Развеселившись, он наливает напиток в чашку со льдом.
— Жен… Ты должна дать себе некоторую поблажку. Такого рода повышенная бдительность не является устойчивой. Поверь мне. Если ты не позволяешь себе время от времени немного повеселиться, ты в конечном итоге сгоришь или уйдешь в запой. Научись соблюдать умеренность.
— Ты прочел эту фразу на футболке? — Я спрашиваю, забавляясь.
— Вот. — Он протягивает мне фруктовую смесь. — Я буду твоим сопровождающим сегодня вечером. Если ты потянешься за настоящей выпивкой, я выбью ее у тебя из рук.
— Это правда? — Он, должно быть, думает, что я здесь новенькая.
— Я сегодня трезвый, — говорит Эван без намека на иронию. — Я планирую оставаться таким.
Обычно я могла бы рассмеяться ему в лицо. Трезвый Хартли на вечеринке — это как рыба, вытащенная из воды. Но, внимательно присмотревшись к нему, я замечаю, что его глаза ясны и сосредоточены. Ни малейшего запаха алкоголя в его дыхании. Черт возьми, он серьезно. Если бы я не знала его, я могла бы начать верить, что он искренне хотел исправиться.
Я думаю, есть только один способ узнать.
— Хорошо, — говорю я, принимая напиток. — Но если я проснусь на украденном самолете катаясь на лыжах посреди океана, окруженная катерами Береговой охраны, мы с тобой будем драться.
— Выпьем за это. — Он поднимает бутылку воды, чтобы чокнуться с моим пластиковым стаканчиком.
Оказывается, Эван может приготовить приличный коктейль Virgin.
— Не просто так, — нерешительно говорит он. — Ты знаешь эта миссия "хорошая девочка" не должна полностью менять то, кто ты есть, верно?
— Что это значит? — Я несколько озадачена. Не потому, что Эван, возможно, без особого энтузиазма относится к этому новому стилю жизни, а потому, что в его голосе слышится какое-то искреннее огорчение, которого я раньше не слышала.
— Я просто думаю, что было бы обидно, если бы ты позволила взрослению притупить свои углы. Я полностью за то, что делает тебя счастливой, — уточняет он. — Тебе не нужно пить, чтобы я наслаждался твоей компанией — ты всегда была веселой, несмотря ни на что. Однако в последнее время кажется, что настоящая Жен ускользает. Становится приглушенной версией невероятной, ужасающей, яркой женщины, которой ты была раньше.
— Ты так говоришь, как будто я умираю. — Я не буду лгать — мне немного больно слышать это от него. Разочарование, аккорд потери. Это как присутствовать на собственных похоронах.
Его глаза опускаются, пальцы пробегают по горлышку бутылки в его руке.
— В каком-то смысле, может быть, так и кажется. Все, что я говорю … — Он снова обращает свое внимание на меня. Короткая, задумчивая улыбка быстро сменяется его типичной непочтительной усмешкой. — Не будь такой мягкой со мной, Фред.
В глазах Эвана я всегда любила себя больше всего. То, с каким обожанием он смотрит на меня: отчасти впечатлен, немного напуган. Но больше того, человек, которым он меня считает. По его словам, я непобедима. Гром и молния. Меня мало что пугает, и еще меньше, когда он рядом.
Я запиваю эту мысль еще одним щедрым глотком моего искусственного коктейля.
— Даже не мечтала об этом.
Должен быть способ сделать и то, и другое. Исправить мои более разрушительные тенденции, не подвергая себя лоботомии. Где-то в мире есть респектабельные, функционирующие взрослые, которые отказались от мягкости.
Потому что Эван не одинок в своем беспокойстве. Я тоже чувствовала медленное ускользание от себя, изображение в зеркале со временем становилось все менее знакомым.
Каждое утро просыпаюсь как один человек. День, потраченный на то, чтобы вырваться наружу и подняться, продираясь сквозь слои, словно освобождаясь от собственной кожи.
И я каждую ночь ложусь в кровать совершенно другим человеком. В какой-то момент мне лучше остановиться на персонаже, прежде чем я перестану быть собой, а стану еще одной выброшенной шелухой на пол.
— Вот что я тебе скажу, — говорит Эван. — Больше никаких серьезных разговоров. Я чертовски скучал по нам. И ты заслуживаешь того, чтобы праздновать. Так что доверься мне, я остановлю тебя от впадения в старые привычки, но… — Его голос грубеет. — Не все привычки вредны. Сегодня вечером давай просто скажем “к черту все” и хорошо проведем время.
Другими словами, давай притворимся, что это старые времена, и мы все еще вместе. Больше никаких правил и границ. Почувствуй момент и позволь нашим инстинктам управлять нами. Это привлекательное предложение. И, может быть, он поймал меня на правильном настроении.
— Искушение… — Я замолкаю.
— О, да ладно. — Он закидывает руку мне на плечо и целует мою голову. — Что самое худшее, что может случиться?
— Знаменитые последние слова.
Эван пожимает плечами, таща меня к музыке и танцующим парам.
— Есть пути и похуже.
На несколько часов мы отвлекаемся. Эван не столько танцует, сколько стоит и снимает с меня одежду взглядом. Я теряю свой полупустой бокал где-то в танце. Я кайфую от ощущений. Ткань прилипает к моему телу из-за влажности. Пот стекает по моей шее. Его руки находят обнаженную кожу на моем животе, плечах. Губы прижимаются к моим волосам, к моей щеке, к моему подбородку, пока не встречаются с моими. Целуясь так, как будто все смотрят. Хватаю его за рубашку и провожу коленом по его ноге, пока не вспоминаю, где мы находимся.
Это самое веселое, что у меня было в одежде за долгое время, и все, что мы делаем, это все, что мы когда-либо делали. Ничего не горит, кроме горящих бревен в яме, и только мигающие огни исходят от пламени и камер мобильных телефонов. Лесоруб Джимми выбежал для метания топора, и все делают ставки, пока мы по очереди бросаем острые края в вертикальную деревянную доску. На первый взгляд концепция смешивания средневековое оружие и алкоголь могут показаться рецептом шумной поездки в отделение неотложной помощи, но пока что все хорошо.
— Ты должен попробовать, — убеждаю я Эвана. Учитывая, что он абсолютно трезв, никто не заставлял его бить в цель.
Обнимая меня за талию, пока мы смотрим очередной матч, Эван проводит большим пальцем под подолом моей рубашки. Соблазнительное прикосновение вызывает у меня головокружение сильнее, чем что-либо из бутылки.
— Что ты дашь мне, если я выиграю? И не стесняйся быть настолько непристойной, насколько тебе захочется.
— Мое уважение и восхищение, — невозмутимо говорю я, к его полному унынию.
— Ммм-хм, это так же хорошо, как минет.
Когда Джимми спрашивает, кто следующий, Эван выходит на дорожку, чтобы взять в руки топор. Кто-то хватает Купера, чтобы получить удовольствие от этого, и масса заинтересованных зрителей увеличивается. Однако они обходят его стороной. Потому что Эван Хартли с топором так же близок к смерти, как любой человек с воздухом в легких.
Пока резкий, пронзительный вой сирены не пугает толпу. Музыка резко обрывается. При свете костра видно копа, бредущего по песку.
Он выкрикивает приказы в мегафон, отправляя людей с сомнительным статусом условно-досрочного освобождения в темноту.
— Вечеринка окончена, — объявляет он. — У вас есть три минуты, чтобы очистить помещения или будете арестованы.
На долю секунды у меня появляется слабая надежда, что это Харрисон, имеющий чувство юмора. Но затем из тени появляется лицо полицейского.
Помощник шерифа Рэндалл.
Конечно.
Эван мотает головой в сторону Купера. Все еще сжимая топор, Эван выпрямляется до Рэндалла с его братом, отмахнувшись от моей слабой попытки остановить его. Я уже ощупываю карман в поисках ключей и думаю, поймет ли Мак, когда мне придется пропустить несколько рабочих дней, чтобы уехать из города и отвезти Эвана через границу.
Как будто разделяя мое пророческое видение, Мак подходит, чтобы взять меня за руку когда мы следуем за нашими мужчинами.
— В чем дело? — Спрашивает Купер, делая все возможное, чтобы сдержать глубокое презрение Хартли к правоохранительным органам, просачивающееся в его голосе.
