- Ничего слушать не хочет, - дополняет Светлана Игоревна тихо. – Мне так неудобно перед ней. Я так страдала тогда. Ничем ей не помогла по сути. Приезжали раз в неделю, поесть её заставляла. Вот и вся помощь. Она совсем другая была. Не такая как сейчас. Я сейчас покажу, - она снова поднимается со стула, направляется в соседнюю комнату.
Я, если честно, не хочу ни на что смотреть. Хочу к Юле. Мне необходимо у неё узнать, как она справляется по жизни. До сих пор я не представлял сколько трудностей, настоящих избиений, было в жизни Юли. По нарастающей. Необъятный снежный ком из бед и проблем. Больше всего меня поражает в ней способность, при всем этом, помогать окружающим. Изо всех сил. Взваливать на себя ответственность невероятную.
Взглядом цепляюсь за коробок деревянный, стоящий на краю стола у самой стены. Он полон фруктов и овощей штопанных, и яиц. «Вскрытый» банан и ошпаренный помидор лежат ближе всего ко мне.
- Можно? – не дожидаясь ответа, протягиваю руку. Беру в руки фрукт.
- Шов Холстеда – двухрядный непрерывный съёмный шов, - комментирует Вячеслав Алексеевич. – Юля, как я уже говорил, очень талантливая. Она стала бы прекрасным хирургом. Вертикальный матрасный шов, - берет следующий экземпляр, показывает. – Помидоры она кипятком обдает, до тех пор, пока кожура не лопается и не расходится. Потом сшивать начинает. Крайне кропотливое занятие. Узел затягивают до прекращения скольжения нити, но не сильно. Нить может порваться или наступить ишемия сшиваемых тканей, как последствие – избыточное рубцевание или снижение эластического эффекта. Так, - он приподнимает помидор, показывает мне аккуратно стянутые нитью рваные края пленки овоща, затем убирает его. Берет в руки два яйца, у которых часть скорлупы счищена. – И так, тренируют нейрохирурги. Пересадка оболочки яйца. Местами их поменяла, - ближе ко мне подносит яйца. - У одного, впоследствии, разрез сделан и зашит, - говорит с гордостью. - Я так в свои лучшие годы не мог, не то что после инсульта. И травматологи тоже не все, я уверен, так умеют. Говорил сыну – Юле надо было дальше учиться.
Я точно готов ко всем её секретам? Но им необходимо выговориться, я это чувствую. Так бывает. Порой часами приходится доверителей слушать.
- Вот, я нашла, - с теплотой произносит Светлана Игоревна.
Садится на стул, рядом со мной. Показывает мне альбом с фотоснимками. Нет, определенно, не готов был. На развороте шесть фотографий. С выписки в роддоме. На них Юля с мужем и сыном, от которого только кончик носа виднеется. Юлю же видно прекрасно. Мой взгляд притягивает снимок, на котором Юля стоит, высоко голову запрокинув. Улыбка широченная, на грани смеха, глаза закрыты, по щекам слезы катятся. Держит в руках сверток свой драгоценный, крепко к себе прижимает. Муж, рослый светловолосый парень, смотрит на нее взглядом влюбленным, полным обожания. Она выглядит такой счастливой, лучезарной и юной, совершенно не представляющей, что её ждет через считанные минуты…
Глава 39
За последующие полчаса совместного чаепития с семьей Левада, я узнаю много нового о Юле. Как ей удается быть такой разной, при этом оставаясь искренней, я не знаю, но в её честности нисколько не сомневаюсь.
Вскорости раздается щелчок замка входной двери. Мои собеседники затихают вмиг. Свекровь Юли, в моем понимании бывшая, явно нервничать начинает. Зная Юлю, вполне обоснованно. Бахнуть может в любую секунду.
Красавица моя появляется на пороге кухни спустя минуту.
- Всем привет, - произносит, обводя нас, собравшихся, взглядом. – О, вы торт только сейчас разрезали? И как пропитался? – ведет себя так, словно ничего особенного ни произошло, и я привычный, как минимум, гость в этом доме.
- Да, Юленька, вкусный. Гость пришел и мы тебя не дождались, больно уж хотелось попробовать. Выпьешь с нами чаю? А лучше покушай полноценно, – произносит Светлана Игоревна.
- Я с порога еще поняла кто приехал, по обуви, - смотрит мне в глаза, выражение лица такое, дескать, никому из моих знакомых, кроме тебя, такие ботинки не по карману. Она обижена за тот перевод денег. – Не Мишин размер.
- Миша – наш старший сын, - поясняет мне Светлана Игоревна.
- Я в душ. Разрыв артерии был сегодня очень эффектный, окатило всех с ног до головы. Присоединюсь к вам после.
Юля напряжена. Очень. Спина прямая до неестественности.
Мне так её жаль. Девочка, для которой вся жизнь стала борьбой, с самого детства. В том числе и со мною борьба.
Когда Юля, в пижаме и с влажными волосами, возвращается на кухню, Вячеслав и Светлана поспешно поднимаются на ноги и сообщают, что им пора на прогулку, дышать свежим воздухом. Пока они собираются, мы сидим с Юлей друг напротив друга в полной тишине. Для вида она накладывает себе в тарелку несколько оладьев, приготовленных из кабачком, но к ним не притрагивается. Скатерть рассматривает, а я её. Волнует меня до боли, до муки. Тошно становится от мысли, что ей сейчас больно.
Как только дверь хлопает, извещая о том, что мы остались вдвоем Юля произносит.
- Тебя покормили или голодный?
Кусок в горло не лезет, но я кое – как потихоньку впихиваю в себя, по кусочку, торт Юлиного приготовления.
- Очень вкусный, Юль, - сообщаю, предвосхищая её следующий вопрос. – Я не голоден.
- Они тебе всё рассказали? – мышцы нижней части лица Юли дергаются. В целом вид такой, что вот – вот и заплачет.
- Надеюсь, что это всё, Юль. Мне очень жаль.
Она прикрывает глаза, на ресницах мелкие капельки слёз поблескивают. Качает головой еле заметно.
- Я так устала. Смена тяжёлая была, парня доставили после аварии. Несколько травм в точности как у Максима, - она грустно вздыхает. – Но поговорим с тобой мы сегодня. Завтра я уже передумать могу, - она поднимается на ноги. – Сейчас, я только найду себе, что поесть, - открыв дверцу холодильника, она начинает в нем что-то искать.
- Юль, тебе сложно, наверное, жить тут. Давай мы…
Юля резко оборачивается и хмуро на меня смотрит, морща свой лоб.
- Прекрати, пожалуйста. Хотя бы сегодня не начинай. Я твои деньги не трогала. Ничего не потратила.
- Зря, я хочу чтобы вы с малышом ни в чем себе не отказывали. Это не откуп.
- Да уж, я это поняла сразу, как тебя тут увидела, - смотрит на меня с укоризной. – Додумался тоже. Или ты не знал куда едешь?
- Я только адрес прописки твоей узнал. В остальном – как обещал. Здесь уже посвятили, к кому я в дом явился. Но, Юль, они очень нуждаются в общении. Даже не так. Они хотят обсудить горесть потери своей.
- Я виновата перед ними, как и перед мальчиками своими. С мамой Максима мы постоянно вспоминаем что-то, делимся. С Вячеславом Алексеевичем я не могу. Мне очень стыдно, - она открывает упаковку с творогом, который достала из холодильника секундами ранее. – Сейчас съем и пойдем в спальню.
Во мне растерянность нарастает. Чувствую себя подростком перед первым свиданием, не могу понять как вести себя с Юлей. Она кажется мне слишком хрупкой, ранимой. Одно лишнее слово и что-то в ней окончательно будет сломлено.
Помыв за нами посуду, Юля ведет меня в свою спальню. Условно свою. Попадая в комнату, я с первого взгляда понимаю, что ранее она принадлежала тому самому Максиму, о существование которого я недавно узнал. Сама по себе она безликая, в обставлена в серых тонах, но энергетика давит.
Юле нельзя здесь задерживаться. Для нее это слишком.
- Можешь кресло занять, - взмахом руки она указывает на желтый предмет мебели, стоящий около стены. – Оно моё. Из квартиры я только его забрала. Цвета солнца. Мне не хватает тепла.
Юля забирается на постель. Спиной упирается в изголовье, на колени подушку кладет, поверх нее ладошки свои устраивает.
- Сложно очень, Дим. Кроме семьи Максима и психиатра я ни с кем не обсуждала то, что случилось. Никто не знает, что внутри. Для всех, с виду, я обычная. Они не знают, что внутри мертвая.
Меня ужасом накрывает. Сердце бешено стучать начинает, Юля же наоборот очеловеченный камень превращается. Не дышит. Не моргает.
