глава 26
И вновь, чёрная россыпь перед глазами, которую я вычерпываю силовым ковшом.
Сколько их таких было, сколько ещё будет… Малыш мой, измученный болезнью, постоянно спит, словно даёт мне налюбоваться собой, каждую чёрточку запомнить. Только, коли выйдет так, что я не справлюсь, мне всё равно не забыть.
Снова вошёл Файлирс, тихо и беззвучно.
— Забери Эселину, — одной рукой я дочку у груди держала, а другой жар у Таланда снимала. — Уснула, осторожнее. Снова пылает…
Файлирс уложил малышку.
— Сэсилия просит войти…
Какая-такая Сэсилия?
— Королева, — он понял мой молчаливый вопрос. — Отбывает в монастырь… что? Она королева, пусть молится за благо своей страны. Прощения хочет попросить за свои проделки.
— Я не хочу, — не просто не хочу. Как представлю, что она сейчас сюда войдёт, вся такая величественная, и я, нечёсанная столько дней.
— Как скажешь, — поцеловал меня в волосы и вышел.
Не успела дверь за ним захлопнуться, как послышался шум и крики.
— Нет, всё же я настаиваю! — молвя такое она и вошла. Я лишь глазом по ней мазнула, и вернулась к лечению.
— Как ты смеешь! — следом вбежал ошарашенный Файлирс.
— Меня выгоняют из собственного дворца! Я могу хотя бы в последний раз взглянуть в…
— Пошла вон! — руки короля так и тянутся к тонкой шее. Вновь.
— Оставь, не шумите, — пусть скажет и катится. — Детей разбудите. Что вы хотели ваше величество?
Секунда молчания.
— Я ради карантина отселила вас, — она не смешалась, не стушевалась. Голос звучит уверенно, в своём праве королева. — Я рассчитала, что… наследнику, — тут голос её дрогнул, — безопаснее подальше держаться от челяди. А вы, как его кормилица…
Вот как, значит, я тут для всех кормилица собственному сыну. Она продолжила говорить, я только голос слышала, когда дверь распахнулась.
— Ваше величество! — епископ наш, итвозский. — Кажется, нашли! Нужна ваша помощь.
Он было рванул, но замер.
— Хватит Сэсилия. Карета ждёт.
— Я не закончила! Вы! Используете меня, как ширму для своих дел. Я королева без королевства и жена без мужа, а теперь и без дома. Я прошу самую малость, лишь поговорить. Ваше величество!
— Эля? — король будто и не слышал её. Но видно, оставлять нас наедине не хочет.
— Иди.
— Я быстро.
Он ушёл, оставив нас наедине.
В этот миг что-то словно изменилось в спальне. Воздух похолодел.
— Я вывожу всю мебель из дворца, — жена Файлирса стала медленно приближаться к нам. Ко мне и двум колыбелям, — ты не понимаешь, остаёшься. Я выселяю тебя из спальни, которую ты, оборванка, заняла, как свою, со своими ублюдками — другая уже тряслась бы в карете. Ты остаёшься, — её губы подрагивают, будто нервически. Голос звенит. — Спальня, где жили короли Ондолии, на порог которой меня ни разу не пустили… Я проклинаю твоего ублюдка, а он жив!
Это было сильнее меня.
Ярость сплелась в один кокон с воздухом и снесла это чудовище к стене. Чудовище, что хочет лишить меня ребёнка.
— На помощь! Помогите! Нападение на королеву!
Дальше всё напоминало хорошо поставленный спектакль.
В комнату влетели фрейлины и несколько придворных из свиты королевы.
— Кормилица! Это она! Она хотела убить наследника, а когда ей это не удалось, напала на меня! На королеву! Она ударила меня магией!
Жар у Таланда, как назло, не спадает. Дрожащими руками я вожу над сыном, который проснулся, завозился. Начал хныкать, Эселина подхватила его плачь.
— Лорд Гаупфорт! Я нашла у неё вот это, посмотрите! — откуда ни возьмись она достала детское одеялко. Такого у моих детей никогда не было. — Она ведьма! Это она прокляла моего сына! Она прокляла всю страну! Приворожила короля, навлекла гнев создателевый на Ондолию!
Ей вторил строй голосов: плач, всхлипы, стоны.
— Схватить кормилицу! Именем королевы!
И если слушать и смотреть я была готова ещё долго, то оторвать меня от сына можно сейчас только мёртвой.
Волна сырой силы снесла всех наотмашь.
Как у дикого зверя в голове бьётся только одно: коли отвлекусь, потеряю сына.
— Что здесь происходит?
Герцог, он не разбираясь бросился ко мне, заслоняя меня от своих придворных, что поднимались с колен. Или меня от них.
— Нашёл! — Файлирс влетел через миг! — Эля! — тут только он огляделся, увидал собравшихся. — Это что ещё? Кто допустил? Прочь из покоев!
— Ваше величество! — я уже не смотрела. Только слушала, пытаясь изо всех сил успокоить плачущих детей.
Ещё никогда их крик так не рвал мне нутро. Ум понимает — то дети, а сердце кричит — больно им, беги! Что угодно делай, лишь бы ребёнок твой не плакал.
Голос вельможи продолжил молвить:
— Мы стали свидетелями… — снова чернь у Таланда, срочно надобно силу собрать, — при всех… напала…
— Всех в темницу!
— Ваша светлость, — позвала герцога, что всё так же стоял преградой каменной, — Таланду худшает, — шёпотом, пока обернулся он ко мне, — нельзя ждать, мне лечить его нужно.
— Стража! — гаркнул Прасгал, только не вошёл никто.
А чёрных точек всё больше и больше с каждым мигом.
— Стражи нет! Зато есть безумный король со своим безумным братом! — звонко зазвучала королева. — Есть законная королева и ведьма, что пыталась извести всю страну, — пауза, видать, на осознание, и: — лорд Гаупфорт! Как посол Вотэрда вы обязаны арестовать всех, кто угрожает жизни и здоровью дочери вашего короля, — нельзя больше ждать. Ещё секунду, коли ничего… — взять их!
Лечить и бить в одно время я не смогу. Не умею.
Остаётся лишь на короля надеяться, да на герцога, что не подпустят они к нам эту свору.
Мой ковш, сотканный из силы окунулся в ребёнка, чей плач уже кровью бьёт в ушах. Аккурат под сотрясание пола и стен. Крики людей, визг женщин…
Файлирс справится. Не может не справится.
Герцог атаковал с того же места, не оставляя нас без прикрытия.
Собираю вновь всю черноту с малыша своего, скидываю в горшок…
— Эля, — Файлирс как-то рядом оказался, протянул мне куколку тряпичную, — нашёл.
— Это не то, — мне одного взгляда хватило, чтобы понять: пустышка. — Обманули нас, не вольт это. Нет в этой кукле ни частички Таланда, ни проклятья.
И снова нырнула ковшом в дитятко.
Файлирс.
И куда сунулись, олухи? Неужто вовсе жизнь не мила…
Братьям, один из которых не имел ни конца, ни края своей силы, усмирить толпу, на которую шесть магов было, труда не составило. Сейчас все по казематам, порознь.
— А коли кто-то нарочно куклу нам подсунул, значит есть резон, — брат провёл ладонью по столу, — тот, кто сделал это, знает, что есть проклятье, вот и подсунул нам обманку…
Файлирс вскинул взгляд на брата, который внимательно осматривал пыль, что осталась на ладони. Дверь в эту комнату давно не отворялась.
— Кто угодно то быть может, — король потёр виски, — любой вассал, переворот задумавший, каждый посол…
— Не думаю. Не то время сейчас… не до интриг. Тут о своих шкурах все пекутся. Как бы уцелеть, не о выгоде. Кто-то, кто лично для себя чего-то хочет…
Старший резко встал, стул опрокинулся, никто на него и не взглянул.
— Эля без сна который день… не ест толком, дочка… каждую секунду там захворать может, — он прошёлся взад-вперёд, остановился у стены с инструментами, спиной к брату, — я… словно и у меня силы с ними вместе кончаются… что ни день, то больше и больше ненавижу всё: город этот, страну, а в особенности людей, что всеми силами пытаются забрать их у меня. Она… чуть на грех не пошла ради меня, а они грязными ртами её полощут. Она их лечит, а они сплетни разносят…
Помолчали какое-то время.
— Совсем недавно ты и думать не хотел о своих детях, а теперь…
— Другое то. Тогда они все силы у Эли отнимали. Я лишь то видел, как мучилась она, пока носила их, как в родах, чуть к праотцам не отправилась. Как любить можно тех, что сердца тебя чуть было не лишили?
