Маделайн невольно содрогнулась. Она была девственницей, притом ее никогда особенно не занимали проявления плотской сущности человека. Конечно, мысль о первой брачной ночи изредка мелькала у нее в голове, но она была уверена, что чувствительный и нежный жених сумеет развеять девичьи страхи. Однако перспектива оказаться запертой в спальне один на один с этим дикарем, с мужчиной, способным довести женщину до обморока одним поцелуем, вызывала в ее душе леденящий ужас.
Мармирдж мягко положил руки ей на плечи, повернул к себе.
– Мое дорогое дитя, – сказал он, – я знаю, Анатоль может показаться несколько… э-э… странным, но он никогда не причинит вреда женщине.
Маделайн скептически приподняла бровь.
– Кажется, мне не стоит об этом беспокоиться. – Она указала подбородком на закрытую дверь. – Поскольку он даже не собирается пускать меня в дом.
– Он не позволил вам войти?
– Да, ему противно на меня смотреть. – Маделайн с ненавистью к самой себе отметила, что голос ее задрожал. – А вы сказали мне, что я как раз та, что нужна Анатолю, что я единственная женщина, которую он сможет полюбить.
– Так оно и будет, моя дорогая… Когда-нибудь…
– Если и будет, то, по-видимому, не сегодня. И что я, по-вашему, должна делать, мистер Мармирдж? Стать лагерем во дворе замка? Или, может быть, вернуться в Лондон?
Лицо священника исказилось тревогой.
– О, нет! Вы этого не сделаете!
Маделайн смерила его суровым взглядом, потом с горечью вздохнула.
– Вы правы, не сделаю. Нравится мне это или нет, но я дала клятву… а мое семейство уже давно потратило вшестеро больше того, что причиталось мне по брачному договору. Вы хорошо сделали свое дело, мистер Мармирдж. Вы загнали меня в ловушку.
– У меня не было такого намерения, дитя мое. Позвольте мне поговорить с вашим мужем. Я все улажу, а вы не отчаивайтесь и не теряйте надежды. Все, что я обещал вам в Лондоне, сбудется, если вы проявите терпение. Вы с Анатолем познаете такую любовь, что…
– Ах, мистер Мармирдж, увольте! – Маделайн предостерегающе вскинула руку. – Не стоит рассказывать мне новую красивую сказку. Хотя в последнее время я вела себя довольно глупо, на самом деле я вполне разумная женщина. Я привыкла не сдаваться даже в самых тяжелых обстоятельствах. У меня, знаете ли, большой опыт.
Она гордо вскинула голову.
– А теперь прошу меня простить, я должна присмотреть за своей родственницей. Она также несколько расстроена знакомством с мистером Леджем.
Мармирдж как будто собирался сказать что-то еще, но лишь поклонился Маделайн и освободил ей дорогу. Девушка спустилась уже до середины лестницы, когда ее внимание привлекла голубая лента. Миниатюра. Она лежала вверх рисунком у каменной балюстрады, куда ее в гневе отшвырнул Анатоль.
Теперь по поверхности слоновой кости шла трещина, пересекавшая задумчивое лицо жениха Маделайн.
«Портрет его души», – с презрением подумала Маделайн, о нет, уже Шахразада. Самая грязная ложь из всего, что наговорил Мармирдж. Если у Анатоля Леджа и есть душа, то она должна быть столь же черна, сколь отвратителен его характер. Царица приподняла юбку, намереваясь перешагнуть через миниатюру, но что-то ее удержало.
Может быть… может быть, этот кусочек слоновой кости по-прежнему был ей чем-то дорог. Проклиная себя за глупость, она все же нагнулась и подняла с земли то, что осталось от ее разбившихся надежд.
– Боль, которую я испытала, услыхав слова этого варвара, до сих рвет на куски мое сердце… А руки…
Шахразада опустила глаза и посмотрела на собственные ладони.
– … а руки, Герсими, были грязными. Эти полуночные лентяи даже не могут замостить свои скверные дороги! Дорожная грязь подступает к самым стенам замков, сколь бы огромными и богатыми они ни были. И в этой грязи были мои руки, несмотря на то что я уже проснулась!
Герсими слушала «сестричку» с настоящим испугом. Да, такого даже она предвидеть не могла!.. Если руки были в грязи, значит, не только дух Шахразады побывал в ином мире и ином времени, но и телесно она оказалась там.
– Аллах всесильный, – губы Герсими еле шевелились. – Боюсь, что не сегодня-завтра моя прекрасная наставница совсем покинет нас…
«Ведь матушка же говорила, что Шахразада ищет мир, в котором нужна… Мир, где без нее просто жить не могут. И если она переместится туда совсем…»
Герсими закрыла глаза от испуга – она с трудом могла себе представить последствия.
«Нет, доченька, все не так страшно… Твоя „сестричка“ вряд ли сможет перебраться в избранный мир полностью… Однако и я удивлена тем, сколь полно она чувствует те, иные миры-сны… Быть может, Шахразада все же не простая смертная?»
– Шахразада, сестричка, скажи, быть может, все же ты не простая смертная? Должны были быть у тебя в роду маги! Должны! Иначе я не понимаю, где корни твоего удивительного дара…
Царица усмехнулась, но совсем невесело.
– Не знаю, подружка, не знаю я о таких своих корнях. И дару своему дивлюсь по сию пору.
Шахразада почувствовала, как утихает боль от слов невежественного варвара, который стал мужем бедняжки Маделайн. Теперь она уже отлично понимала, что отвергли не ее, а совсем иную женщину. Хотя предчувствовала, что той еще повезет – должен же этот отвратительный горец разглядеть поистине золотую душу смелой девочки, которая согласилась выйти замуж, ни разу даже не видя жениха.
Пора было бы уже покинуть сад, отослать Герсими отдыхать, но… Но царица ощущала, что боль от всего пережитого утихла еще и потому, что она нашла в себе силы рассказать это кому-то другому, не таила горечь в себе, не пыталась слезами смыть ее с души.
«Должно быть, сестренка, тебе придется услышать еще не одну историю. Историю, столь же мало похожую на сказку… И, боюсь, у каждой будет печальный конец…»
Быть может, благодаря тому что выговорилась, Шахразада в эту ночь уснула с улыбкой. После бесконечных странствий по судьбам ей хотелось только одного – спокойного и крепкого сна. Но, похоже, судьбе было угодно иное. Ибо не успела царица закрыть глаза, как почувствовала, что на город надвигается непогода – черные тучи заволокли все небо, свирепый ветер рвал в клочки листву, а люди спешили укрыться за толстыми стенами в надежде, что уж их-то буря не разрушит в единый миг. Второй раз за это удивительно жаркое лето на город надвигалась гроза.
Шахразада и ее любимый, высокий и очень привлекательный юноша, прятались в заброшенном доме неподалеку от городской стены. Дом, похоже, заброшенным стоял совсем недавно, ибо плотны были ставни, крепки двери и не успела прохудиться крыша. Хотя юная дева, которой сейчас чувствовала себя царица, подумала, что все могло быть и иначе – и дом был вовсе не заброшенным, а просто отданным этому же юноше под присмотр. Он мог быть и управляющим большого поместья, а дом, который назвал заброшенным, просто стоял в дальней части огромных земель. Но сейчас вмиг помолодевшей Шахразаде не было до этого никакого дела – она была желанна, она сгорала от желания сама.
