– А ну-ка, отдай обратно!
И малышка послушно снова выплюнула денежку! Впрочем, такой фокус умели проделывать многие из девиц, и вскоре весь стол был уложен серебряными монетами, которые исчезали в «портмоне». В прекрасном настроении Ферри скомандовал:
– Аванс за разгадку получен! Приступить к артиллерийским учениям!
Девицы, смеясь, с готовностью выстроились вдоль стены, они уже знали эту замечательную игру. По желанию Ферри я тоже участвовала в ней наравне со всеми, встала в середине, имея слева и справа по шесть девиц, и сбросила с себя многослойные одеяния, поскольку тоже должна была предоставить мишень!
Всеобщее «ах!» прокатилось по залу, и кто-то крикнул:
– Браво! Только не слишком задирай нос от гордости!
После этого Ферри и двенадцать его товарищей уселись верхом на кресла, спинкой вперёд, на кратчайшем расстоянии от нас, так чтобы перед каждым оказалась девица, перед Ферри, естественно, я. Они извлекли стволы своих «орудий», большинство из которых сами пришли в надлежащий вид, другие же пришлось натирать для «изготовки к стрельбе». Тётушка Этелка, выступавшая в роли третейского судьи, скомандовала:
– Начали!
Тогда каждый из офицеров взял своё орудие в правую руку и быстрыми движениями начал онанировать по всем правилам искусства. Мастерство же заключалось в том, чтобы заряд спермы, который брызнет в результате этой коллективной мастурбации, с максимальной точностью попал в центр смоквы, расположенной напротив стрелка. Послышалось шуршание, хлюпанье и своеобразный звук, когда хвосты в нетерпеливом кулаке буквально трещали! Девицы, чем могли, помогали мужчинам. Они, например, приблизительно прикидывали, куда брызнет их «канонир». Поэтому то приседали немного, то привставали на цыпочки, растопыривали ноги так, что можно было заглянуть в недра их гротов, и раздвигали срамные губы! Мужчины хрипели как умирающие, фыркали и скрипели зубами, и над всем этим «стрельбищем» не умолкали всякие язвительные подтрунивания:
– Геза, что-то твой сегодня совсем от рук отбился!… Бедняга, как ты можешь такое терпеть!… Да, мой был недавно в ремонте… А твоего я просто совершенно не узнаю… он у тебя что, уменьшился в размерах?…
По временам раздавался короткий вздох или лёгкий стон, когда на кого-то накатывало, и в девицу напротив попадала струя! Ферри обрызгал мне все ляжки и нижнюю часть живота, потому что в ответственный момент не удержался от смеха, а победителем оказался старший лейтенант Коломан! Маленькой Эржи, служившей ему мишенью, он почти всё метнул внутрь, так что на её лобковой поросли видны были только несколько крошечных капель. Однако «разбор манёвров» ещё только предстоял. Для этого они нахлобучили мне на голову кивер, и офицеры, вывесив наружу капающие хвосты, принялись верхом на креслах скакать по кругу вокруг меня. И каждый хвост, проезжающий мимо меня, я похлопывала по яичкам, точно по загривку лошади! А обрезок Коломана я в знак отличия повязала красным бантом, который носила в волосах маленькая Эржи, и старший лейтенант был так горд полученным орденом, что весь оставшийся вечер так и расхаживал с вывешивающимся из штанов «призёром»! Стояла ужасная жара, всё потонуло в сигарном дыму, дышать было просто нечем, к тому же я уже изрядно опьянела и теперь, по-прежнему с кивером на голове и голой грудью сидя в кресле, ощущала в своих руках лишь две длинные штуковины. В правой руке я держала член Ферри, а левой сжимала ножку винного бокала, и кто-то постоянно клал мне в рот виноградные ягоды. Будто в тумане я ещё увидела, как голые девицы и гусары с расстёгнутыми штанами, но в мундирах, внезапно сгрудились в центре зала, и раздался мощный взрыв хохота! Оказалось, что лейтенант Эрнё исполнял там «почётный номер» с бандершей, тётушкой Этелкой! Собравшиеся вокруг хлопали в такт в ладоши. И меня тоже разобрало любопытство! Пышное фиолетовое платье тетушки был совершенно измято, однако открывшиеся ляжки и живот оказались белоснежными и точно у молодухи, сохранились в безукоризненном состоянии! И практических упражнений она, похоже, до сих пор не оставила! Тётушка Этелка раскачивала задом из стороны в сторону, умело двигалась смоквой навстречу ударам Эрнё, острым кончиком языка щекотала ему то ухо, то губы и сбивчиво бормотала:
– Од-на-ко… что тебе со мной-то… себя утруждать… Эрнё… выбери себе мо-ло-дую плюшку… для твоего здоровья… оно лучше будет… не хочешь… ах, лихач настоящий… так долго уже работаешь… Не правда ли, я ещё кое-что мо-о-гу?.. тссс… тссс… ух-х… самое лучшее в вас, мужчинах… это… ор-га-а-зм-м-м…
Она обвила его шею руками и вставила язык ему в рот с такой страстью, что, брызгая, он не мог даже вскрикнуть! Эрнё поднялся на ноги совершенно опустошенный, поцеловал руку даме, которая полежала ещё немного с закрытыми глазами, и потом была с триумфом препровождена обратно на своё место!
Она милостиво улыбалась, как будто ничего не произошло! А Ферри свистнул цыганам и велел исполнять «Гусарский чардаш»! Это была выдумка, которой гордился весь полк! Во время традиционного чардаша партнёр держит партнёршу за бёдра, а та кладёт руки ему на плечи, и дальше танец заключается в темпераментных прыжках вперёд и назад. Но наши обнажённые танцовщицы уже знали «Гусарский чардаш» Ферри, они плотно прижимались голыми животами к зияющим расстегнутыми ширинками штанам офицеров и позволяли держать себя не только за бёдра, но и за какие угодно части тела. Тринадцать гусарских стержней воткнулись в тринадцать услужливо подставленных втулок, и все мы, танцовщицы, оказались нанизанными! Затем каждый офицер обхватил свою девицу за попу, и начался танец. При неторопливом возвратно-поступательном движении – в Вене это называется «молоть муку» – на пары накатывает как бы само собой! Всякий раз, когда одна из нас справлялась с делом, или усталый гусар больше не мог продолжать, пара выходила из круга танцующих, и в завершении в центре остались только неутомимый Эрнё и Пири! Однако, едва замолк последний аккорд, они тоже в изнеможении буквально свалились с ног, настолько все были утомлены! Дальнейшее я видела уже точно в тумане. Бились стаканы, пустые бутылки из-под шампанского летели в зеркала, первой скрипке нафаршировали серебряными гульденами весь инструмент, а кто-то с треском запрыгнул прямо на брюхо контрабасу! Треск этот был последним, что я ещё слышала. Как Ферри доставил меня в гостиницу, где мы остановились на последнюю ночь, я так и не узнала! Но через несколько часов – голова у меня просто раскалывалась от боли – все офицеры как штык снова явились на станцию, и по этим парням было совершенно незаметно, что они только недавно участвовали в оргии, разве что цвет лица у них, пожалуй, был несколько зеленоватый! Они завалили наше купе цветами, оркестр тоже был тут как тут и исполнял любимую песню Ферри: «Одна лишь девушка на свете!». Когда паровоз дал гудок и поезд медленно тронулся, лейтенант Пали проревел:
