— Я уже думал… у меня сердце остановится… Тсс… Мне надо к нему прислушаться, — пробормотал Джесси, уткнувшись лицом в мои волосы. — Я что… умер? Ты что-нибудь слышишь?
— Думаю, с тобой все будет в порядке, — ответила я, когда Джесси наконец шевельнулся и слез с меня.
Я повернулась, чтобы видеть его лицо, покрытое каплями пота, и лениво провела пальцами по татуировкам на плечах. И нащупала среди них шрам. Джесси поймал мою руку.
— Откуда это у тебя?
— Дурацкие гонки на мотоциклах. Мне тогда было четырнадцать, — сказал он, целуя мои пальцы.
Он сел в постели, чтобы я могла лучше рассмотреть картины на его теле, и даже повернулся, демонстрируя спину.
— Это что, дуб?
И мы, как какие-нибудь подростки на лекции с демонстрацией слайдов, перешли от секса к разговорам, и Джесси начал объяснять мне, что значит тот или иной рисунок на его теле. Например, дерево, чьи ветви оплетали череп, приютившийся на одном плече Джесси, или стая птиц на другом плече…
— Да. Это дуб, который растет на земле моей бабушки в Кеннере. Я там жил после того, как умерли мои родители. Вот эту больно было делать, — сообщил Джесси, показывая на тщательно выколотое лицо красивого молодого человека на левой стороне его груди. — Мой старший брат. Он учил меня читать, когда мне было десять. Поздновато, конечно. Он погиб во время первой войны в Персидском заливе.
Сколько же трагедий было запечатлено на его теле! Давно умершие родные, давние воспоминания…
— А вот это мое клеймо бродяги, — сообщил Джесси, демонстрируя мне самую нижнюю часть своей спины, где действительно красовалось слово «Бродяга».
— Ха!
— А ты думала, я там бабочку нарисую?
— Пожалуй, тебе бы это не подошло, — рассмеялась я. — Не такой ты человек.
Я пыталась понять: неужели я на что-то напрашиваюсь? Неужели я ищу подтверждения тому, что могла бы иметь виды на этого мужчину? Не знаю. А Джесси потянулся всем телом и обнял меня.
— Вот именно, — сказал он искренне и серьезно, закидывая на меня ногу. — И ты, я думаю, вроде меня.
Я?… Я чуть было не начала ворковать чисто по-женски, уверяя его в том, что рада сделать для него что угодно… Но ведь это было не так. Даже если мужчина изобразил на своем теле всю историю своей жизни, это не делает его открытой книгой. И даже если я занималась с ним сексом, я не стала принадлежать ему. За нами обоими тянулись тени прошлого, и они последуют за нами в наше будущее. Но впервые в жизни меня это не мучило. Мне было совершенно, абсолютно наплевать на это.
Глава шестнадцатая
Дофина
Я никогда не была путешественницей, а потому совсем не ожидала, что почувствую такую чистую радость, вернувшись из Буэнос-Айреса и увидев дверь своего дома, бархатцы в горшках и пышные хризантемы, слегка увядшие от последнего всплеска летней жары. Поднявшись наверх, я побросала на пол сумки и облегченно вздохнула при виде моей пыльной, залитой солнцем квартиры. Мое путешествие, начавшееся как преобразующее и возобновляющее, превратилось в нечто темное и пугающее после столкновения с Пьером Кастилем. А дома я чувствовала себя в безопасности. И теперь я поняла, почему о южанах говорят, что они вечно тоскуют по дому: дома им лучше, чем где бы то ни было.
Закончив поливать растения, я приняла ванну и смыла с себя все напряжение обратного перелета. Турбулентность, правда, была немного меньше, но вот капитана Натана, готового утешить, рядом не оказалось. Таможенники вели себя более шумно, исследуя мой багаж с помощью собаки, погладить которую мне не позволили. Офицеры искали запрещенные к провозу колбасные изделия и слоновую кость, а это, пожалуй, были единственные вещи, которые я не прихватила с собой из Аргентины. Зато я приобрела две новые шкатулки для украшений, постельное белье, домашние платья и четыре винтажных платья для танго, которые купила, чтобы перепродать потом в «Фанки-Манки». Но пока гончая обнюхивала мои вещи, я вдруг поняла, что на самом деле намеревалась продать всесвои приобретения. Я больше не хотела держаться в стороне от окружающих, а ведь именно этой цели служили и мои накопления. Я не хотела больше воображать некое будущее, в котором мне понадобятся все эти вещи, потому что будущее происходило прямо сейчас.
Когда позвонили в дверь, я подпрыгнула от неожиданности, потому что мои нервы еще не окончательно пришли в норму после полета. Как я и предполагала, это оказалась Матильда, и на ее добром лице были буквально написаны слова извинения.
— Дофина, милая… Можно мне войти?
Глядя на нее, я почувствовала, как весь мой гнев по поводу происшествия с Пьером угасает. И все-таки, здороваясь, я не обняла Матильду.
— Конечно. Входи, пожалуйста. Я приготовлю чай.
Будучи типичными южанками, мы обменялись любезностями, я вкратце рассказала о своей поездке. Осторожно упомянула о посещении кабины пилота и ночи на танцевальной площадке, хотя оба эти воспоминания заставляли меня слегка покраснеть… и чувствовать себя благодарной.
— Я рада, что ты насладилась этими Шагами. Но я не виню тебя, Дофина, за то, что тебе захотелось расстаться с нами. Я пришла лишь сказать, как обрадовалась, узнав, что ты сумела расстроить самую дурную часть плана Пьера.
— Но Кэсси всегда подчеркивала, что я могу уклониться от любой ситуации, если она не кажется мне правильной на все сто процентов… А Пьер не показался мне правильным.
— У тебя отлично развиты инстинкты. И ты знаешь себя. Этому стоит позавидовать. И за это я хочу подарить тебе кое-что, — сказала Матильда, доставая из сумочки маленькую пурпурную коробочку и осторожно ставя ее передо мной.
— Это что, подвеска Шага шестого? Неужели?
— Открой, — предложила Матильда.
По правде говоря, единственным, о чем я сожалела в случае расставания с обществом С.Е.К.Р.Е.Т., так это остальные подвески. Что тут сказать? Я любила свои побрякушки. И потому мне трудно было сдержать восторг после того, как я открыла коробочку. В ней лежала не только подвеска Шага шестого, но и все остальные тоже!
— Ох, боги милостивые! — воскликнула я, хватаясь за сумку, чтобы достать браслет, который лежал там в бархатном мешочке.
— Ты завоевала подвеску «Уверенность», когда прислушалась к своим инстинктам в отношении Пьера. Я очень рада, что он не сумел лишить тебя ее. Седьмая — «Любопытство», — напомнила мне Матильда, выкладывая подвески на стол. — Это за то, что ты задала Пьеру все необходимые и правильные вопросы. Восьмая — «Бесстрашие» — это, конечно, за то, что ты сумела противостоять ему. А девятая — «Изобилие». Ну, думаю, в тебе его достаточно, Дофина, после того, что ты испытала вместе с нами.
