— А разве у тебя нет юристов и агентов, чтобы все уладить?
— Естественно. Один из них и звонил. Адвокат. Мне все же придется поставить свою подпись на нужной строчке. Никто этого за меня не сделает.
Я посмотрел на Белинду и испугался выражения ее глаз. Она была пьяна. Причем здорово пьяна.
— Ты действительно счастлив со мной? — тихо, но без надрыва в голосе спросила она и потушила сигарету прямо в тарелке с нетронутой едой, чего раньше себе никогда не позволяла. — Ты правда счастлив?
— Да, счастлив, — ответил я и посмотрел ей прямо в глаза. — Я счастлив. Никогда в жизни не чувствовал себя таким счастливым. Полагаю, что могу вывести доселе неизвестную формулу счастья. Мне не терпится отправиться домой и сразу же приступить к новым картинам. Буду писать всю ночь напролет. Если хочешь знать, я снова чувствую себя двадцатилетним. Надеюсь, ты не считаешь меня полным идиотом?
В ответ последовала длинная пауза. А потом Белинда улыбнулась: сперва неуверенно, но затем — широко и радостно, словно из-за туч неожиданно выглянуло солнце.
— Я тоже счастлива, — прошептала она. — Я так долго об этом мечтала.
«К черту Дэна! — подумал я. — Пропади оно все пропадом!»
Я не лег спать, пока не проявил пленку с фотографиями на тему причастия. Через некоторое время Белинда с чашкой кофе в руке пришла ко мне в фотолабораторию.
Я объяснял ей каждое свое действие, а она терпеливо слушала и наблюдала. Даже поинтересовалась, не могла бы она время от времени мне помогать. Похоже, виски ее слегка доконало, но в остальном она была в порядке. Почти в порядке.
Процесс ее заворожил: появление изображения на фотобумаге, опущенной в ванночку с проявителем, казалось ей чудом. Я объяснил ей, как работают настоящие фотографы, и шаг за шагом, медленно, прошел вместе с ней каждый этап. Хотя для меня это было лишь подготовительным этапом: все равно что выдавливать краску на палитру или мыть кисти.
Увеличив три снимка, я отнес их в мастерскую.
Я был абсолютно уверен, что картина «Святое причастие, или Белинда с атрибутами для Святого причастия» станет моей лучшей работой. Только венок и вуаль, и, конечно, никакой одежды. А в руках четки и молитвенник. Все очень официально, как и портрет наездницы или как те черно-белые фотографии маленьких девочек, заснятых в этот торжественный день на ступенях церкви. Но в моем случае весь фокус был именно в заднем плане.
С первого взгляда может показаться, что вы видите галереи или готические своды. Может быть, цветы, возложенные на алтарь, и свечи. Но потом вы постепенно начинаете осознавать, что перед вами спальня, кровать под пологом на столбиках, бумажные обои. Создание подобной иллюзии — дело техники. Необходимо правильно воспроизвести текстуру и игру света и тени. И теперь я собирался выйти за привычные рамки своих картин: достичь новых глубин иллюзии.
Мне не терпелось начать прямо сейчас, пока не прошел порыв вдохновения. Но Белинда сказала, что хочет, чтобы я лег в постель вместе с ней и прижал ее к себе. В ее глазах я прочел отчаяние.
— Хорошо, моя милая девочка, — ответил я и, почувствовав, что она словно окаменела, добавил: — Знаешь, есть одно место, куда мы можем на время сбежать из Сан-Франциско. У меня есть дом в Кармеле, которым я практически не пользуюсь. Там, конечно, придется как следует прибраться. Но дом совсем маленький, и навести порядок не составит труда. К тому же он всего в квартале от океана.
— Но мы же уедем. Правда? — неожиданно холодно произнесла она. — Я хочу знать, от кого мы сейчас убегаем.
Около четырех утра меня разбудила Белинда, которая стояла возле кровати в одной сорочке и трясла меня за плечо. Всхлипывая и шмыгая носом, она вытирала слезы бумажным платком.
— Проснись! Проснись! — твердила она.
— Что случилось? — удивленно спросил я.
Я включил ночник и посмотрел на Белинду. И понял, что она пьяная вдрызг. Это было видно даже невооруженным глазом. К тому же от нее так и разило виски. В руке она держала полный стакан виски со льдом, и эта рука со стаканом была отнюдь не детской.
— Я хочу, чтобы ты меня выслушал, — произнесла Белинда.
Глаза у нее были красные, лицо зареванное, и она была вне себя от ярости. Тонкая сорочка едва прикрывала набухшую грудь.
— Ну-ну, успокойся. Что такое?! — воскликнул я и, прижав ее к себе, почувствовал, как она захлебывается слезами.
— Я хочу, чтобы ты знал! — всхлипнула Белинда.
— Что именно? — удивился я.
— Если ты натравишь на меня полицию, если попытаешься выяснить, кто я такая, если найдешь мою семью и сообщишь, где я, тогда я хочу, чтобы ты знал, хочу, чтобы знал, что я обязательно расскажу им, чем мы тут с тобой занимались. Я тебе это точно устрою, если ты хоть раз меня предашь, черт побери, если ты со мной так поступишь, если подло предашь меня, если хоть раз в жизни так сделаешь, я… я клянусь, что все расскажу…
— Но у меня даже и в мыслях не было! Я никогда… никогда…
— Джереми, никогда не предавай меня! Слышишь, никогда! — захлебывалась слезами Белинда, прижимаясь к моей груди.
— Белинда, как ты могла подумать, что я на такое способен?
Но это было еще не все, далеко не все.
— Мне неприятно говорить ужасные вещи, мне тяжело говорить, что я могу тебе навредить. Меня убивает одна мысль о том, что я могу использовать все, что мы делали, против тебя. Сыграть им на руку. Им, с их мерзкой моралью, тупой, идиотской моралью! Но я это сделаю, непременно сделаю, если ты посмеешь меня предать…
— Я все понял. Все понял. Мне не надо сто раз повторять, — твердил я, гладя ее по волосам. Я еще крепче прижал ее к себе и поцеловал прямо в макушку.
— Боже, помоги мне! Но если ты меня предашь…
Никогда, никогда, никогда…
Когда она наконец успокоилась, я уложил ее в постель, и мы тихо лежали рядом, прижавшись друг к другу. За окном по-прежнему было темно. Но заснуть мне так и не удалось. Я мысленно прокручивал в голове события беспокойной ночи. И все же то, что я делал, не было предательством. Да, я лгал, но не предавал.
— Не хочу больше об этом говорить, — прошептала Белинда. — Даже думать об этом не хочу. Я заново родилась в тот день, когда увидела тебя. Да, я родилась именно тогда. Мы оба заново родились.
Да, да, да.
Но я всего лишь хотел узнать, что с ней произошло, чтобы мы могли оставить прошлое позади и начать жизнь с чистого листа, чтобы мы оба знали, что все хорошо, все хорошо, все хорошо…
— Джереми, прижми меня к себе! Прижми крепко-крепко.
— Ну давай же, — не выдержал я. — Давай встанем, оденемся и смотаемся отсюда!
