— Хорошо, встань сюда, — командует он, указывая рукой в сторону, и я смотрю на него с некоторым недоверием, но все же подчиняюсь, делая пару шагов вперёд. — Левее, — он оглядывает меня с головы до ног, словно оценивая кадр, удачен ли.
Я двигаюсь в сторону, пока не встаю, опираясь спиной на закрытую дверь.
— Отлично, можешь оставаться там.
Пит подходит к столу, снова берет свою кружку и, оценивающе посмотрев на меня, делает глоток. Значит я была права, и он все-таки решил меня поцеловать.
Он подходит ближе, ставя руки по обе стороны от моей головы, наклоняясь ко мне, и я закрываю глаза. Просто хочу поскорее покончить с этим. Делаю глубокий вдох и жду.
Но ничего не происходит.
Секунда, две, три.
Вечность.
Я распахиваю глаза, Пит стоит в шаге от меня. Уголки его рта подёргиваются в улыбке, которую он изо всех сил пытается сдержать, но в итоге всё равно разражается смехом.
— Какой же ты подлый, — выхожу из кухни, по пути толкая его рукой в грудь. По звуку шагов понимаю, что он идет следом.
— Ещё вчера я решил, что не буду целовать тебя, Китнисс, — кричит он мне вслед.
— Тогда для чего был весь этот спектакль? — я разворачиваюсь на первой ступеньке лестницы, глядя ему прямо в глаза. Меня раздражает, что ему так легко удается «читать» меня, когда мне его никак не понять.
— Потому что жду, что ты сделаешь первый шаг сама. Не потому что так надо, а потому что хочешь. И пока я не увижу этого в твоих глазах, я к тебе не подойду, — игривая улыбка исчезает с его губ. — Так что перестань себя накручивать и расслабься.
Мы целую вечность стоим в молчании, но эта вечность не тяготит. Я несмело улыбаюсь, потому что его объяснения дают свободу. Ту, которой мне так не хватало четыре года назад. «Он не хочет насильно привязать меня к себе», — бьется внутри мысль, и за спиной начинает зудеть. Крылья растут, что ли?
***
— Ты знаешь, я впервые вижу мужчину на кухне, — говорю я, присаживаясь на небольшой диванчик в эркере. — Папа никогда не готовил дома, даже немного странно.
Я выглядываю в окно, где перед домом играет пара соседских мальчишек. Сразу становится ясно, что они не отсюда. Поношенная одежда и порванная обувь выдаёт в них жителей рыбацкого района. Один из них изо всех сил пинает старый наполовину сдувшийся мяч, и тот проносится между двумя горшками цветов, изображающими ворота. Из окна дома напротив тут же высовывается хозяин участка, и мальчишки кидаются наутек. Они словно дыхание хаоса среди тихих, чистых улиц Деревни Победителей, с дорогими, окрашенными медной краской воротами и зелёными живыми изгородями.
Пит нарезает овощи и поливает их неизвестным соусом, ингредиенты которого только что смешал.
— Вот и отлично. Значит, ты не будешь возлагать на мою стряпню слишком больших надежд.
Он выкладывает содержимое миски на лист фольги и, скрепив края, ставит свёрток в духовку.
— Ты знаешь, я сама неплохо готовлю, особенно дичь.
— Я и не сомневаюсь. Но сегодня я захотел сделать что-то для тебя, — он бросает взгляд через плечо и улыбается.
— Как там Финник? — меняя тему, спрашиваю я.
— В порядке, если хочешь, можем навестить их с Энни, — отвечает он, — пятнадцать минут вниз по улице.
— Здесь их много, да, — я беру со стола хлебную палочку и откусываю кусочек, — домов Победителей?
— Много, — соглашается Пит. — Минимум в четыре раза больше, чем в Двенадцатом.
Он включает таймер, моет и вытирает руки, а затем отходит от столешницы.
— У нас есть примерно двадцать минут, — говорит парень, присаживаясь рядом.
Мы оказываемся лицом к лицу, и я, похрустывая соломинкой, решаюсь заговорить.
— Пит… — начинать сложно, но я должна попробовать, — мы не можем оставаться здесь вечно и ничего не предпринимать. Нужно решить, что делать дальше.
Он молча слушает, не говоря ни слова.
— Что ты знаешь про Дистрикт-13? — спрашиваю я.
— Я многое про них знаю, — отвечает он вкрадчиво, — но мне более любопытно, что знаешь ты?
— Я слышала кое-что, — это не откровенная ложь, но и неполная правда. — Не много, но в Двенадцатом есть люди, которые нам помогут. Давай убежим? Убежим в Тринадцатый, — мой голос переполняет паника, не из-за страха, нет, от безысходности. Она накатывает волнами, развёртываясь внутри души ослепительной трещиной.
Пит вздыхает с таким видом, словно надеялся уклониться от вопроса.
— Китнисс, если мы сбежим, ничего не изменится. Мы не сможем прятаться до конца своих дней, — я отворачиваюсь, прикрывая глаза. — Дай мне немного времени. Я работаю над этим.
— Собираешься разобраться с системой в одиночку? — злюсь я, сжимая ладонь в кулак, от чего соломка ломается напополам. — Ну, давай, вперед! У тебя это отлично получается, — мне не хочется вновь ворошить его прошлое, но слова срываются с языка сами.
Он сжимает губы, и я замираю в ожидании его ответа. Или гнева. Но Пит медлит.
— Я хочу попросить тебя об одолжении, — внезапно говорит он совершенно спокойным тоном. — Если ты действительно хочешь помочь, то согласишься.
Мое сердце медленно поднимается из груди к горлу, отдаваясь шумными ударами внутри. Разве могу я после всего, что мы прошли вместе не доверять ему?
— Что за одолжение?
— Одолжение состоит в том, что когда я скажу тебе то, что собираюсь сделать, ты не будешь спрашивать о причинах моего решения, и мы больше не будем никогда поднимать эту тему. Я принял решение, и оно не изменится, — он не спрашивает, он ставит точку.
— Это будет трудно, — сглатываю я, сдерживая уйму вопросов, которые в эту же секунду рождаются и удобно устраиваются в моей голове.
— Знаю, — Пит ждёт несколько секунд и затем глубоко вдыхает. — Я остаюсь в Капитолии.
Чувствую, как сердце падает вниз, словно проваливаясь в бездонный тёмный колодец.
— Если ты хочешь помочь, то должна делать так, как я скажу. Не лезть никуда. Ничего не искать, — четко отделяя каждую фразу, говорит он. — Ты можешь вернуться домой или остаться со мной. Лучше, чтобы ты уехала. Но если остаешься, то только на моих условиях.
Что-то в его глазах говорит, что не всё так просто. Мне не нравится огромное количество загадок и то, что Пит не торопится их мне объяснять, но разве у меня действительно есть выбор?
— Я не вернусь в Двенадцатый одна, — закусывая нижнюю губу, я подавляю все кричащие в душе импульсы и послушно киваю, но вижу, что он ждет чего-то еще. — Обещаю, что не буду делать ничего, пока не спрошу у тебя.
Пит медленно и с облегчением улыбается, и в наступившем согласии мы, наконец, обращаем внимание на соблазнительный аромат, доносящийся из печи.
— Идем обедать? — предлагает он, и глядя на мою напряженную позу, добавляет: — И расслабься, наконец. Я тебя не съем.
Когда звонит таймер, Пит достает из духовки две отдельные порции, завернутые в фольгу. Внутри свертков оказывается форель и нарезанный крупными дольками картофель.
Я втягиваю носом воздух:
— Пахнет вкусно.
Мы садимся за небольшой стол на кухне, и я отмечаю, что Пит сегодня в хорошем настроении. Он рассказывает истории из детства, о том, как они с братьями получали нагоняй от матери, а я молча слушаю. Я не люблю много говорить, но в ответ на его откровенность, тоже хочется поделиться частичкой своей жизни. И я рассказываю, хотя в голове всплывает не так уж много подходящих тем. Когда мы заканчиваем обедать, чувство неловкости почти рассеивается.
— А ты хороший повар, — хвалю я, отправляя последний кусочек в рот.
— Запечь рыбу — дело нехитрое. Проверенный рецепт, позволяющий блеснуть своими кулинарными способностями, — он встает из-за стола, берет салфетки и протягивает мне одну.
— Так ты пытался меня впечатлить? — произношу я и, прежде чем Пит успевает ответить, смущаюсь от своих же слов и добавляю: — Получилось вполне… впечатляюще.
Пит смеется, и на его щеках рисуются ямочки.
— Правда? — наклоняясь вперёд, он слегка прищуривается. Я тоже улыбаюсь в ответ, хотя мне кажется, что все внутри странно крутит.
