Файлирс снял несколько инструментов со стены, ссыпал их на стол, прямо под нос брату, тот отпрянул.
— А теперь?
— А теперь они мои. В них кровь моя, что зовёт, Эля говорит, что видит в них меня, а я смотрю на Эсю — вылитая Эля!
— Как же ты… — младший почесал затылок, — уехать ведь им надо будет. Век они в Келсе сидеть не будут, сам понимаешь.
Герцог произнёс это для себя скорее, не понимая, но принимая все мучения брата. Он и сам племянников полюбил с первой минуты. Как будет брат, когда отбудет его семья, Норэн даже представлять не желает. Файлирс итак терпимостью и терпением не отличается, но когда рядом ведьма, спокойнее становится.
— С ними поеду. На тебя ведь могу страну оставить?
Трёп, что затевался передыху ради, переходит уже в дела серьёзные, что так, наскоком не решаются. А брат буравит Норэна взглядом, ответа ждёт.
И не то, чтобы герцог не хотел помочь… хотел. Что бы ни затеял Файлирс, Норэн всегда рядом был, тыл прикрывал. Однако, слепая преданность своему кровнику и королю не застилает взгляд герцога — король слишком много времени уделяет своей семье и слишком мало делам государства. Король — в первую очередь король, лишь потом он человек, а брата всё труднее и труднее оторвать от эстесадки.
— Норэн? — поторопил Файлирс с ответом.
— Я помогу брат, конечно помогу, только не дело это… сам понимаешь.
— Понимаю. И знаю решение. Но только сперва спасём твоего племянника?
Герцог очутился на пятках, достал из кучи самый, ему интересный инструмент.
— С кого начнём?
— Эля на ногах не стоит. Нет времени миндальничать. Иди за Сэсилией.
глава 27
Три месяца спустя
Иногда мне чудится, будто крепость Итвоз живая. Так случалось, что всю мою жизнь здесь, он словно мне помогает. Бывало, ещё девчонкой, сбегу ночью к морю, а дверь в людскую кто-то закроет, я её и так, и эдак, а она — раз! И открылась! Или бью голову над зельем, перепробую всё, что только можно, и вдруг травка, которой и не было раньше, прямо у котелка, я её в воду — сработало!
Если это и не сам дом, то какой-то призрак, он точно здесь обитает, просыпается время от времени.
Вот и сейчас, лабораторный стол, заваленный свитками и книгами, а я точно помню: пролистывала дальше, но родословная князей Ракос снова открыта на описании жизни Эльжбетты, княжны, жившей здесь четыреста лет назад.
— Неужели… Тулупчик!
Уставший фамильяр встрепенулся.
“Не ори, Эля, детей разбудишь!”
“Их Алирик так вымотал, что проснуться им до позднего утра не грозит”.
Эльжбетта, Элькерия, Эселия…
А что, если:
“Кажется, я знаю, как нам закрепить договор магией!”.
Я уехала из Келса тотчас же, как только сняли проклятье с Таланда. Уж не знаю, прибегал ли Файлирс к пыткам, или только пригрозил, но через час, как королева оказалась в пыточной, Файлирс отвёл меня в её покои, а там…
Девушка, та самая горничная, что когда-то прислуживала ещё принцессе, она умирала, уже едва дышала, лежала на каменном полу в гардеробной королевы. Сэсилия не избавилась от неё, потому что, её ручная ведьма, покрытая бубонами, уже начала чернеть, но испускала дух она не одна. На груди у девушки, под платьем, лежали грязные пелена моего мальчика. У воришки, теперь я вспомнила украденный перстенёк, у воришки не хватило сил сделать вольта, она связала себя с моим сыном тряпицей, в которую я его пеленала.
Мы тогда едва успели.
Королева при мне поклялась в верности, обещая не вредить никому из рода Эука ни словом, ни делом. Герцог Прасгал лично сопроводил в монастырь новую послушницу.
Как ни противился король, но мы уехали. Уж не знаю, где силы взяла, но таких остервенелых торгов в моей жизни ещё не случалось. И Файлирс, и я пришли к выводу, что один только способ детей защитить — ввести Эстесадо в состав Ондолии. Так, Итвоз становился провинцией принца, пусть и лишь одного, но не нарушая древних законов, как и положено, наследник будет расти среди народа. Пусть и нет у нас больше автономии, но княжеский венец станет герцогской короной, которую однажды примет Эселия, и передавать её будет по женской линии, от матери к дочери. А король Ондолии станет оберегать трон сестры.
Договор, ещё в столице скрепили силой королевской семьи Эука и княжеской Ракос, той же кровью.
А теперь мне предстоит сделать так, чтобы если, не дай Мать-Земля, однажды в замке сядет герцогиня послабее духом, никто не смог её заставить расторгнуть договор, поэтому…
Я спустилась в ритуальный зал, который нынче стоит запечатанным.
Семьсот лет назад на костре сожгли последнюю ведьму. В те времена ритуальный зал был в каждом замке. В семье, у которой был замок, всегда была и ведьма. Сотни лет сложные обряды и ритуалы проводили в стенах пропитанных магией, силой предков, и… магией жертвоприношений, зачастую.
Ещё с десяток лет заняла зачистка, во время которой магией храмовников уничтожались ритуальные залы. Но не везде — зал в Итвозе возводился первее крепости, в подземелье. Уничтожь помещение — крепость рухнет.
Уж не ведаю, как, но предкам моим удалось зал лишь запечатать, плохо лишь, что о любой попытке печать сорвать становится известно в церкви создателя…
— Ваше святейшество, — епископ, как я и просила, прибыл без промедления и следуя той же просьбе, вопросов не задавал. — Вы не раз предлагали свою помощь и сейчас я хочу просить вас о ней. Какова цена?
Седая голова качнулась, печальная улыбка появилась на молодом, привлекательном лице. Он недолго размышлял.
— Мир.
— Мир? — не поняла я.
— Мир. Делайте то, что делаете, правьте нашим краем, любите его, оберегайте жителей, не обижайте простых людей. Передайте эти заветы своим потомкам, наследницам.
— Вы поможете мне?
Епископ кивнул.
Я отвернулась лишь на миг, чтобы сырой силой снести защиту с тяжёлой двери. Разумею, несколько десятков лет, так точно, её не открывали.
Церковник держался за грудь, глаза прикрыты. Он достал из кармана медный кусочек, что светился белым светом.
— Полагаю, — он закашлялся, — что в этот момент ведическая сила вторглась в защиту инквизиции?
Я не хочу ему угрожать. И вредить не хочу. Но если выбирать: обезопасить будущее своей дочери и внуков или вечное молчание одного священника, то выбор мой очевиден.
Всё же, так хочется верить людям.
— Вы верно понимаете.
Мгновенья тишины.
— Что ж… проходите кня… ваша светлость. Зачем-то вы рискнули, посвятив меня в свой секрет. Делайте, что должно, я подожду вас здесь. С вашего позволения, внутри мне… лучше здесь.
А дальше — алтарный камень и свиток с договором на него. Свет зажгла походя и сейчас старые факелы не просто освещают действо, но и согревают.
Призвала всю силу, что была во мне и в предках моих — факелы стали подёргиваться, при закрытой двери. Умершие ведьмы идут на зов своей дочери.
Не видно и не слышно, но осязаемо, я не одна здесь.
— Я более не одна в этом мире. Теперь дочь у меня есть и когда мой век закончится, она останется. Прошу предков помочь, защитить твердыню и княгинь, а ныне, герцогинь, которые сядут на трон древний, — проговорила тихо, зная, итак услышат. — С этого дня дочь Ракос именем нарекать, что нести будет в себе силу в первой букве, — тёплый ветерок дунул в лицо, — Э: пока так будут звать рода главу, будет править ведьма Ракос всем Эстесадо, будет хозяйкой краю этому, — воздух ощутимо колыхнулся, волосы метнулись за спину, — не в силах ни ведьма, ни маг, ведьминский завет отменить, — полоснула по запястью кинжалом, — прими, Мать-Земля мою жертву, — камень впитал всё до капли. — Сила той, в чьих жилах течёт кровь Ракос, именем предков своих запечатана будет до окропления Матери-Земли своей первой кровью, что у девушки женщиной проливается. Мать-Земля, прародительницы мои мне в свидетельницы, что сила наша вся в завет мой идёт. Оберегом станет до того дня, пока не испустит дух последняя ведьма, коя к роду нашему принадлежность имеет! Да будет так!
