А ведь и правда, вру себе, который день. Мечусь, как зверь в силках, цепляюсь за собственную реальность, вырваться пытаюсь, а сил не хватает.
«Ни сил, ни воли».
Пренеприятное открытие разлилось по телу злобой. Вот ведь пошутили надо мной боги! В человечку! Разрисованную, как распоследний маргинал, наглую, бессовестную, перепробовавшую, небось добрую сотню мужиков!
От этой мысли хотелось убивать.
Закрыть её в комнате и чтоб вообще оттуда даже нос не высовывала! Пусть бы не видел её никто, да слюни не пускал на чужое добро. Не к месту вспомнилось, как постанывала она, как терлась о мои пальцы в этом вот самом гардеробе. Зло рыкнув, схватил с вешалки пиджак и, не глянув даже на бабку, вылетел из комнаты.
Где она?
С Лихом небось, улыбается ему, шутит. Мне, зараза, никогда так не улыбалась. Смотрит, как кусает! Чем я хуже Тимофея, спрашивается?
Хлопнув дверью, на ходу накидывая пиджак, спустился в зал, злясь, что слишком много народу и нельзя просто открыть портал, выйдя к гостям из чистого воздуха. Пришлось как смертному пешком, на своих двоих.
Медленно, мучительно медленно.
А в голове по кругу бабкины слова: “Горыныч-то знает чего хочет, через костры прыгали, за руки”.
Прищурившись, ищу крашеную макушку. До сих пор бесят кислотные эти цвета, а вот не могу её обычной представить. Какие у неё свои волосы вообще? Светлые? Тёмные? Да какие бы ни были! Не за волосы засела под кожу, отрава эта.
–Кир, где Серый? — не здороваясь, Волков, поймал за локоть.
— В душе не имею, сам ищи, — недовольно рыкнув, злой, что задерживает меня, дёрнул плечом, скидывая захват. Заметил боковым зрением, что Олег пожал плечами.
К грубости моей все Навьи давно привыкли. Боялись. Уважали. Знали, что если тьма возьмёт верх, то уже и сам себя не контролирую.
Нет мне тогда ни родных, ни друзей. Каждому по заслугам отвешу по заповедям Чернобожьим.
Знали бы они, как трудно потом, придя в себя, мириться с совестью, смотреть в глаза тем, чью волю смял Силой. Временами я завидовал Горынычу, он хоть не помнил по утру ничего, а мне с этим грузом жить. С каждым блядским разом все тошнее, прикрываться сучьим нравом, высокомерием и безразличием. Не оправдываться же, в самом деле...
И ведь ничего не могу с собой поделать, бурлит тьма в крови, застит глаза и всё — полыхнуло красным заревом и мозг отключился. Прощай Кирилл Константинович, здравствуй Кощей Бессмертный, наместник Чернобога, карающая рука для всех навьих.
Нашел-таки, мелькнула яркая копна в толпе, резко развернулся, чтоб не потерять из виду и врезался в какую-то куклу.
–О-о-о! Ещё один красавчик в топ десять, — сплошь искусственная во всех местах блондинка, крутя вокруг себя телефон на палке, сделала пару моих фоточек. Я б ей эту палку да в одно место засунул!
-Какого хера ты делаешь? — выдрав из наманикюренных рук смарт, опустил экраном в пол чтоб не светить рожей, давя на кнопку выключения. –Запрещено здесь снимать, ты правила читала вообще? Или не умеешь? — злость закипала всё сильнее. Вместо того, чтобы Яду искать, нянчусь тут с идиотами. Один брата найти не может, другая правил не читает. Почему вокруг меня сплошные мудилы, а? Что за вечер такой дурной?!
-Эй, чо за дела, твою мать. Это мой телефон! Верни, ты ваще кто такой!? Да ты знаешь, кто я? Да у меня там тысячи подписоты. Свидетели. — Девка так распиналась, что я и при желании-то не успевал бы отвечать на тупые ее вопросы. А желания, к слову, не имел никакого, кроме свернуть ей шею, чтоб заткнулась. Выпустил силу, зная, что в таком раздрае назад запихнуть тьму сложно, почти нереально. Но выбесила дурища, сил нет!
-Тихо. Замри, — кукла Барби окоченела. Пришлось взять её за руку, чтоб не рухнула к ногам от нового приказа: — И спи, — Голубые глаза сразу же закрылись, тело обмякло. Притянул к себе, прижав плотней.
— Ивор, забери, — безопасник в гражданском, следивший за порядком, тут же оказался рядом, приняв ношу с рук. — Узнай в каком номере отсановилась, отнеси туда, пригласи чистильщиков, пусть к утру с памятью поработают: ей стало плохо, она ушла к себе и уснула. Выполняй, — уже даже не глядя на него, оправил пиджак, вновь ища Яду глазами. Упустил из-за дуры этой. Как она там сказала? Прямой эфир? Тысячи подписоты? Даже гадать не надо, ясно кто её сюда приволок! Ну, Ядвига, найду так поговорим! Всё тебе скажу, отравушка. Взгляд зацепился за мелькнувшую среди танцующих пару.
Ядвига. И Светослав.
Его рука медленно скользит по тонкой спине, как ещё недавно мои собственные изучали каждый позвонок.
«Сука! Убью».
Выпущенная на волю сила и так бушевала внутри, ища выхода. Что ей пара жалких приказов? Тьма хотела власти, утвердить своё главенство. Поставить на колени, сломать. Карающая по своей сути, она искала того, кто заслужил наказания. И нашла. Друг, предавший законы дружбы. Я пытался хвататься за реальность, напоминал себе, что сам говорил Горыневу об отсутствии всякого интереса к Ядвиге… тяжело вздохнув и выдохнув, почти победил в этой битве с тьмой… а потом Светослав наклонился к шее стажерки, едва не касаясь губами, и мир затопило красным.
Не помню, как оказался рядом, как оторвал Горыныча от Яды тоже не помню.
Она ведь человечка. Разве забыл Горыныч, чем закончился его роман с человеческой девушкой? Страх за Ядвигу, злость на друга — всё смешалось в тугой ком, ткнулось в горло, ища выхода.
-Горыныч, сука, — впечатав кулак под дых друга, я ещё хватался за разум, но уже потерял всякую связь с реальностью и бил наверняка, по больному. Хотел разозлить его, вынудить нарушить закон. Провоцировал, чтобы дать сжигавшей нутро силе повод вырваться. — Василису угробил и за эту взялся? — Глаза Горынева вспыхнули огнем. Задело! Проняло так, что тяжелый кулак моментально раскроил мне губу отточенным хуком. Светослав вырвался из захвата, тесня Яду себе за спину.
-Серьёзно? Ты, блядь, её закрываешь? ОТ МЕНЯ, ЗАКРЫВАЕШЬ, СВОЛОЧЬ?! Сам-то меньшее чудовище, а Свет? — злой рык, вырвавшийся из груди — последнее, что помню.
–ПРЕКРАТИ! — через вязкую пелену бушующей вокруг тьмы прорывается знакомый голос. Узнаю его в любом шуме. Кажется, даже глухой и то услышу этот зов. Моргаю.
Светослав, сломленный чистой Силой, на коленях у моих ботинок. Из носа щедрой рекой кровь. Яда, злая, как чёрт, между нами. Сверкает глазищами своими.
«Не так я хотел, чтобы ты на меня смотрела, Яда. Не так».
-Хватит Кир, остановить, ты ж убьешь его, — оборачиваюсь на голос. Волков-старший. Серёга. Держит меня за плечи мёртвой, хваткой. Трясет, как будто это когда-то помогало загнать тьму назад. Дурак. Я ведь не слышал его. Не заори Ядвига, я бы не остановился. Убил бы.
В затуманенный чернью мозг не сразу проникает эта мысль.
Я только что чуть не убил лучшего друга. Того, за кого отдал бы бессмертие свое, если нужно. Вот этими вот руками чуть не убил! Поднимаю руки, смотрю на них, будто впервые вижу. Перевожу взгляд на Горыныча. Тяжело дышит, не поднимая головы.
— Уйди Свет, Чернобога ради, уйди, — перевожу пустой взгляд на Ядвигу. — Уведи его, Яда, сейчас.
Отворачиваюсь к Волкову, пытаясь собрать мысли, заполнить чем-то пульсирующую в голове пустоту, в которой эхом, насмешливо звенит: “Убил бы. Друга бы убил”.
Каким-то чудом сдерживаюсь, чтобы не сдавить голову руками и не орать, желая заглушить внутренний, насмешливый голос.
«Замолчи, сука. Замолчи, твою мать. Пожалуйста…»
Серёга ловит мой пустой, ошалелый взгляд, куда-то ведёт, похер, куда. Что-то говорит, а я не слышу. Ничего не слышу, кроме голоса внутри.
«Убил бы. УБИЛ БЫ! За бабу. Горыныча».
Что это, твою мать?! Вот где проклятие твоё, Кощей, а ты думал…
Волков завёл в кабинет. В мой кабинет. Тоже какой-то сам не свой. Что за день сегодня такой, блядь?!
-Остыл? — по-хозяйски, пошарив по шкафам, Серый достал два стакана, настойку хмельной травы. Первым сделал большой глоток. — Ты что творишь, Кир? Что на тебя нашло?
