Ааа… Григорий Евгеньевич. Купленный «главнюк».
— Нет! Отделение закрыто! — глядя под ноги выруливает он к нам.
И сварливо с пренебрежением добавляет: — У меня карантин! Нет, я сказал…
Промакивает платочком потный лоб, поднимает на нас взгляд
— Вы что здесь?… — хрипит, теряя голос.
Поднимаю руку, притормаживая Яру с Иваном. Решительно делаю шаг ему навстречу. Размахнувшись, лбом ломаю ему нос.
Скотина…
Пискнув, оседает к моим ногам. Придерживая за грудки укладываю на пол.
Для медиков, использовавших свое служебное положение во вред пациенту должен быть свой трибунал с высшей мерой! В их руках страшная власть.
— Уберите. Этого не отпускать. Сразу под следствие.
Делаю вдох поглубже, взвожу курок…
От адреналина в уши стучит кровь.
Медленно давлю ладонью на нужную дверь. Вижу край кушетки, открываю шире. Бледное Настино лицо, капельница…
Муратов говорит по телефону. Замерев наблюдаю за ним в приоткрытую дверь.
— Я выезжаю через полчаса. Ждите. Жена?.. Жена… — ломается болезненно его голос. — Я вдовец.
Мои внутренности обрушиваются вниз. Руки немеют. Нет…
Не дыша вижу, как наклоняется он над лицом Насти. Целует в губы. Выдергивает из руки капельницу.
— Прощай, Настенька… — с нежностью поправляет прядь ее волос.
Достаёт ствол…
Замечаю, как лицо Насти чуть заметно вздрагивает. И словно в замедленной съёмке, вижу траекторию дула его пистолета, которое движется к Настиной голове, а его большой палец — к предохранителю.
— Урод… — пинаю дверь, ловя его в прицел.
Муратов поднимает на меня взгляд. Дергается! Переводит прицел на меня. Но я чуть быстрее ловлю в прицел его колено и жму два раза на курок. От грохота закладывает на мгновение уши. Он отлетает, падая на стул и переворачивая его. Надсадно громко дышит, обливаясь потом. Стонет сжав зубы. Пальцы скользят по выпавшему из рук стволу. Присаживаюсь рядом с ним. Забираю его ствол.
— Привет, Муратов. Самонадеянность херовая вещь для профессионала, правда? Я этот твой урок усвоил. Твоя очередь…
— Сука… — хрипит он.
В колено — это нереально больно. Я чувствую маньячное садистское удовлетворение от его боли. Побледневшее лицо ритмично вздрагивает как у сломанного робота.
— Больно, да? А я тебе подарок принёс. Обесболивающий.
Достаю из кармана шприц. Демонстрирую.
— Держи.
Кладу перед его лицом на пол.
— Приятная смерть, Муратов. Сможешь?
— Пошёл… нахер… мои люди… — делает судорожный глубокий вдох.
— Какие люди? Кому ты нужен? Зачем? Те, кто тебя поддерживал сегодня, будут завтра топить за то, чтобы тебя посадили на перо в ментовской зоне. Ты же при первом допросе всех сдашь. Все Ваши схемы. Контакты. Мутки. Ты же сам знаешь наши процедуры. Потом пойдёшь под трибунал. А там… ну лет двадцать я для тебя в строгаче выхлопочу. Если рассчитываешь на побег — зря. со строгача у нас никто не бегал уже лет восемнадцать. Даже с коленной чашечкой. А у тебя теперь ее нет и не будет. Или ты думаешь в тюремном госпитале тебе протез поставят? Нет. Ты выйдешь нищим инвалидом ближе к семидесяти. Амнистии по твоей статье не предусмотрено. А это… — приподнимаю я шприц. — Считай — подарок. Уснёшь и все. Последний шанс… Приятная смерть…
Бросаю шприц на пол к его лицу.
— Через пять минут тут будут альфачи. Второго шанса не будет. Колоть тебя будут только на допросах.
Не двигается.
— Ну, дело твоё.
С ненавистью глядя на меня тянется к шприцу. Поднимаю стул. Ставлю рядом с кушеткой. Сажусь, беру Настю за руку. Сжимая её кисть, смотрю на это ёбаный шприц, поглаживая хрупкое предплечье.
Давай, Муратов! Сдохни. Не хочу твоих допросов. Возобновят дело по убийству того урода, которого Настя застрелила. Беспокоить её будут. Сдохнешь, я её выведу тихо из-под следствия.
Игла криво входит в бедро Муратова. Он, поскуливая, давит на поршень. И когда последняя капля из шприца входит в его тело, Настина кисть слабо на мгновение сжимает меня в ответ. Закрывая глаза устало ложусь лицом на её ладонь.
Я люблю тебя… Оживи, пожалуйста.
Глава 42. Служба
В городе смена власти, аресты, допросы, утром прилетел новый офицерский состав. На всех выездах кордоны военных… Дядька с Андреем развернулись по полной. Им не до меня, мне не до них.
У меня белый потолок, решётка на окне и Настя, которая так и не пришла в себя. Сутки уже прошли… Бессонные и тревожные сутки. Не могу уснуть…
Настя такая тоненькая, почти прозрачная. Мимика с лица исчезла, и она как девочка совсем.
Мой ядерный реактор продолжает излучать радиацию. А так как очевидного врага больше нет, я активно начинаю облучать себя. Потому что это всё — моя вина. Я должен с самого начала был сделать по-другому. Тогда Настя бы не пострадала.
Муратов в реанимации: «обширный инсульт, острая сердечная недостаточность, кома…»
А Настя уколола себе то же самое… И я не могу найти равновесие! ЭКГ у нее так себе, но МРТ не показало никаких поражений мозга.
Врач из краевой хмуро смотрит на Настин анализ крови.
— Что там?
— Ничего хорошего. Но должна прийти в себя.
— Почему не приходит?
— Ждите. Как придёт в себя — не беспокоить. Не показаны нашей спящей красавице теперь волнения, товарищ майор.
И я опять жду, поглаживая её по волосам.
Грею её холодные ладони в своих.
— Сергей Алексеевич, может Вы на ужин сходите? — заглядывает вернувшаяся сегодня Тамара Львовна. — А я с Настенькой посижу.
— Нет, спасибо.
— И… там… мама её едет, сестра, племянница… можно пустить?
— Конечно, — преодолевая себя киваю я.
Не хочу я сейчас никого видеть. На других людей просто нет энергии. Всё направленно на Настю.
Выкуриваю в открытое окно последнюю сигарету, наблюдая, как проходит группа следователей из МВД с проверкой по делам пациентов. С ними — независимый психиатр и еще несколько специалистов. Их задача разделить больных и здоровых, похороненных тут заживо.
Закрываю плотнее окно. Мой телефон тихо вибрирует. Андрюха.
— Да?
— Добрый вечер, братишка?
— Все еще нет.
Выдерживает паузу.
— Мы нашли кое-что в вещах Муратова…
— Что?
— Флешка. С записью. Там… Настя.
— И?.. — тяжело сглатываю я.
— Не телефонный разговор. Выйди на минуту в сквер. Я тебе покажу.
На улице уже темнеет. Уходим с ним подальше в гущу деревьев на скамью. Андрей открывает маленький нетбук, который никогда не был и не будет подключён к интернету. Он именно для такого плана информации, которая никогда не должна никуда выплыть. Ни чужим, ни нашим.
Я смотрю на экран. Заплаканная Настя с разбитым лицом. Одежда порвана. Совсем еще юная… И оплывший мерзкий полкан! С похабной ухмылкой что-то ей говорящий. Звука нет.
На мгновение он отвлекается и Настя, метнувшись к кобуре, выдергивает оттуда ствол. Прицелившись ждёт, пока он развернётся. Выстрел…
Согнувшись пополам он падает на пол, держась за пах и дергаясь в судорогах. Настя исчезает из кадра. Зато через минуту появляется некто. Лица не видно. Голова срезана кадром. Он в нашей форме и перчатках. Тело полковника вздрагивает, голова дергается. Во лбу появляется пулевое…
Этот некто убирает ствол в пакет для хранения улик. Потом разворачивается, его отражение мелькает в стекле. Муратов!
— Что мне с этим делать?
— Вырежи тот кусок, где есть Настя. Удали его. Оставь только тот, где появляется эта мразь. Если при ревизии попадётся этот ствол в вещ доках, убери с него отпечатки. И забудь этот эпизод. Любые показания свидетелей, где фигурирует какое-то упоминание Насти в контексте этой ситуации в дело не вносить.
— Сделаем!..
Протягивает мне пачку сигарет. Забираю у него всю пачку.
— Делайте…
— Гузова и Муратова переводят сюда на днях. В охраняемый бокс. Теперь сами будут жить в своей богадельне.
— Не сдох…
— Не сдох. Но мозг поражён. Обещают, что будет парализован на одну сторону, зона Брока и височная доля невосстановимо поражены.
