В комнате воцаряется тишина. Мама смотрит на меня так, будто я только что содрала шкурку с ее любимого кролика, чтобы сделать себе шапку. Марисса хмурится. Нэшу явно скучно. Гевин улыбается. А Кэш выглядит так… будто он приближается ко мне.
Его глаза не отрываются от моих. Он останавливается прямо перед матерью. Смотрит на меня несколько секунд, а потом его губы изгибаются в довольной улыбке. Улыбка становится шире, и Кэш склоняется ко мне. Мне кажется, что он сейчас рассмеется, но он серьезнеет и берет мое лицо в ладони.
А потом он меня целует. Не то чтобы легонько. Нет, он целует меня по-настоящему. Такие поцелуи не должны происходить при свидетелях, особенно когда мою наготу прикрывает только одеяло и ничего больше.
– Мне нравится, когда ты такая пламенная, – говорит Кэш, отрывая свои губы от моих.
Его глаза как блестящие кусочки оникса. Он нежно гладит меня большими пальцами по щекам и снова улыбается. Улыбка, подобно солнцу, освещает мое лицо, дарит тепло и умиротворение. Кэш медленно, подчеркнуто медленно берет меня за руку и переплетает свои пальцы с моими, потом выпрямляется и поворачивается к моей матери.
– Она остается здесь, мэм. Вы можете приезжать и видеться с ней в любое время, потому что вы ее мать, но прямо сейчас будет лучше, если вы уйдете. Я хорошо позабочусь об Оливии. Даю вам слово. Может быть, оно для вас не много значит, но для меня имеет огромное значение. И для вашей дочери тоже.
Мама смотрит на Кэша, потом на меня, потом снова на Кэша, разворачивается и пронзает всех, кто находится в комнате, своим холодным, высокомерным взглядом. С натянутой улыбкой она обращается ко мне, медленно пятясь к двери:
– Отлично. Если ты этого хочешь, Оливия, продолжай в том же духе и разрушай свою жизнь. Только не прибегай ко мне со слезами, когда все развалится на части.
– Я люблю тебя, мама, но я уже давным-давно перестала прибегать к тебе. Мне от этого никогда не становилось легче.
Она надменно кивает, а потом поворачивается и медленно выходит из комнаты, оставляя после себя запах дорогих духов, холод и облегчение.
Несколько минут все хранят молчание, пока Гевин не нарушает напряженную тишину:
– Черт, эта женщина – настоящая ведьма. Кажется, у меня яйца чуть не отвалились.
Мы переглядываемся, а потом все разражаются хохотом, включая Мариссу.
Кузина занимает меня больше всего. Кажется, она не в силах оторвать взгляд от Нэша. Невольно задаюсь вопросом: неужели она действительно изменилась? Надолго ли хватит этой новой Мариссы, или злая колдунья снова настигнет ее со своей метлой и окружит мраком и злобой? Время покажет, но я надеюсь, эта Марисса задержится здесь надолго.
Момент веселья обрывает звонок. Он раздается из ящика в тумбочке Кэша. Кэш отпускает мою руку, чтобы достать телефон. Вижу, что это мобильник, которым Кэш пользуется постоянно, а не временный. Кэш смотрит на экран. Отвечает, нахмурившись. Мне становится не по себе, как только он выходит из спальни. Слышу, как за ним закрывается дверь кабинета. В животе скручивается тугой узел страха.
Всего на какой-то миг я смогла забыть о том, что мы все еще в опасности.
Когда я поднял трубку и услышал: «Ты разместил объявление?» – сразу понял, что это сработала отцовская вторая линия обороны. Имея в виду, что первая – это Нэш. Однако вполне вероятно, что вторая окажется еще более полезной. Могу только надеяться.
Закрыв за собой дверь кабинета, отвечаю:
– Да, я размещал объявление.
– Возьми другой телефон. Выходи на улицу сегодня в девять вечера. Шесть минут спустя набери этот номер. Я дам дальнейшие инструкции.
Линия отключается, оставляя меня в состоянии раздражения. Я бы хотел задать по крайней мере пару вопросов. Конечно, подумав хорошенько, я понимаю, что говорить долго по моему личному номеру – не слишком разумно. К несчастью, эти соображения не умеряют досады.
Голова тут же переключается в режим стратегического планирования. Больше всего меня занимает, однако, не собственная безопасность, а что делать с Оливией, пока я буду в отлучке. Как лучше оградить от неприятностей ее.
Гевин отличный парень и сделал все наилучшим образом, но теперь я опасаюсь оставлять Оливию на чье-либо попечение. Рассматривая возможные варианты, прихожу к выводу, что брать ее с собой слишком опасно. В таком случае единственное место, где она, скорее всего, будет защищена, – это за стойкой бара здесь, в «Дуале». На глазах у сотен свидетелей, а ни в коем случае не в одиночестве.
Обрушить эту новость на Оливию и не выглядеть бесчувственным ослом – самое сложное. Как к этому подойти?
«В твоей жизни все пошло кувырком из-за меня и моей семьи, в твою квартиру вломились бандиты, тебя похитили и напичкали наркотиками, ты пережила разборки со стервозной кузиной и по-королевски ледяной матерью, не могла бы ты отработать ночную смену в клубе сегодня?»
Да, это не вариант.
Возвращаюсь в комнату размашистым шагом и делаю то, что должен был сделать еще тогда, когда раздался первый звонок в дверь.
– Ну вот что, все – вон! Мне нужно поговорить с Оливией, а вы должны дать ей возможность спокойно одеться.
Никто не спорит, само собой. Гевин вообще выглядит немного смущенным, потому что вел себя грубовато. Никто из нас не подумал, каково Оливии находиться в таком положении. А она была на высоте, проявила недюжинную выдержку. Вокруг толпились люди, а ей пришлось вести тяжелый разговор с матерью – притом что она лежала в постели, прикрытая лишь одеялом. Под ее сияющей красотой скрывается стальной костяк. Надеюсь, после сегодняшних испытаний она наконец поймет это сама.
– Спасибо тебе, – говорит Оливия, когда Гевин закрывает дверь за собой и остальными.
– Прости, что не сделал этого раньше.
– Ну, не случилось подходящего момента. Тут был такой цирк! Не хватало только бородатой женщины и шпагоглотателя, хотя Джинджер вполне может проглотить что-нибудь схожее по размеру.
Оливия смеется, и мне хочется ее обнять. Не знаю отчего, но это так.
– Как главное действующее лицо недавнего циркового представления, в которое превратилась твоя жизнь, приношу извинения, что не оправдал твоих ожиданий.
Лицо Оливии становится мягким. Она смотрит на меня пронзительными зелеными глазами, причиняя мне сладкую боль. Не отводя взгляда, соскальзывает с края кровати и встает; одеяло падает, обнажая грудь. Оливия медленно подходит ко мне, нагая, как в тот день, когда родилась. Только в тысячу раз прекраснее.
Она останавливается, когда ее соски касаются моей груди.
– Ты не разочаровал меня. Ты наполнил смыслом мое существование. Никогда не проси прощения за это.
