А затем раздался выстрел.
Это Игорь. Он избавил Доменико от мучений. Беспомощные ноги дернулись в конвульсии и тут же рухнули обратно на алого цвета ковер.
— Какого черта?! — зарычал Давид, схватив Игоря за грудки.
Маша напряглась. Она вообще как-то обмякла, когда увидела, что сделал ее возлюбленный.
Такова жизнь, Маша.
Ты тоже привыкнешь, если решишь остаться с этим мужчиной.
— Остынь. Потом спасибо скажешь.
— За что, блядь?! — сплюнул Давид.
— За то, что не дал тебе грех совершить. Брата своего убить.
Тяжело дыша, он отпустил Игоря.
— Спасибо.
Давид расправил рубашку Игоря, которую смял, когда схватил того за грудки.
А затем повернулся ко мне.
Я вздрогнула от мрачного взгляда мужа.
По пути ко мне Давид стянул с себя рубашку, обнажив загорелую грудь, и накрыл меня ею. А я и забыла, что лежала почти голой. Доменико порвал мою одежду.
— Красивая моя. Жасмин.
Муж прижал меня к себе крепко, пригладил волосы и посмотрел в глаза. Взгляд у него был бешеный. Его женщину, мать его детей чуть не обесчестили и не задушили. Я не знала, что из этого было хуже для Давида.
— Как ты? Да ты вся красная. Надо к врачу.
— Не надо, — просипела тихо, — жить буду.
Игорь чертыхнулся. Я слышала, как он один ворочал тяжелое тело Доменико.
— Черт, сколько крови. Надо бы прибраться, пока горничная не пришла.
— Полежи пока здесь, ладно? — попросил Давид.
Куда же я денусь?
Хотела бы я ответить ему, но не смогла. Решила поберечь себя и просто перевернулась на спину. Маша оказалась рядом. Давид с благодарностью посмотрел на нее и ушел помогать Игорю. Слава Богу, что за ширмой только раздавались звуки.
Я больше не видела тело Доменико.
Никогда.
Мне было не жаль Доменико и его жену. Они выбрали свою судьбу. Свою участь.
Перед выездом из гостиницы, когда все следы были ликвидированы, мы попрощались с Игорем и Машей. Я знала, что ненадолго, и это грело душу. Благодаря им остались живы я и Виктор — его не успели убить. Он отделался лишь ранением.
— Доменико сказал, что на свадьбе стрелял не он, — вспомнила я, оказавшись на улице.
— Плохо.
Осенний ветер приятно холодил горло. Оно выглядело ужасно, пришлось спрятать следы удушья под шарфом. Но я осталась жива.
— Думаешь, ему стоит верить? — с сожалением спросила я.
Если бы оказалось, что на свадьбе в меня стрелял Доменико, это бы решило многие проблемы. А теперь безопасностью в нашей жизни даже не пахнет.
— Ему не было смысла врать. Значит, родственнички.
Давид усадил меня в машину, забрался следом и задумчиво потер щетину. За последние дни муж сильно оброс, а седина на голове и вовсе придавала ему возраст.
Жизнь его сильно потрепала.
В особенности — я.
Когда мы покидали Волгоград, на пальце мужа был перстень. Значит, он увидел его утром и надел. Я задумчиво погладила черный камень, на борту самолета было тепло и уютно, я не могла есть, но пила много теплой воды. Перед вылетом Давид купил в аптеке что-то смягчающее для горла.
Я бы не хотела возвращаться в Москву, но в особняке нам предстояло жить еще долгое время. Или не очень долгое.
— Перстень — принадлежность к сицилийскому роду? — догадалась я.
— Именно.
— Ты сказал Доменико, что скоро к нему присоединится отец. Ты собираешься на Сицилию?
Давид не ответил мне. Промолчал.
Я знала, что Давид не бросает слов на ветер. Но сейчас меня это особенно пугало. Неужели он собирается уезжать?
— Почему они все хотят убить меня? — я сменила тему.
— Потому что ты мой якорь, Жасмин.
— В смысле?
Муж посмотрел крепко мне в глаза.
— Я без тебя не уеду.
Боже.
Я с болью сглотнула и опустила взгляд.
Давид сказал, что я — единственное, что держит его в Москве, в России. И он ждал от меня ответа: поеду ли я за ним или нет.
Я, конечно, не ответила.
Положила голову на его плечо и крепко задумалась. Я не хотела оставаться в Москве и тем более — возвращаться домой в Новосибирск. В сердце было так пусто от ощущения, что у меня нет дома. Нет места, где я бы хотела остаться навсегда.
И Давид это знал, поэтому предложил мне поехать с ним на Сицилию. Подумать только — бросить все и оставить наших детей здесь, в безопасности, чтобы уехать туда, где зародилась его кровь.
Я без тебя не уеду, — сказал он.
Но Давид еще не знал о сделке, которую я заключила с Эльдаром. По условиям той сделки нас должны развести чуть больше, чем через несколько месяцев.
И я боялась, безумно боялась того дня, когда Давид об этом узнает.
Глава 40
Декабрь оказался на удивление снежистым, но в этом году я смотрела на него только из окна своей золотой клетки, изредка выбираясь во двор погулять с детьми. Иногда ко мне присоединялся Давид, обычно вечером.
Я смотрела на высокий забор и часто спрашивала его:
— Когда можно будет просто поехать туда, куда хочется?
— Обещаю, что скоро.
Пока ситуация с семьей Давида не улажена, я в опасности. А для мужа это самое главное — он даже готов держать меня взаперти, лишь бы пуля ненароком не зацепила меня.
Ведь охоту устроили на меня, а не на Давида. Он — ценный наследник.
Даже няня теперь жила в особняке, чтобы минимизировать возможность подкупа. Утешало приближение Нового года и хоть каких-нибудь праздников.
Тридцатого декабря я помогала свекрови с приготовлением ужина и подготовкой к празднику. Мужчин дома не было, они вернулись поздно и не в настроении.
Особенно Давид. По пути наверх он разругался с Эльдаром в пух и прах. Мы поужинали с мамой Лианой вдвоем, затем я быстро ушла к себе.
Утешать мужа. В руках был еще не остывший ужин.
Все это время я жила в неведении относительно того, кем был мой муж. Судя по его настроению, близилось что-то плохое.
Я должна была все узнать.
— Расскажи мне о себе, — попросила я его.
— С чего начинать?
— С начала. Как оказалось так, что ты принадлежишь другой семье? Почему Эльдар усыновил тебя?
Давид поморщился: прошлое вспоминать не хотелось. Он стянул с себя рубашку, снял джинсы и с удовольствием съел приготовленное.
Я взяла на руки Ясмин — она проснулась и норовилась вот-вот расплакаться. Поужинав, Давид взял на руки Эмиля. У них был такой сильный контраст — гладкая чистая кожа сына на фоне израненных рук Давида. Они еще заживали после схватки с Эмином, да и после проблем не убавилось.
Давид тогда мог умереть из-за меня. За нас. За собственное дитя.
У нас было выстраданное счастье, не иначе.
Хоть и до счастья нам пока далеко.
— Ну, расскажи. Жизнь в неведении не для меня, ты же знаешь. Я могу помочь, Давид.
Это был тихий уютный вечер. Горела настенная лампа над широкой двуспальной кроватью, в которой мы с мужем проводили много времени. Выход на свой балкон был чуть приоткрытым, пропуская свежий воздух. В воздухе четко улавливалась зима.
Если бы дети были чуть постарше, они бы лепили под окнами снеговик. Или ходили бы к соседским детям, чтобы лепить снеговики у них на территории.
Мечты, мечты.
Прекрасное время.
— Я бы хотела знать, за кем я замужем.
Давид внимательно посмотрел на нас с Ясмин. Его взгляд вызвал табун мурашек — как в прежние яркие времена. Когда время летело, а не замедлилось, как сейчас.
— Дочь красивая у нас. Как ты, — сказал муж.
Смотрю в ее глазки и понимаю, что да — красивая. Целое комбо, смесь, результат прекрасного порока.
— А Эмиль моя копия. Всегда хотел сына. И чтобы у него отец был нормальный. Не ублюдок.
Последнее Давид почти прошептал. Его взгляд застекленел — муж смотрел в стену, за которой была детская.
— Мой биологический папаша изнасиловал мою мать. Когда та была беременна от другого.
Я застыла изваянием.
Что?
Как это понять?
Вопросов было миллион — только задать их было страшно: Давид держал на руках подросшего сына и одновременно таил в себе огромную черную бездну. Я не хотела в нее попасть, поэтому молчала.
