— Китнисс, посмотри, — зову я, но она не откликается.
Я оборачиваюсь и вижу, что девушка, остановилась перед самодельный крошечной витриной старика-ремесленника, торгующего разнообразными резными штучками. Она поднимает и рассматривает деревянный гребень, на рукояти которого вырезана виноградная лоза.
— Мне кажется, это подойдёт идеально, — улыбается любимая.
Я протягиваю старику купюру, и когда она отворачивается, делаю знак рукой, что сдачи не нужно. Он благодарно кивает и прячет бумажку за пояс широких штопаных брюк.
Через пару часов мы доходим до конца туристического квартала. Толпа редеет, а воздух наполняется запахом масла и рыбы. Китнисс скрывается в ближайшем кафе, чтобы воспользоваться женской комнатой, а я стою возле невысокого ограждения и, засунув руки в карманы, смотрю сверху вниз на район, где раскинулись дома Победителей. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь низкие тучи, освещают скатные крыши, от чего те сияют желтизной.
Благополучие. Именно такое слово приходит в голову, когда видишь этот район. «К хорошему действительно быстро привыкаешь», — думаю я, вспоминая свою квартиру в Капитолии. К дурному, впрочем, тоже. Я достаю из пачки, лежащей в кармане сигарету и, прикурив, медленно затягиваюсь.
Китнисс незаметно подкрадывается и обнимает меня сзади. Я, как и раньше, не слышу её приближения. От неё пахнет лесными ягодами и ментоловым шампунем, который неизменно использует Финник.
— На что смотришь? — спрашивает она, прижимаясь ближе.
— На дома. Каждый из них роскошен и ухожен до безобразия, — отвечаю я, указывая рукой на ряд одинаковых строений аллеи Победителей. — Не знаю, видела ли ты трущобы, находящиеся по ту сторону курортной жизни дистрикта. Там рассохшиеся хибарки жмутся друг к дружке, словно замерзшие собаки зимой на улице; у трети из них не хватает стёкол в окнах, а крыши иных просели так, словно со дня на день рухнут, похоронив под собой живущих внутри людей.
— Удивительно, правда, когда в течение нескольких лет ты имел возможность жить и по ту, и по эту сторону? — спрашивает она. — Знаешь, иногда мне кажется, что я была бы рада снова оказаться в своем доме в Шлаке.
Дым от сигареты сдувает порывом ветра. Я делаю последнюю затяжку, тушу её о каменную опору ограждения и бросаю вниз.
— Тебя тянут туда только воспоминания об отце.
Китнисс опускает глаза.
— Просто там всё было хорошо, а действительность… причиняет боль.
Ее голос звучит надтреснуто, глухо, как запись на старой пластинке.
— Это все самообман. Нельзя продолжать жить прошлым.
— Даже когда очень хочется? — спрашивает она.
— Особенно когда очень хочется.
— А ты не изменился, Пит.
В груди екает.
— Почему ты так решила?
— Ну… ты все такой же умный, упертый, говоришь то, что считаешь правильным и тебе не наплевать на других людей, — отвечает она. — Отцу бы ты понравился.
Я потрясенно приоткрываю рот, не решаясь сказать, что сам давно и окончательно считал иначе, потому что привык казаться каким угодно, только не самим собой.
— Спасибо. — Голос подводит меня, и я произношу это шепотом.
Мы встречаемся взглядами. Вторя ее слабой улыбке, я тоже улыбаюсь, протягиваю ей руку, и помогаю спуститься вниз. Рядом прогуливаются голуби, ожидающие, пока кто-нибудь их покормит. Когда мы проходим мимо, птицы взмывают в небо, но, сделав круг, опять возвращаются на место.
— Ты голодна? — спрашиваю я.
Аромат, окутывающий пряным облаком, окружает нас, навевая мысли о еде, и мой желудок тут же начинает жалобно урчать. Китнисс улыбается.
— Я не особо, но ты, кажется, не отказался бы пообедать. — Она указывает на небольшое уличное кафе, вывеска над которым горит зеленым неоном.
Мы проходим через плетеное заграждение и занимаем столик. С тех пор, как мы приступили к еде, разговор несколько поутих. Я прокалываю соломинкой лед в стакане, гоняя его туда-сюда по прозрачному напитку.
Телефон в кармане брюк снова начинает вибрировать, вытаскиваю его на колени и смотрю на экран. Три пропущенных звонка и еще больше сообщений — все от Аннабель. Пока Китнисс ест, я незаметно открываю последнее, пришедшее три минуты назад.
«Пит, я вернулась в Капитолий, как сможешь перезвони мне, пожалуйста».
Я блокирую телефон и кладу его экраном вниз, как будто мне стыдно на него смотреть.
— Кто звонил? — Китнисс внимательно следит за мной, ожидая ответа. Чувствую, как краснеет шея, не хочу ей лгать, но чувство вины опутывает словно вирус.
— Знакомый из Капитолия. Ничего серьезного.
Девушка косо смотрит на меня. Ее пальцы барабанят по чашке.
— Что будем делать дальше? — спрашивает она.
Я отставляя в сторону стакан, в котором за запотевшими стенками кружатся холодные кубики.
— В каком смысле?
Китнисс делает глоток воды, ставит стакан на место и опускает плечи.
— Я говорю о нас, о наших семьях, о наших жизнях. Как мы со всем этим разберемся?
Она вздыхает и начинает крутить в руках солонку, случайно просыпая крупинки на стол. Я молча наблюдаю, как она пальцем собирает просыпавшиеся кристаллики в кучку, и беру её за руку.
— Скоро всё образуется, — заверяю её я. — Я работаю над этим.
Хотя сам знаю, что это если не ложь, то точно не полная правда. Я понуро достаю из пачки в моем кармане последнюю сигарету и зажимаю между зубов. Подношу зажигалку к кончику, прикуриваю и медленно, с упоением, затягиваюсь. Никотин попадает в кровь, и на секунду я чувствую полное умиротворение. Пока не вижу её лицо. Оно говорит красочнее любых слов, и я тушу сигарету в металлической пепельнице.
— Спасибо, — выдавливает девушка и неуверенно соединяет пальцы в замок. — Пит, можно тебя еще кое о чем спросить?
Я кладу вилку на тарелку и киваю, опираясь локтями на стол.
— Конечно, спрашивай все, что хочешь узнать.
Она наклоняется вперед и смотрит на меня предельно серьёзно.
— Как долго ты сидишь на наркотиках?
Хорошо, что я перестал есть, потому что в эту секунду точно бы подавился. Признаться честно, я совершенно не ожидал такого вопроса.
— С чего ты это взяла?
Китнисс смотрит с недоверием. Наверное, я должен быть обеспокоен тем фактом, что мое поведение в течение этой недели привело ее к такой мысли, но мне становится смешно.
— Я видела тебя, когда ночевала в твоей квартире в Капитолии.
Я пытаюсь не засмеяться, сдерживая себя с трудом, потому что гнев в ее глазах очарователен. Она переживает за меня. Теперь, когда я это понимаю, широко улыбаюсь, уже не скрывая.
— Нет, я не на наркотиках, — отвечаю я. Выражение ее лица не меняется. — Не переживай. Это было так, разовое баловство.
Я наклоняюсь вперёд и беру её за руку, глядя прямо в глаза.
— Я не на наркотиках, Китнисс. Обещаю. Давай сменим тему.
Она вздыхает, не знаю, удовлетворил ли её мой ответ. Я прикусываю нижнюю губу и стараюсь вновь завести непринуждённый разговор:
— Может, съездим к родителям? Представлю тебя, как свою девушку.
— Так и вижу реакцию твоей мамы, — хмыкнув, произносит Китнисс. — Вряд ли она будет в восторге от твоего выбора.
— Ты ей нравишься.
— Пит. — Выразительно смотрит на меня она.
— Если бы не нравилась, мама не пригласила бы тебя на ужин.
— Она меня в дом-то впустила только потому, что я приехала с тобой.
— Неправда, — отмахиваюсь я. — Теперь это вопрос принципа. Мы завтра обязательно к ним съездим, пока Алекс с Атласом здесь.
Китнисс слегка улыбается, но смотрит так будто я сумасшедший.
Семья с детьми, сидящая за соседним столиком поднимается и проходит мимо нас, направляясь к выходу. Китнисс взглядом провожает их, а затем поднимает глаза вверх, к небу.
— Может, тоже пойдём, а то дождём пахнет, — тихо говорит она. Наверху собираются тучи, что привычно для Четвёртого, но синоптики осадков не обещали
— Ты ошибаешься, — говорю я, оставляя в папке со счётом пару купюр. — Здесь же горы рядом, поэтому часто бывает облачно. Дождя быть не должно.
