— Это не то, чего я хочу. — Любая претензия на солнечный настрой исчезает с ее лица. — Братья не должны ссориться.
— Нет, они не должны. И ты не должна ставить меня в такое положение. И знаешь, что еще? Разве это убило бы тебя, если бы ты время от времени пекла пирог?
Она моргает.
— А?
— Я просто говорю, — бормочу я. — Другие мамы пекут пироги для своих детей.
Она замолкает на некоторое время после того, как официантка приносит ей кофе. Пристальный взгляд за столом и складывает салфетку во все меньшие и меньшие формы. Я не могу не признать, что она выглядит по-другому. Ее глаза ясны. Кожа здоровая. Трезвость — это адский наркотик.
Опираясь на локти, она наклоняется вперед и начинает тихим голосом:
— Я знаю, что ужасно обращалась с вами, мальчики. Поверь мне, малыш, теперь я знаю, что такое дно. То, что мой собственный сын посадил меня в тюрьму, в некотором роде открыло мне глаза.
— Ты украла у собственного сына, — я многозначительно напоминаю ей. — В любом случае, он снял обвинения, что, вероятно, было больше, чем ты заслуживаешь.
— Я с тобой не спорю. — Она опускает голову, наблюдая, как ее пальцы теребят облупившийся лак на большом пальце. — Сидеть в этой камере, зная, что мой собственный ребенок запер меня в ней… Да, это был тревожный звоночек. — Поколебавшись, она поднимает свой пристальный взгляд, чтобы найти мой, вероятно, в поисках какого-то намека на то, что ее раскаяние достигает цели. — Я пытаюсь здесь, детка. Это мой новый лист. Теперь у меня есть работа. Мой собственный дом.
— Это дерево выглядит немного голым с того места, где я сижу, мам.
— Ты прав. Мы уже были здесь раньше.
Она улыбается, вся горестная и полная надежды. Это грустно и жалко, и я ненавижу видеть свою собственную мать такой избитой. Мне не нравится пинать ее, когда она лежит. Но что еще остается, когда она так долго лежит и обеими руками обхватывает мою лодыжку?
— Я обещаю, Эван. Я готова стать лучше. Я взяла себя в руки. Больше никаких этих старых вещей. Я просто хочу наладить отношения со своими сыновьями, прежде чем умру.
Я ненавижу это. Это несправедливо, разыгрывать карту смерти на паре сирот, которые уже похоронили одного родителя в земле, а другого в наших умах. И все же, что-то задело меня за живое. Может быть, потому, что мы оба оказались на совершенно разных, но похожих путях самосовершенствования. Может быть, я простофиля, который никогда не перестанет хотеть, чтобы его мать любила его и вела себя так, как она. В любом случае, я не могу избавиться от ощущения, что на этот раз она искренна.
— Вот как обстоят дела, — медленно говорю я. — Я не говорю “нет”. — Ее глаза, темные и пугающие, как и мои, светятся облегчением. — В то же время я не говорю “да”. Тебе придется сделать больше, чем обещания, если хочешь быть частью моей жизни. Это означает сохранение постоянной работы и собственного жилья. Торчать в городе целый год. Никаких побегов в Атлантик-Сити, Батон-Руж или куда-то еще. И я думаю, мы должны устраивать ежемесячный ужин. — Я даже не знаю, почему я это говорю. Это просто выплескивается из меня. Затем я понимаю, что мне не ненавистна эта идея.
Она кивает, слишком нетерпеливо. Это заставляет меня нервничать.
— Я могу это сделать.
— Я не хочу, чтобы ты приходил ко мне за деньгами. Ты не заглядываешь в дом, чтобы отоспаться. На самом деле, ты вообще не приходишь. Если Купер увидит тебя, я не могу быть уверен, что он не придумает причину, чтобы снова арестовать тебя.
Она тянется к моей руке и сжимает ее.
— Ты увидишь, детка. Я теперь лучше. Я даже не пила с тех пор, как ты согласился встретиться со мной.
— Это здорово, мам. Однако позволь мне сказать тебе кое-что, что я начал понимать сам: чтобы изменения продолжались, ты должна этого захотеть. Это значит делать это для себя, а не только потому, что ты пытаешься произвести впечатление на кого-то другого. Изменяйся или не делай этого. В любом случае, ты та, кто должен жить с результатом.
ГЛАВА 24
Женевьева
Есть несколько вещей, которые я люблю в этом городе больше, чем костер на пляже. Прохладный песок и теплое пламя. Аромат горящей сосны и соленый воздух. Прибрежный бриз, который уносит крошечные оранжевые угольки в волны. В этих вещах чувствуешь себя как дома. И никто не делает это лучше, чем близнецы. Летние вечера в Hartley house — традиция в заливе, подобные карнавалы на набережной и шумные Гарнет-первокурсники.
Когда я приезжаю, вечеринка в самом разгаре. Хайди и Джей целуются. Алана танцует в мерцающем свете костра с каким-то неотесанным матросом, в то время как Тейт наблюдает издалека, сжимая в кулаке пивную бутылку, как будто думает о том, чтобы разбить ее о голову парня. Маккензи, которая сидит у камина со Стеф, машет рукой, когда замечает, что я выхожу из дома.
Всего несколько часов назад она позвонила мне, чтобы сказать, что я получила работу. Я официально новый генеральный менеджер отеля Маяк, что немного пугает, но очень волнует. Я предупредила Мак, что, хотя я много работаю и быстро учусь, я не претендую на то, что знаю что-либо об управлении отелем, и она напомнила мне, что еще несколько месяцев назад она ничего не знала о владении отелем. Кроме того, я никогда не переставала задаваться вопросом, больно ли приземляться, прежде чем прыгать с пирса или из самолета. Зачем начинать сейчас?
Так что, хотя я не уверена, что Купер был бы рад видеть меня здесь, я приняла приглашение Мак прийти на вечеринку. Моя новая должность работа только в конце лета, но все же. Ты не откажешь боссу.
Или, может быть, это оправдание. Может быть, настоящая причина, по которой я пришла сегодня, в том, что после того, как я повесила трубку после разговора с Мак, был только один человек, которому я не могла дождаться, чтобы рассказать. Вместо того, чтобы слишком долго задерживаться на повинуясь этому инстинкту, я просто села в машину и поехала сюда.
Эван находит меня по ту сторону пламени, среди множества затененных лиц. Он кивает мне, чтобы я подошла и встретила его у складного стола и холодильников, где у них припрятан практически целый винный магазин.
— Скажи мне кое-что, — говорит он, когда я подхожу. — Ты получаешь льготы, верно? Может быть, заказать президентский люкс с обслуживанием в номерах? Мы с тобой проведем выходные голышом, поедая клубнику в шоколаде в горячей ванне?
— Я вижу, Мак уже сказала тебе.
— Ага. Поздравляю, мадам гроссмейстер. — С продуманным движением руки, Эван дарит мне леденец. Этот засранец иногда чертовски мил. Я ненавижу, что ему вообще не нужно стараться, чтобы превратить мои внутренности в головокружительную кашу. Чтобы мои нервы никогда не сдавали от его темных, озорных глаз и кривой ухмылки. Он надевает любую старую футболку и пару джинсов, забрызганных внутренней краской и штукатуркой, и я становлюсь положительно распутной.
— Теперь это кажется реальным, — говорю я со смехом. — Значит все волнения того стояли.
Мой брат Билли проходит мимо нас, бросая на меня косой взгляд, когда замечает, как близко мы с Эваном стоим. Я киваю в знак уверенности, давая понять, что здесь все хорошо, и он продолжает идти.
— Позволь мне приготовить тебе выпить. Я работаю над чем-то особенным. — Эван наполняет стакан льдом из холодильника и начинает собирать бутылки с ингредиентами.
— Я не могу.
Он отмахивается от моих колебаний.
— Это безалкогольное. — Слова, которые я никогда не думала, что услышу из уст Хартли. Особенно этого. Я смотрю, как он закрывает шейкер и начинает энергично перемешивать напиток.
— Честно говоря, я раздумывала, стоит ли вообще приходить сегодня вечером, — признаюсь я.
Хмурый взгляд касается его губ.
— Из-за меня?
— Нет, из-за этого… — Я указываю на наполненные пивом кулеры и стол, уставленный выпивкой. — По дороге сюда я пыталась убедить себя, что могу выпить. Только один бокал, знаешь, чтобы снять напряжение. Но потом все эти наихудшие сценарии промелькнули у меня в голове. Одна рюмка превращается в две, и вдруг через шесть рюмок я просыпаюсь в пожарной машине, наполовину погруженной в бассейн YMCA, огни все еще мигают, а лама ступает по воде. И только половина этого сценария является гипотетической.
