Я не слышу ее, Радужка тоже не слышит…
Дверь в соседнюю комнату так близко, а моя поняшка такая нежная и горячая… И я так скучал, адски просто!
— Захар! Гад ты такой! Останови его! Захар! Сом!
Последнее, что я замечаю, перед тем, как захлопнуть за нами дверь, Немого, рванувшего на перехват Альке.
Спасибо, братан, по гроб жизни… Реально.
Мне пять минут, только пять минут…
Тут Радужка стонет тихо и жалобно, обхватывает меня за шею тонкими пальчиками, отправляя в персональный рай скоростным экспрессом…
Блять…
Десять, десять минут продержись, брат! Десять!
Глава 47
— Маленькая… Радужка моя… — я не понимаю, чего несу, какой-то криповый розовый бред вылетает, вообще не задерживаясь для осмысления в башке, но, судя по тихим вздохам и влажным глазам Радужки, ей все по кайфу.
Если ей все по кайфу, то уж мне-то тем более!
Жадно целую ее везде, беспорядочно, словно в первый раз вообще девчонку в руках держу. Весь мой опыт, вся наработанная годами техника куда-то испаряется, и тело работает само, вообще никак с мозгом не советуясь.
Я отпускаю себя, радостно, с наслаждением даже.
Зацеловываю тихо стонущую девчонку, не давая ей ни грамма инициативы. Так в детстве вцепляются после долгой разлуки в самую любимую игрушку, тискают, сжимают неистово, не позволяя никому даже посмотреть на нее, опасаясь, что заберут, что в любой момент опять лишат!
В моем случае это вообще вполне вероятно, а потому я ощущаю дикий голод, одновременно с диким гневом и внутренним звериным: “Мое! Мое! Не отдам!”
Радужка только и успевает, что слабо отвечать на мой напор, раскрывать зацелованные губы, поворачивать голову так, что удобней было тискать, скользить раскрытым ртом по коже.
Я хочу ее сожать. Сейчас. Тут. Полностью. Вобрать в себя как можно больше ее запаха, ощутить как можно больше кайфа от обладания каждым сантиметром ее!
И очень сильно надеюсь, что Немой сейчас качественно отвлекает Альку, потому что ощущение бешенства даже от мысли, что стоит кому-то вздумать остановить меня, захлестывает! Я же не тормозну! На части порву!
В комнате, куда я притащил Радужку, Немой сделал кальянную.
Тут низкие диваны, столики и полумрак.
Радужка утопает в мягком диване, я падаю сверху, едва успев выставить руки перед собой. От слишком резких движений начинает болеть бок, но мне сейчас похер на эту боль.
Сильнее все тело ноет, ломит от потребности касаться, трогать, гладить, желательно, везде, желательно всей поверхностью кожи, каждым сантиметром…
Хочу ее! Хочу!
И, судя по бешено горящим глазам Радужки, она тоже меня хочет. Тоже с ума сходит. Рвет на мне куртку, тянет футболку, просовывая ладошки под нее, трогая живот, и мне ее прикосновения — огнем! Больно! Круто! Горячо!
Шиплю, не сумев сдержаться, и Радужка тут же пугливо убирает ладони:
— Больно? Прости-прости-прости…
— Ни за что… — хриплю я, — поцелуй, чтоб прошло…
Радужка с секунду тормозит, прикусив губку, а затем молча рвет футболку вверх.
И в следующее мгновение я понимаю значение выражения “оказаться в нирване”. Потому что, когда ее влажные губки касаются горячей кожи живота, я реально улетаю в нирвану.
Бесконечный острый кайф, с каждым ее прикосновением все острее и острее, словно волны набегают толчками на сухой песок, дальше, дальше, дальше…
Я не осознаю, когда успеваю встать на колени на диване, когда она становится напротив, трогает мою грудь, живот, скользит пальчиками своими, губами, неумело, но так сладко, так круто, что дрожью продирает и не хочется останавливать. Кажется, я вечность готов так простоять, умирая с каждым ее поцелуем, с каждым движением все больше и больше.
Но какая-то, еще не атрофированная кайфом часть мозга помнит, что времени у нас мало, и хрен его знает, насколько хватит выдержки у Немого…
И потому я, как ни хотелось бы, чтоб Радужка продолжила исследование моего тела языком и, кто его знает, возможно, добралась бы до нижней, самой интересной базы, торможу ее, подхватываю под локти и опять сладко и долго целую в губы.
Отрываюсь, заглядываю в абсолютно поплывшие яркие глаза…
Сомик, а тебя вообще когда-нибудь так хотели девочки? Чтоб вот так, с таким взглядом, с таким выражением лица? Было ли в твоей гребанной жизни хоть что-то слаще?
Нихера.
Нихера не было…
Она первая во всем, моя Радужка. Это не я ее невинности лишил, а она меня. И в гораздо более серьезном плане.
Физика — это важно. Но вот то, что происходит на другом уровне между нами, со мной происходит… Это куда как важнее. Серьезнее.
Укладываю ее обратно, в пару движений стягиваю широкие черные джинсы, задыхаюсь от вида голубеньких трусиков. Такой невинностью от них веет, что поневоле облизываюсь. Сейчас бы прямо через них куснуть, сжать зубы, делая чуть-чуть больно и кайфово. Чтоб ножки тонкие дрогнули, а поясница изогнулась…
Хочется до слюноотделения. Но потом. Потом непременно…
А пока что просто провожу ладонями по бедрам, стягивая это голубое безобразие и раскрывая перед собой девчонку полностью.
Один взгляд в мятущиеся глаза, дергаю ремень на джинсах, одновременно подхватывая ее под бедра ближе к себе.
Хочу так сейчас. Хочу на нее смотреть, когда брать буду.
Радужка бессильно закидывает руки над головой, тонкая майка натягивается на груди. Она без белья, засранка такая… Соски острые, того и гляди ткань прорвут.
Провожу пальцами по розовой, нереально привлекательной промежности, ощущаю влагу, опять смотрю в лицо Радужки.
Хочешь меня, да? Хочешь…
Она, стоит мне прикоснуться там, внизу, начинает дрожать и выгибаться в струнку. Отзывчивая какая… Как мы много времени потеряли, а? Ничего… Наверстаем…
Мой член смотрится большим, особенно на контрасте с нею, такой маленькой и аккуратной.
И меня торкает от этого еще сильнее.
Вхожу, не торопясь, смакуя каждое мгновение, смотря то вниз, то в безумное совершенно лицо Радужки, стыдливо бросающей взгляды на то, как я беру ее. И эта стыдливость добавляет дополнительный градус в мое сумасшествие. Понимание, что, кроме меня, никто ее не трогал там, выносит. Ощущаю, что не смогу сдерживаться, успеваю только предупредить:
— Радужка, сейчас будет жестко…
И рывком вхожу полностью.
Она вскрикивает и выгибается, буквально на мостик становясь! Майка задирается, обнажая острую, красивую до охерения грудь, и я, озверев совершенно от этого зрелища, принимаюсь, рыча, вдалбливаться быстро и жестко в послушное, податливое тело. От каждого моего движения Радужка вскрикивает, цепляется за кромку дивана над головой, грудь ее подрагивает ритмично, и я просто с ума схожу от происходящего.
Уже не контролируя силу, зверски сжимаю пальцы на белых нежных бедрах, натягиваю ее на себя все грубее и жестче, провожу ладонью по влажному, нереально залипательному животику, надавливаю на низ, кажется, ощущая даже себя в ней.
Это гребанный космос, так не бывает просто! Я был уверен, что так не бывает!
Бывает. Все бывает.
Не теряю темпа, скольжу пальцами ниже, к клитору, мягко потираю, и Радужка, неожиданно распахнув свои огромные глаза, начинает дрожать и сжимать меня сильно и ритмично собой.
Она кончает дико красиво, настолько, что я забываюсь полностью и умираю следом за ней, раздираемый оглушительным кайфом на части.
На последних секундах не удерживаюсь и падаю на слабо пискнувшую девчонку, придавливаю ее всем телом и одурело вдыхаю аромат разноцветных волос. От этого дополнительно торкает, словно афтешоки оргазма ловлю.
Кайф… Блять, какой кайф… Если бы знал, что такой с ней кайф будет… Наплевал бы на все растанцовки, на ее папашу, на длинного урода, ее брательника, и просто силой утащил Радужку к себе домой. Запер бы нас там, от всего мира отгородился и трахал бы ее днями и ночами, пока не подох бы, наконец, прямо на ней. От счастья!
