Словно у нас все в первый раз, и я мою девочку приручаю, ввожу в мир большого секса. В какой-то степени, Это так и есть.
Не хочу думать, что с нею делал этот гондон, потому что, судя по ее неопытности, вообще ничего.
Идиот. Быть рядом с такой зажигалочкой и не вообще не пользоваться!
Хотя… Именно за. Это я и должен бы его поблагодарить.
Ну так я и поблагодарил. Придурок остался жить, эти ли не лучшая благодарность?
— Игорь… Но. Это же страшно, понимаешь? Я теперь буду бояться тебе что-то говорить… А вдруг ты решишь найти того двоечника, что меня по голове портфелем лупил, и наказать его?
Она выпускает мой член и пытается выползти из-под меня. Обидно немного, но, в принципе, я и так чуть не кончил, от одних только пальчиков нежных… Так что, наверно, даже и хорошо. Теперь поиграем подольше.
— Как его зовут, ты говоришь? одновременно с вопросом я резко двигаю бедрами, попадая в свой персональный, влажный, горячий и тугой рай. Ох, да-а-а.
Отдельное удовольствие доставляют ее испуганно распахнувшиеся глаза.
Лапа не понимает, шучу я сейчас или на полном серьезе именем ее школьного обидчика интересуюсь, а я не собираюсь пояснять. Какие пояснения, когда она от испуга так сжимается, что чуть не кончаю сразу же!
— Ты… Ты… Ай.
Она не может ничего больше сказать, потому что я не выдерживаю интриги и начинаю двигаться. Неторопливо, враскачку, нежно-плавно, Но обязательно, как в танце, с жестким и четким финальным аккордом.
Она от каждого моего толчка ахает, еще пару секунд силится удержать сознание и мысли, Но затем я побеждаю. И моя невеста больше не способна на возражения, выяснение отношений и возможную месть.
Ложусь на нее, хрупкую и тонкую, полностью, сжимаю, полностью обездвиживая, чтоб никакой инициативы, никаких лишний телодвижений. Никаких лишних мыслей.
Она права в своих сомнениях. Я все про себя знаю. И про то, что чертов параноик и слегка маньяк тоже. И, наверно, если перемкнет, то и имя ее обидчика школьного выясню.
Но. Это осознание не мешает мне делать то, что я считаю нужным.
Она моя. Никто и никогда не сможет сделать плохо ей. По крайней мере, пока я живой.
Да и тут есть варианты.
Всегда есть варианты.
28. Беркут
Чертов сон, где беркут падает на меня с высоты, тяжелым камнем… Падает и почему-то прямо на грудь… И я почти задыхаюсь во сне. И гудит в ушах.
— Лап, зову Иру, потому что слышу сквозь сон, как звонят в дверь.
Хлопаю по краю дивана ладонью. Лапы нет рядом. Вспоминаю, что было.
Ульяна приходила. Соседка. Грубо раком… Насвистела моей девочке всякого дерьма. Потом я Лапу успокаивал. Потом мы уснули.
А потом Лапа встала и что-то сказала… Не помню уже, что-то по поводу соседки. То ли она забыла у нас какую-то хрень, то ли Лапа ей обещала зайти, я сквозь сон не понял. Вырубился только опять и все.
Ошибка. Моя блядская ошибка.
Понимание этого приходит сразу.
Звонок звенит, а у меня по телу дрожь.
Встаю.
Ощущение, что все упустил, бьет по нервам. Словно ничего не сделаешь, поздно, кожей ощущаю опасность. Словно зверь, живу инстинктами.
И сейчас они вопят.
Иры в квартире нет, звонок орет, колоколом по башке: «Беда, беда, беда».
Иду, как спал, в одних спортивках, к двери. Глазок закрыт снаружи.
Сука, Это оно.
И оружия нет.
Открываю дверь. Да и нахрен оружие. Там Ира. Все самое важное там.
На пороге Беркут. И в его лапах моя женщина. Впиваюсь в нее взглядом, оценивая ситуацию в полном ее дерьмовом объеме.
Лапа бледная, губки дрожат, Но слез нет. И в глазах готовность. Вот умеет она мобилизоваться, когда. Это необходимо. Когда край.
Беркут один. Это… Нет, Это нихера не странно. Это в его духе вполне.
Узнал, где мы сидим. Прилетел, все бросил. Хотя что ему бросать, его уничтожили. Здесь у него бизнеса не осталось. С партнерами лажа, Кирсан обложил, дядька мой добил. Он вошел в подъезд… А тут Лапа.
Она ему в руки свалилась подарком. Пропуском ко мне. И сейчас не нужна. А значит.
— Дай мне ее, хриплю я, твердо глядя в его глаза и отпуская ручку двери, чтоб было видно, что я не вооружен. Пусть меня берет. Ее отпустит. Она ни при чем совсем, пусть отпустит. Отдай.
Беркут усмехается торжествующе.
Мы сыновья своего отца. Как под копирку. Доминантными считаются карие глаза и темные волосы, как у наших матерей, Но ни мне, ни ему не досталось красок. Мы белые, как альбиносы. И если у меня глаза серо-голубые, то у Беркута они белесые, отчего взгляд выглядит неестественным, лютым и безжизненным. Бешеный взгляд, давящий отсутствием глубины, как лед, по которому только скользить и падать.
То, что этот человек неадекватный, я ни капли не сомневаюсь. Рисковый. Пришел в квартиру один, не вытащил на улицу, попытался выкрасть мою девочку, хотя я за ней присматривал. Не боялся Беркут и людей, что живут в этом подъезде. Ведь Лапа вполне могла оказать сопротивление, заорать. Ничего, сука, не боялся, как умалишенный.
Снеговик херов, во всем белом ко мне пришел на разговор. Рубаха расстегнута, рукава закатаны, и брюки легкие. Тапочки не совсем белыми, Но знак хороший.
Глаз схватывает мелкие детали, настолько точно и четко, словно… Перед смертью… Нет. Не думать.
Беркут скалится и вталкивает Ирину в квартиру, прямо ко мне в объятия.
Оставаясь с пистолетом в руках.
Дальше я действую быстро.
Из квартиры ее не утащить, Беркут не выпустит, а, значит, надо наоборот. Обезопасить.
Подхватываю с тумбочки свой сотовый, сую ей в руки.
— Зигзаг, шепчу в ушко и толкаю в сторону балкона, закрывая собой.
Если Беркут решит стрелять сейчас, то я буду на пути. А Лапа, вполне возможно, успеет добраться до балконной двери под прикрытием моего тела и запереться. А там… Как повезет.
Но Беркут смеется и идет следом, как белая, неотвратимая гибель.
Он не препятствует моим действиям, вообще ничего не делает.
Лапа закрывается на балконе, сразу уходя в сторону от окна. Последнее, что я себе позволяю, момент слабости смотрю в ее огромные испуганные глаза.
Словно прощаюсь.
На самом деле, не важно, кому она позвонит, потому что мне по-любому конец.
Против пистолета муай-тай не работает.
Я. Это понимаю, она. Это понимает. Сучара Беркут тоже понимает.
Выдыхаю, разворачиваюсь к нему.
И картина маслом: Беркут стоит посреди гостиной, оглядывается с таким искренним любопытством, что даже не по себе становится.
Больной ублюдок, блядь. Вообще никакого инстинкта самосохранения. Позволил Лапу спрятать, с телефоном… Так уверен, что доберется до нее? Или ему реально пофиг?
А если так, если есть вариант, что у него проблемы с башкой сильнее, чем я предполагал… Может, у меня есть шанс?
Придурки любят поговорить. Просто так убивать им не интересно.
Ну что, братишка, поговорим?
— Ну, здравствуй, брат, усмехаюсь я. Первый раз лицом к лицу, да?
— Первый и последний, криво щерится Беркут. Неплохо побегали. Я тебе прям фору давал.
Ага, пизди больше про фору.
— Да, я догадался… главное в разговоре с предполагаемым психом что? Правильно. Главное подыгрывать. Зачем только?
— Хотелось понять, насколько ты Беркутов.
Сука! Я не Беркутов! Но смотрим. Ждем.
Лапа моя, надеюсь, ты не затупила в самый ответственный момент. Не водилось за тобой такого раньше.
— Нахрена? Могли бы просто встретиться, пообщаться… Раз так интересно.
— Не особо интересно было до этого. А теперь… Ну, я выводы сделал.
— И? сажусь, киваю ему на кресло, словно ничего и не происходит, словно брат старший у меня в гостях. Манеры располагают к растягиванию времени, знаете ли… Для того их и придумали.
— Жидковат. Слишком доверяешь своей бабе.
— Есть грех. Соглашаюсь опять, уже понимая, что в том, что Беркут здесь в первую очередь мой проеб. Не уследил за Лапой. Она светанулась. И, наверняка, как раз недавно, при разговоре с соседкой… Вот не зря у меня пунктик насчет нее был.
