А вот Лана природа мозгами не обделила. Он уже тогда, будучи ребенком, превосходил в умственном развитии даже более старших детей. Вот так, объединив силу и мозги, мы с ним научились выпутываться из любых сложных ситуаций.
Что касается тех уродов, которые измывались надо мной в раннем детстве, к моей великой радости они окончательно не спились и не сдохли к тому времени, как я повзрослел. В пятнадцать, я сбежал из детдома. Отыскал каждого из них. И завалил всех поодиночке. Это было не сложно. Они уже превратились в глубоких ободранных грязных стариков, еле волочащих ноги. Я удивлялся, как им еще удавалось влачить свое жалкое существование.
Вот тогда я испытал настоящее удовольствие от их животного ужаса, когда каждый из них начинал осознавать, что пришел часть расплаты. У меня было предостаточно времени, чтобы тщательно спланировать и продумать свою месть. Вот только следы я заметать еще не умел. И попал на малолетку.
Истязания, издевательства, пытки, изнасилования — там повседневная реальность. И еще — волчьи законы. Бывает, блатные разведут на базаре или придерутся к мелочи, раздув ее до вселенского масштаба, и трахнут симпатичного подростка. Издевались по любому поводу, особенно над слабаками. При бунте, неповиновении и для профилактики воспитатели вызывали милицию из ближайшего отделения. Бунтарей и всех прочих без разбора спускали в подвал, где лупили дубинками, ногами. Вот тогда мне жизнь в приюте показалась раем. Ладно, рассказ про свою жизнь там я, пожалуй, пропущу. И так вон — сопли распустила. Это не для твоих нежных ушек.
С малолетки я прямиком отправился на кичман париться. Оттуда мне помог выбраться Лан. Ему было уже пятнадцать, когда его отыскал отец. Мать Алана Анна встретилась с его отцом на одном из приемов заграницей, где она в то время проживала. В порыве сентиментальности она призналась Рашиду в том, что родила от него сына. Рашид отыскал Лана и забрал из детдома. Потом отправил учиться в престижный американский колледж. Используя свои связи и деньги, отцу Лана удалось договориться, и из тюрьмы меня отправили в армию. Правда, таких как я, собрали в отдельную группу и отправили в одну из горячих точек в надежде, что нас там все-таки шлепнут и им не придется отвечать за свои махинации. Но я выжил, а заодно и приобрел еще одного друга — Кондора. Зря ты с ним цапаешься — он хороший мужик.
— Тимур сам на меня наезжает, — буркнула Марисса, растирая ладошками слезы по лицу.
Ринар привлек ее к себе и крепко сжал в объятьях.
— Все. Хватит. Знал бы я, что ты весь вечер мокроту разводить будешь, вообще бы базар не начинал.
— Ну, еще чуть-чуть, — захныкала Марисса.
— Чего еще-то?
— А как ты стал авторитетом?
— Да просто как-то. Вернувшись на гражданку, я встретил своего отца. Точнее к нему меня привел один из моих корешей, знакомых еще по зоне. Мой отец, выйдя на свободу, долго меня искал. Он уже пользовался уважухой на кичмане, и на воле быстро собрал свою группировку. У бывших зеков другого пути продвинуться по жизни нет. На приличную работу никто не возьмет. Клеймо остается на всю жизнь. Потом отец погиб в одной из разборок, а я занял его место. Со мной тогда братва уже считалась и сразу признала во мне старшего.
