Только мне её не жаль. Ни капли. Бесит одно - вместо того, чтобы сходить с ума наедине с собой, она решила впутать в это дерьмо моего ребёнка.
- Сына, - пробует на вкус это слово и кривит лицо. – Бастарда, а не сына! Выродка от любовницы. Он тебе – никто. Законного наследника должна была родить я.
- Не слушай её, - глажу Кирилла по голове, чтобы скрыть от неё слова, которые нашёптываю ему. – Насчёт три я поставлю тебя на пол, закрой уши и беги к выходу.
- О чём вы шепчетесь?! – она выравнивает пистолет, направляя на уровень наших лиц. - Я буду стрелять, даже не сомневайся!
- Если понял – кивни, - говорю Кириллу, и он робко кивает. – Раз. Два.
- Адаров, я клянусь, мне нечего терять!
- Три.
Опускаю сына на пол и совершаю бросок в сторону Роговой. Слышу, как сын убегает, и испытываю мгновенное облегчение.
Хватаю её руку через секунду после того, как она жмёт на спусковой крючок и совершает выстрел, о котором предупреждала. Раздаётся оглушающий хлопок, у меня звенит в ушах. Алиса сама не ожидала, какой мощью обладает пистолет, и теперь от силы отдачи, пошатывается.
Пользуюсь тем, что теряет ориентацию в пространстве. Сжимаю и выкручиваю женское запястье, чтобы она выронила пистолет.
Как только он падает на стол, отметаю его в сторону. Рогова понимает, что проиграла и начинает сопротивляться. В ответ наваливаюсь не беснующуюся всем весом. Придавливаю её к столу. Она орёт, дёргается и плачет, стуча кулаками по всему, до чего достаёт.
Стол и стулья ходят ходуном и царапают паркет, пока я завожу её руки ей же за спину.
- Ненавижу тебя! Ты меня всего лишил! Всего, слышишь! Я заслуживаю лучшего, а оказалась выброшена на обочину этой жизни. И всё из-за тебя, - шипит она, словно пойманный в капкан, бешеный зверь.
- Не двигайся, - рукой ощупываю её живот. – Я так и думал, - с отвращением выплёвываю эти слова.
- Не смей, Демид! Убери руки, не трогай моего…
- Накладного живота?! - психую и срываю с её талии искусственный живот для беременных. – Я так понимаю, дна нет? Да, Алиса?!
Бросаю кусок поролона на пол и брезгливо отбрасываю его носком обуви. Мерзавку Рогову я больше не держу. Нет смысла.
Полиция уже здесь. Несколько офицеров заходят в помещение и сразу же понимают, что к чему. На неё оперативно надевают наручники и приступают к допросу прямо на месте происшествия.
Я тоже должен остаться, но сначала необходимо убедиться в том, что Кирилл в порядке. Выхожу из дома и тороплюсь к полицейской машине, на заднем сидении которой сидит сын. Рядом с ним женщина, скорее всего психолог или офицер с таким образованием. Они разговаривают.
Распахиваю дверь. Как только Кирилл меня замечает, сразу же бросается на руки. В ответ я прижимаю его к себе и говорю, как сильно его люблю.
Нэлли звоню сразу же. Коротко рассказываю, что произошло, опуская детали про пистолет. Дам ей знать, когда буду рядом.
Она плачет, но старается держаться.
Нам приходится остаться на некоторое время, чтобы ответить на вопросы полиции.
Тезисно и подробно пересказываю им факты, договариваюсь о том, чтобы оставшиеся вопросы ко мне или сыну нам задали в другой день. Сейчас нам пора домой.
Дети – удивительные создания. Смотрю на Кирилла и отмечаю, как он весело запрыгивает в машину, словно никакой беды не случилось.
Я не дам этому происшествию оставить на нём шрам. У него будет вся необходимая поддержка, психологическая в первую очередь.
Он ни в чём не виноват.
Уже в машине, на полпути домой он тянется к коврику переднего пассажирского сидения и что-то поднимает. Не отвлекаясь от дороги, спрашиваю:
- Что там?
- Коробочка. Чёрная.
М-да. Нахватало ещё закончить этот день тем, чтобы потерять ту самую «причину», из-за которой я пригласил Нэлли в ресторан.
- Это я обронил. Положи в бардачок, пожалуйста.
- Что в коробочке? – хитро уточняет Кирилл после того, как исполняет мою просьбу.
- Подарок для твоей мамы, - подмигиваю ему. – Сюрприз.
- Понял, - по-взрослому кивает он. – Ты его сегодня купил? Я у тебя в машине был вчера и ничего на полу не заметил.
Усмехаюсь судьбе этого «подарка».
Я купил его для Нэлли семь лет назад.
- Мама!
Зовёт меня Кирилл, когда я стою к воротам спиной и говорю с мамой, пытаясь утешить.
Разворачиваюсь и не думая больше ни о чём, бегу к нему, а обняв ощупываю, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке.
- Родной мой, - целую его, прижимаю к себе и изо всех сил стараюсь не плакать. – Любимый мой!
- Мам, всё хорошо, - уверяет меня и улыбается. – Папа всё решил, - обыденно пожимает плечами он и показывает на стоящего за ним Демида.
И тут я выпрямляюсь.
Смотрю на Адарова, пока бережно сжимаю в ладони руку Кирилла. Больше никогда его не отпущу.
- Внучок! – мама перенимает у меня Кирилла и начинает перед ним извиняться за то, что не усмотрела.
Я долго с ней говорила, да всё без толку. Она так себя винит, что лицо осунулось буквально за один вечер.
Только я уверена в том, что Алиса Рогова всё равно бы совершила содеянное. Ведь она именно для этого разузнала, где мы живём. А потом приехала с готовой историей, которой и заманила Кирилла к себе в машину.
Одна только мысль заставляет внутренности покрыться льдом.
С улыбкой смотрю, как сын утешает бабушку, берёт её за руку. Будущий мужчина. Она ведёт его домой и предлагает приготовить, всё, что он пожелает. Для неё это один из способов проявить заботу, показать любовь.
Я укутываюсь в кардиган и поёживаюсь от очередного порыва ветра, пока провожаю их взглядом. Я так и не переоделась, только накинула на плечи, что потеплее и всё время отстояла у ворот.
- Говорят, ты всё решил, - поворачиваюсь к Демиду и не понимаю, откуда у меня есть силы шутить. Может, дело в том, что слёзы закончились?
От слабости меня потряхивает.
Он смотрит на меня пристально и молчит. Это новый взгляд, такого я никогда не видела.
И тут я понимаю, он ведь, как и я, пережил страх потерять родного сына. В жутком смысле этого слова.
Кто знает, может, и мои глаза больше никогда не будут прежними? Ведь горе навсегда оставляет отпечаток на внешности…
Моргнуть не успеваю, как расстояние между мной и Адаровым исчезает. Холодный ветер вдруг сменяется горячими объятиями, и я тону в них. Цепляюсь за широкие плечи обеими руками и прижимаюсь к его груди лицом. Вдыхаю запах, родной и успокаивающий.
Демид обнимает меня по-новому. Я его тоже.
Отчаянно, жадно, по-настоящему.
Кирилл нас объединил, как может объединить мужчину и женщину общий ребёнок.
Я несколько раз открываю рот, чтобы что-то сказать, но никак не нахожу слов. Просто держусь за него изо всей силы, и, кажется, шепчу «спасибо» бесконечное количество раз.
- Останься сегодня, - говорю охрипшим от слёз голосом и отрываюсь от его груди. – Слышишь? Останься.
И он остаётся.
У нас даже получается провести вместе тёплый семейный вечер. Вопреки всему.
За чаем с печеньем и шутками, насколько у нас получается шутить. Взрослые стараются ради Кирилла.
Когда он, наконец, начинает зевать, Демид отводит его на второй этаж, чтобы прочесть ему на ночь ещё одну главу из новой любимой книги про пиратов.
В это время мне удаётся вывести на разговор маму, что после случившегося ходит белее приведения. Делаю ей чай с ромашкой и провожаю в спальню.
- Ты не виновата, - накрываю её одеялом и подаю кружку тёплого напитка. – Прошу, не вини себя.
- Дура старая, - всё сокрушается она, - я бы костьми легла, но не дала бы той неуравновешенной и пальцем тронуть нашего Кирюшку.
- И тогда она бы нашла другой способ, - горько подытоживаю я. – Главное, что она за решёткой и больше никому не угрожает. Постарайся отдохнуть, пожалуйста. Кириллу нужна бодрая и весёлая бабушка.
- Ой, дочка, что ты! – отмахивается она. – Какая ему бабушка с такими родителями? Ты видела, как они с Демидом друг к другу привязались? Не разлей вода. Будто всю жизнь вместе, - поражается мама вслух. – Такая радость, тьфу-тьфу, хоть бы не сглазить.
