Отыметь бабу можно за двадцать минут, а теперь подумайте, сколько времени надо ломать голову над теми вопросами, что за эти двадцать минут залезут в голову.
Александра идет прямиком в спальню, поднимается по ступенькам, покачивая задницей прямо перед моей физиономией, и ляжки трутся друг о друга как детали некой чудесной машины. Боже, эти сучки… ни капельки уважения к мужчине… трясут окороками у вас под носом, ничуть не заботясь о том, что там с вами делается. Ноги у нее чуть ли не до колен перепачканы текущей из пизды смазкой, и меня одолевает желание вцепиться в манящую жирную плоть зубами и посмотреть, что будет, когда я отхвачу кусочек мясца для завтрашнего ленча.
В спальне она ведет себя так же сдержанно. Ложится и принимает такой вид, будто оказывает мне великую честь. Однако ж нервишки не выдерживают. Садится и начинает поигрывать сама с собой, теребит волосики и жадно наблюдает за тем, как я раздеваюсь. Дрожать она давно перестала, однако с бутылкой не расстается и то и дело прикладывается к горлышку.
Член у меня, учитывая подготовительную работу в машине, стоит столбом, а яйца как будто узлом завязаны. Зрелище настолько великолепное, что я, стащив одежду, становлюсь на пару минут перед зеркалом и просто любуюсь собой. Когда мужчина в такой форме, ему надо приглашать фотографа, чтобы держать потом карточку при себе и поглядывать на нее перед тем, как отправляться к боссу с просьбой о повышении жалованья. Да и внукам будет не лишним показать…
Александра разделяет мое восхищение, хотя имеет собственное представление о том, на что следует употреблять такое чудо. Хватает моего великана и, не дожидаясь, пока я лягу, тянет себе в рот. Вот же стерва… а сколько я потратил сил, прежде чем заставил ее отсосать в первый раз! Кладет голову мне на ногу и начинает заниматься с ним любовью. Стонет… ах, она могла бы сосать его всю ночь… Впрочем, у меня есть основания полагать, что так надолго это не затянется. Подкладываю под голову подушку и принимаюсь выбирать заколки из ее волос.
Спрашивает, обратил ли я внимание на женщину на алтаре. И как можно считать их кем-то еще, кроме как племенем полных идиоток, если даже та, у которой вроде бы есть какие-то мозги, формулирует вопрос таким вот образом! Отвечаю, что да, кажется, кое-что припоминаю… присутствие означенной персоны не осталось незамеченным.
— Она замужем, у нее есть ребенок, а муж… он ни о чем не догадывается. Шарентон бывает в их доме совершенно открыто, его все принимают за ее исповедника. Иногда исповеди затягиваются на несколько часов.
Александра снова наклоняется и лижет мне живот, потирая подбородком красную головку моего нетерпеливого друга. Маленький язычок змейкой проползает вниз по животу и ныряет в чащу. Жаль, что не удалось поприсутствовать на других празднествах каноника Шарентона, тех, в которых Александра принимала более живое участие. Интересно бы посмотреть на эту сучку, которая, стоит ей вылезти из кровати, разыгрывает из себя такую чинную дамочку.
Иногда в чертах ее лица появляется что-то от древних египтян. Может быть, дело в губах… они так интересно выпячиваются, нацеливаясь на член… или в особом угле зрения, потому что эта мысль возникает у меня лишь тогда, когда я смотрю, как она вылизывает язычком. Ей бы золотой обруч на голову, гадюку вместо безмозглого шишкаря для забавы да павлинье перо для щекотки.
Держа член в руке, она прикасается к головке губами… не спешит… у нас куча времени, хватит на все. В этом отношении Александра совершенно не похожа на современных девиц, которые вьются вокруг вас как мухи. Зрелой, в теле, женщине не подобает прыгать, уподобляясь резиновому мячику. Секс с Александрой приносит чувство удовлетворения; только с такими, как она, понимаешь, сколь мало дают взрывные перепихи на скорую руку, когда все кончается, не успев начаться. Фейерверками, может, и приятно любоваться, но если хочешь согреть задницу зимой, нет ничего лучше спокойного, медленного огня тлеющих угольев…
Когда она берет моего приятеля в рот, я уже знаю, что он выйдет оттуда мягкий и умиротворенный. Убираю ее волосы за уши, чтобы видеть лицо, и смыкаю лодыжки у нее на талии. Только тогда Анна в полной мере осознает серьезность моих намерений и пытается уклониться, увильнуть, получить сначала свое, а уж потом… Приходится применять силу и возвращать ее голову на место до окончательного урегулирования спорной ситуации. Следует борьба, мой друг окончательно утверждается в правах, утыкаясь носом в самое горло, и… вдруг дает залп. Тут уж Александра прекращает сопротивление и принимается задело по-настоящему, выкачивая из меня пинты спермы сосет так жадно, что возникает опасение, как бы безжалостная воронка не засосала и яйца. Во рту у нее булькает, урчит… ей мало того, что есть, дай волю — проглотит и меня самого.
Выбрав последние капли, Александра не успокаивается. Спрыгивает с кровати, прикладывается к бутылке и, возвратившись на место, начинает тереться об меня пиздой с такой настойчивостью, словно у нее там чесотка. Потом, не получив ответного сигнала, бросается на подушки, раскидывает ноги прямо у меня под носом и играет сама с собой. Ожидает от меня вполне понятных действий, но… Наконец, потратив несколько минут на демонстрацию анатомических функций этой своей части, издает горестный вздох. Сообщает, что иногда тоскует по детям. Жаль, что их здесь нет, что они далеко, в глуши… Будь рядом Питер, уж он доставил бы ей удовольствие, он знает, как и что. Или даже Таня… Маленькая проворная Таня с гадким ртом и ловким язычком… Да, грустно повторяет Александра, порой, даже понимая, что так было нужно, она скучает по своим деткам и ждет не дождется…
Спрашивается, а кто ей мешает. Насколько я знаю, Таня и Питер пошли бы на все, лишь бы вернуться в Париж, даже при условии, что их лишат привилегии забираться к матери в постель. По-моему, это совершенно глупо. Что-то я не замечал, чтобы одиночное заточение или ссылка оказывали на детишек такое уж благотворное влияние.
Скрытое приглашение остается без ответа, и Александра наконец задает вопрос в лоб: буду ли я ее сосать? Ответ — нет. Не знаю, давно ли каноник Шарентон удостаивал ее чести принять его священный член, но будь я проклят, если стану брать пример с Питера. В качестве любезности облизываю ей бедра… на них сохранился вкус пизды, а так как для Александры удовольствие по большей части состоит из предвкушения, то она почти счастлива. Пока я тружусь, она раздвигает ноги все шире и шире и даже засовывает в дырку палец.
Конечно, вечно так продолжаться не может. Александра слишком разгорячилась и согласна потерпеть не более нескольких минут. Она хочет, чтобы ее отымели, а палец в пизде — слабый заменитель того, что должно там быть. Берется за моего друга, теребит его, дергает за усики, вымаливает обещания, подкупает поцелуями… В общем, вскоре он поднимает голову. И тут Александра приходит в неистовое возбуждение, прыгает по кровати и в конце концов приводит ее в такой вид, словно всю последнюю неделю здесь стоял лагерем отряд бойскаутов. Она проползает между моих ног и рук, надо мной и подо мной, вертится, оставляя за собой пятна сока и запах пизды. Разумеется, я не выдерживаю, хватаю ее за что попало, переворачиваю на спину и запрыгиваю сверху.
