— Черт! Ну что ты творишь, девочка?! — хрипел он, удерживая меня на своих руках.
Я поняла, что мой мозг закоротило настолько, что сама же и вскарабкалась верхом на этого мужчину.
— Боже мой! — пропищала я стыдливо, собираясь вернуться на место, а лучше — умчаться на край света.
— Нет! Не пущу! — пророкотал Рома и заставил меня теснее прижаться к нему.
Плотные, совсем неромантичные и несексуальные, утепленные колготки прочно защищали меня от всяческих посягательств Львовского. Однако мое простенькое трикотажное платье задралось до талии, и я прекрасно чувствовала все, на чем сидела.
Вернее, на ком.
Львовский вжимался в меня. И никакая одежда не мешала ощутить его возбуждение.
Я судорожно сглотнула. Даже сквозь дикий гул в ушах я слышала грохот мужского сердца. Взгляд его красивых глаз плавил меня, а кровь заставлял дико и безумно мчаться по венам.
— Не отпустишь? — тихо, позабыв о гордости, прошептала я.
Я боялась услышать ответ. Боялась поверить словам. Боялась того, что слова — всего лишь слова, пустой звук, ничто.
— Не смогу, — горько усмехнулся он.
Я смотрела, как глаза Львовского темнеют, как в них зарождается пламя. Чувствовала, как дрожит его рука, обхватившая мой затылок.
— Думал — пройдет, думал, ты такая же, как другие, Ратти, — хрипло прошептал он, перебирая мои волосы и следя жадным взглядом за своими действиями. — А все хреново, девочка. Не знаю, что ты сделала, чем приворожила. Но это, млять, как ад.
— Та женщина в ресторане? — прошептала я и тут же прикусила щеку изнутри.
Зачем я это спрашиваю? У меня ведь нет ни единого права, чтобы задавать такие вопросы! Я никто для него!
— До тебя — да. Сейчас все иначе. Сейчас не нужен никто, — пробормотал Рома, обнимая меня крепче и упираясь лбом в мое плечо.
Я поняла, что жадно дышу запахом его волос. И, кажется, улыбаюсь. Блаженная, наверное. Не иначе.
— Сейчас, Ратти, я даже подрочить нормально не могу, не говоря уже о том, чтобы заниматься сексом с другими, — выругался Рома, а я прикусила нижнюю губу. — Ни хрена не смешно. Он бунтует.
— Кто? — переспросила я.
Рома пошевелился, перехватил мою руку и вдруг прижал к своему телу, заставляя меня ладонью обхватить ту часть, которая, по словам Романа, бунтовала.
— Он! — пояснил Роман.
— Львовский умеет шутить? — опешила я, но руку не выдернула.
Рома надавил сильнее, и, кажется, я четко расслышала приглушенный стон.
Как же я соскучилась по этим жадным, протяжным, рокочущим звукам!
— Львовский до хрена чего умеет, — пробормотал Рома. — Посиди так, девочка. Я сдохну, если уйдешь сейчас.
Я прикрыла глаза. Почему он просит? Почему все это говорит? Почему не отпускает?
Сотни тысяч почему. И не единого ответа.
Но я послушалась. Замерла в его руках. И тихонько поглаживала ладонью короткие волосы на затылке.
Рома шумно дышал. Его плечи шевелились в такт дыханию. И мне казалось, что он вот-вот упадет к моим ногам, сраженный сердечным приступом.
— Ром? — тихо позвала я.
— Мм? — откликнулся он, и мне показалось, что крепкая ладонь еще сильнее и требовательнее сомкнулась на моих пальцах. А мои пальцы, соответственно, на его возбуждении.
— Ты ведь не собираешься сейчас отключиться, как в тот раз? — уточнила я.
— Я всех нашел и наказал, — пробормотал Роман. — Меня больше не травят по утрам. Теперь у меня только один наркотик — ты.
— Травят?! — вздрогнула я, отстранилась, заглянула в глаза Роману. — Ты серьезно? Это не шутка?
— Забей, — усмехнулся он и тут же зашипел, когда я попыталась убрать руку. — Мне хреново, маленькая. Ты даже не представляешь, насколько мне хреново.
— Роман! — прошептала я, испугавшись, что он все же отключится в салоне и упадет на пол, к моим ногам.
Львовский лишь хрипло рассмеялся. А потом позволил моей руке скользнуть по внушительному, до боли напряженному бугру, который упирался в мои разведенные бедра.
— Я не буду спать с тобой, Роман Дмитриевич, пока ты женат! — выпалила я на одном дыхании.
Рома издал гортанный стон. Что именно он означал, я так и не поняла. Мою душу терзали смущение и стыд, как и жуткое желание. Трусики можно было выжимать. Но я не собиралась идти по стопам матери и становиться любовницей женатого мужчины, даже во имя дикой страсти к этому невыносимому и безумному человеку.
— Знаю, — простонал Рома. —Я не могу сейчас … Дай мне минуту… Не могу…
Я зажмурилась. Львовский жадно прижимался ртом к моей шее, а рукой — к затылку. Вторая ладонь по-прежнему фиксировала мои пальцы. И я поняла, что просто не смогу уйти.
Мне до боли хотелось этого. Я соскучилась по его голосу, по диким, обжигающим касаниям, по откровенным ласкам.
А еще мне хотелось поверить Роме. Хотелось закрыть глаза и представить, что не было ни его свадьбы, ни новости о беременности сестры, ни нашего едва не убившего меня расставания.
«У вас будет дикая и безумная любовь!» — так повторяла бабушка всякий раз, когда гадала и высматривала мою судьбу в своих картах или на дне кофейной чашки.
Я шумно втянула носом воздух. Терпкий, до боли знакомый аромат Львовского защекотал ноздри, сладко окутал все мое тело. И я уже сама не понимала, что творю.
Пальцы осмелели, теперь уже самостоятельно принялись поглаживать мужскую напряженную, каменную плоть. И Рома застонал громче, впиваясь пальцами в мои бедра.
Но я не пошевелилась. Лишь настойчивее принялась поглаживать и сжимать. Рома шумно выдохнул и процедил несколько крепких матерных словечек.
— Только не останавливайся, Ратти! — простонал мужчина свою просьбу-приказ.
А я поняла, что мне хочется ощутить его возбуждение не через слои одежды, а вот так, всей ладонью.
Я осмелела настолько, что умудрилась расстегнуть пряжку ремня, а следом и замок.
— Млять! — пробормотал Рома, перехватывая мои руки.
Короткая битва взглядов. Львовский выглядел до боли открытым и беззащитным. Словно только что вывернул передо мной всю душу. И я не могла ранить его в ответ. Не могла уничтожить его. Но могла пойти на поводу у чувств и эмоций.
Сама потянулась к нему. Жадно прижалась к приоткрытому рту. Прикрыла глаза от удовольствия.
Мужские ладони нежно, но крепко обхватили мою голову. Рома не позволял отвернуться. Да я и не собиралась. Целовала его неистово и жадно в ответ.
И пока мужчина захватывал в плен мой рот, я нырнула пальцами под его белье.
С диким, сладким чувством превосходства над этим сильным и властным мужчиной жадно впитывала каждый стон, слетавший с упрямых губ.
Мои пальцы оплели его возбуждение. Мои глаза буквально закатывались от неистового удовольствия. Шелковистая плоть послушно двигалась под моими пальцами. Проступившая влага подсказала, что Роме весьма приятен сей процесс. Более того, ему он очень нравится. Как и мне.
Наверное, я сама тихонько постанывала от своих же действий. А Львовский с трудом держался.
— Сильнее, Ратти! — рвано, шепотом, умолял он, сдавливая мою ладонь.
И я послушалась. Мои руки, словно сами, понимали, что именно нужно сделать, чтобы довести этого мужчину до сумасшествия.
— Еще! — рычал он в мой приоткрытый рот, а я жадно и неистово прикусила его нижнюю губу. Едва ли сама понимала, что творю. Я слышала лишь рваное дыхание и наслаждалась скольжением своих пальцев по бархатистой коже.
— Ратти! Моя! — рычал Рома, изливаясь своей страстью на мои ладони.
Но я не смутилась. Наоборот. Отстранилась. Взглянула на свидетельство того, что этот мужчина — способен чувствовать.
Наверное, я покраснела до кончиков волос. Потому что Рома хрипло рассмеялся, потянулся к какой-то полке, вынул несколько бумажных салфеток и принялся приводить себя в порядок.
Я решила, что можно и пересесть. А что? Не оставаться ведь мне вечно сидящей на его коленях?
— Не вздумай! — пригрозил мужчина. — Лучше тебе не двигаться.
Я послушно застыла. Невозмутимый Львовский аккуратно и тщательно вытирал мои руки. И мне начинало казаться, что он чрезмерно много внимания уделяет каждому моему пальцу.
