Снова колыхание.
— Да ничо.
Карлсен начал кое-что улавливать. Стегнер-«сам» и Стегнер-«ковбой» были как бы двумя отдельными персоналиями.
— Ты любил свою мать, когда был совсем маленьким?
— Да, — послышалось немедленно, это говорил «сам».
Не было смысла расспрашивать, почему Энди Стегнер возненавидел свою мать. Карлсен знал уже об отчиме, побоях и педофилии к пасынку, от чего мать отмахивалась, как от вранья.
— У твоей матери были братья или сестры?
— Да. — Стегнер если и был озадачен такими странными вопросами, то виду не показывал. — Две сестры.
— Как их звали?
— Билли и Мэгги.
— Ты с ними хорошо ладил?
— Тетю Билли я толком не знал. Она вышла замуж и уехала жить в Спокан.
— А тетя Мэгги?
— Она замужем за фермером. В Менокене живет.
— Где это?
— Возле Топеки.
— Большое поселение?
— Нет, просто ферма, небольшая. Утки да свиньи.
— Ты когда-нибудь туда ездил?
— Да, конечно. Два года с ними прожил. Мне тогда двенадцать было.
— Зачем ты туда переехал?
— Отчим получил работу в Дулуте. Квартирка у них была маленькая, и мне места не было.
— И вот два года прошло, а дальше что?
— Отчим вернулся обратно в Канзас Сити. Да и тетя Мэгги едва концы с концами сводила из-за меня.
— Тебе не хотелось вернуться?
Стегнер состроил гримасу.
— Да ну.
Карлсен не стал нарушать тишину. Хотел было посмотреть на часы, но тут Стегнер встал и подошел к стенному шкафу. Выдвинув нижний ящик, он вынул оттуда конверт.
— Вот, тетя моя Мэгги. А это дядя Роб.
Снимок показывал небольшую темноволосую седеющую женщину. Рослый сутулый мужчина возле нее опирался на трость. Карлсен долго и пристально всматривался в лицо, улавливая какое-то сходство. Наконец вспомнил, с кем именно.
— Она похожа на миссис Дирборн, тебе не кажется? — спросил он, возвращая фото. Миссис Дирборн была второй жертвой Стегнера. Перемена в жизненном поле Стегнера удивляла. Оно будто содрогнулось — так внезапная помеха искажает телеэкран. Всполошенность эта была такой сильной, что передалась Карлсену. Глаза у Стегнера были опущены на фотографию, так что их выражения не различалось, а вот руки явно тряслись.
— Ты знал это? — спросил Карлсен.
Стегнер мелко кивнул, но тут же мотнул головой.
— Н-нет… тогда нет.
— Ты не видел ее лица? Стегнер качнул головой.
— Почему?
— Я… я сзади ее схватил.
Карлсен, вынув из кейса папку с делом, посмотрел на фотоснимки жертв. Действительно, между тетей Мэгги и миссис Дирборн имелось сходство. Давать фотографию он не стал, на Стегнере и без того лица не было. Полистав, Карлсен нашел нужную страницу в материалах дела. Описание: «Я нюхнул уба (дешевого наркотика) с Уолли Стоттом и на остановку к автобусу не пошел, а пошел по парку с трейлерами. И тут смотрю, эта самая женщина с автобуса сходит с той стороны парка. У ней был желтый магазинный мешок, и, видно, она не разбиралась толком, куда идти. Она прямо мимо меня прошла — почти ничего не было видно, и она меня не заметила. Когда остановилась поискать чего-то в мешке, я ее сзади схватил…» Все свершилось именно там: стиснув ей горло, чтобы не закричала, Стегнер сволок ее за бордюр парка, саданул несколько раз камнем, чтобы затихла, и стянул с нее одежду. Изнасилования не было. Стегнер, вместо этого, вынул острый, как бритва, складной нож и, сделав женщине надрез на бедре, стал слизывать кровь…
Минут через десять со стороны парка донеслись голоса. Миссис Дирборн вышел встречать сын и наткнулся на желтый мешок. Испугавшись, что это вышли специально на поиски, Стегнер бросился бежать. Миссис Дирборн была еще жива, когда ее нашел сын, но скончалась потом в больнице.
Полиция сняла отпечатки пальцев, оставшиеся у жертвы на горле. В полиции за Стегнером ничего не числилось, но поскольку отпечатки пальцев берутся у всех при рождении, а потом в годовалом возрасте, вычислить его оказалось несложно. Смерть миссис Дирборн и арест Энди Стегнера пришлись примерно на один день.
И глядя сейчас на склоненную голову Стегнера, Карлсен понял. Ненавидел он свою мать — мутной, тяжкой ненавистью. К тете Мэгги у него не было ничего кроме трогательной симпатии. Вместо матери он по ошибке убил «тетю». Эмоциональный всплеск в ауре Стегнера постепенно утихал. Карлсен инстинктивно понял, что промахом будет дать ему улечься окончательно. — Я видел тот желтый мешок. В нем были подарки внучатам. Стегнер начал плакать. Беззвучно, только слезы просачивались меж пальцев и капали на штаны. Кйрлсена охватила странная беспомощность. Стегнер нуждался в любви, женской любви, а он ее дать не мог. Вспомнился заходящийся плачем младенец на Хобокенском вокзале, и как легко было передать ему свою энергию. Глядя сейчас на натужно трясущиеся плечи Стегнера, он испытал желание крепко обнять его, но сдержался каким-то внутренним чувством. Не ужасом, не отвращением от содеянного этим человеком, скорее бессилием дать ему облегчение.
И тут с невозмутимостью стороннего наблюдателя Карлсен увидел, как собственная его рука тянется к склоненной голове Стегнера. Дюймах в шести над короткой тюремной стрижкой ладонь замерла, и хлынула волна энергии, от которой зарделись щеки, и заколотилось сердце в такт тому, как волна начала проникать в жизненную ауру Стегнера. В этот миг Карлсен понял собственные глупость и косность; он с облегчением почувствовал, что инициативу перенимает женская его часть. Хайди и Миранда потребности Стегнера знали точно.
Через секунду необходимость вытягивать руку отпала — энергия пошла от его жизненного поля напрямую. В подачу включилось все тело — мозг, кожа спины и грудные мышцы, анус и гениталии, даже колени и лодыжки. Все они служили проводником энергии, казавшейся странно тяжелой и сладкой, как какой-нибудь экзотичный сироп. Ощущение по природе несомненно сексуальное, хотя с тем же успехом можно утверждать, что энергия оргазма той же природы, что и этот родник витальности, втекающей Стегнеру в тело.
Удивляло, что столько энергии, похоже, теряется зря — что-то вроде плещущей на иссохшуюся землю воды, которая растекается по поверхности беспомощными струйками. Энди Стегнер словно содержал в себе нечто сухое и неподатливое, активно противящееся размягчающему потоку живительной сладости. Карлсен инстинктивно догадывался, что это годы неудач и отчаяния, своего рода зарубцевавшиеся озлобленность и недоверие. Мужская часть Карлсена, психиатр-профессионал, взирала на все это с циничной отстраненностыо — если Стегнер сам отвергает помощь, то ему же хуже. И тут будто пробку напором вышибло в трубе: сопротивление исчезло. Произошло это с ошеломляющей внезапностью. Но беспокойство через несколько секунд сменилось неимоверным облегчением, словно сгинула какая — то внутренняя напряженность. Удивительно, на секунду Карлсен и Стегнер словно поменялись личностями. Затем, вместе с тем как схлынул переизбыток энергии, Карлсен снова стал самим собой. Какое-то мгновение энергия держалась внутри звонко дрожащей пружиной. Когда это прекратилось, кожу и тогда продолжало покалывать, словно отсиженную ногу, куда только что хлынула кровь. Облегчение Стегнера сказалось на цвете его жизненной ауры. Она перестала напоминать запекшуюся кровь, разбавившись до розоватого цвета, чуть темнее телесного. Исчезло и взвихрение, сменясь размеренно пульсирующим движением. Эта тихая пульсация, казалось, тоже наводнила комнату. — Я не выяснил еще кое-что, — сказал Карлсен.
