Но…
«Закон подлости» кроет теорию вероятности как бык овцу.
Не успел Больц сделать и полусотни шагов по снежнику, как стих теплый ветер из Степи, до этого как будто ласково подталкивающий прочь пришельца, и перевал сначала оседлала облачная «шапка», которая потом медленно поползла вниз, навстречу, плоскими ручейками и толстенными мертвенно-серыми щупальцами.
Прошло совсем немного времени, и все вокруг заволокла туманная мокрая серость, в которой было с трудом видно, куда поставить ногу. Ноздреватый снежник, перемежающийся полянами жестких стелющихся стеблей с мелкими черно-фиолетовыми цветами, хранил следы семьи горных козлов, которые прошли здесь несколько дней назад и Больц шел по нему, доверившись инстинкту животных и собственному чутью следопыта.
Но подтаявший край снежника оказался очень узким, дальше пошел плотный слежавшийся снег, ежедневно полируемый стремительными ветрами. Ноги перестали проваливаться в снег, но легче не стало.
Следы пропали, и на горы стремительно падала темнота.
Больц сбросил тетиву с лука.
«Давно надо было сделать, сразу как вошел в туман», — укорил он себя. Непростительная беспечность для опытного солдата.
И, пользуясь луком как шестом, настороженно прощупывая перед собой дорогу, по наитию двинулся к некоему сгущению сумрака слева-впереди.
Предположение оправдалось: через два десятка шагов Больц наткнулся на то ли скалу, то ли вросший в склон булыжник, шириной 4–5 шагов со стороны подъема и округло сужавшийся к гребню перевала. Днем скала, видимо, неплохо нагревалась солнцем, потому что у подножия обнаружилась узенькая протаявшая площадка, почти сухая, свободная от снега, густо заплетенная жилистыми стеблями местного аналога рододендронов и пробивающимися меж них сухими пучками прошлогодней пожелтевшей травы. В сложившихся обстоятельствах место для ночевки почти идеальное.
Больц на всякий случай обошел вокруг скалы, убрал камни покрупнее, застрявшие между жестких извитых стеблей, аккуратно сложив их у края площадки. Привычку не бросать камни вниз и остерегаться обвалов горы прививают очень быстро. Вот и все приготовления к ночевке.
Завернувшись в спальник и тент, укрыв голову капюшоном, переобулся вслепую. Сменил портянки на сухие, влажные под штанами обмотал вокруг бедер — чтоб на теле просохли к утру. Съел всухомятку половину взятого с собой мяса, запил талой водой с несколькими крупинками соли и ложкой здавура — для лучшего восстановления, и заставил себя заснуть.
* * *
Проснулся ночью от неясного ощущения — что-то произошло. Открыл глаза и сразу понял: сменился ветер.
По внутренним часам было около полуночи. Резкий ледяной ветер порывами задувал с перевала. С вечера и было то не слишком тепло, а сейчас влажный полог похрустывал корочкой льда, изо рта курился парок, лицо пощипывало морозцем..
Холодный ветер давно «съел» туман и над головой Больца открылась бездонная черная бездна, полная ярких гвоздиков звезд. Видимо, где-то в вышине проплывали небольшие невидимые облака и звезды перемигивались, то скрываясь, то появляясь вновь. Темные силуэты гор угадывались в свете лун. Казалось, что отсюда, с высоты, за дальним хребтом, на самом горизонте, можно рассмотреть бескрайнюю гладь песков…
Больц вырос рядом с горами, знал и любил горы. Но открывшееся в ясном холоде грандиозное пространство вызывало у него тревогу, а если честно — то просто страх, который он умением бывалого солдата привычно «зажал», не давая проявиться в полную силу.
Впервые ему довелось почувствовать горы как место ему враждебное, но грандиозное, подавляющее одинокого человека.
Впервые в жизни ему приходилось смотреть в звездное небо не со дна долины, а с высоты преобладающего над местностью хребта, высоко вознесшегося над другими горами и долинами.
Впервые в жизни он был настолько одинок в окружающем враждебном мире.
То, что бывало раньше — то были другие горы и другие звезды, свои, уютные. Совсем не то, что сейчас, когда он чувствовал себя одинокой букашкой среди каменных громад, за каждой из которых таились враги. И это чувство одинокой собственной ничтожности Больцу совсем не нравилось. Мимоходом порадовавшись, что так удачно наткнулся на эту скалу, которая принимала на себя большую часть напора ледяного ветра, мастер-сержант закутался потеплее, поглубже надвинул капюшон и перемотал башлык по самые глаза.
Но заснуть не удалось.
— Что, егерь, не спится? — ехидно осведомилась знакомая серая тень.
* * *
Больц в сердцах выругался, но серая тень по-турецки уселась на снег прямо напротив него и, казалось, с интересом выслушала эмоциональный монолог на «солдатском имперском».
— Какой-то ты нервный сегодня, егерь. Грубый. Ругаешься. Как дела, егерь? Бежишь? Ну, и каково это — чувствовать себя загнанным зверем, слышать дыхание погони за спиной? Нравится?
— Пшел вон из моей головы!
— Я в твоей крови и не уйду, пока у тебя не сменится кровь.
— Это сколько?
— Долго. Я мог бы посоветовать тебе спросить у ваших целителей, заодно и я узнал бы, что им известно об этом процессе. А то они неохотно делятся секретами, украденными у Северных Магов. Но ты умрешь раньше…
— Черта с два!
— Ты надеешься добежать? У-тю-тю, имперский мальчик… Это горы. Это наши горы, егерь. Здесь даже сайгаки ходят медленным шагом. Куда ты добежишь?
— Куда надо — туда и добегу.
— Ну-ну! А где твои друзья? Они уже умерли? А-а, ты же не знаешь… Ну, это даже хорошо. Неизвестность — это так бодрит. Придает вкус жизни. Не так ли?
— Пшел вон!
— Ты не настроен разговаривать? Изнеженному имперскому мальчику пора бай-бай? Хочешь, спою тебе колыбельную?
— Убирайся!
— А если нет, то что? Топнешь ножкой?
Больц выпростал руку из спальника, нащупал камень и швырнул в собеседника. Камень пролетел как сквозь дым, не встретив ни малейшего сопротивления. Тень насмешливо фыркнула: «А чего ты ждал, егерь?»
— Ладно, спи, грозный воин. А то завтра у тебя не будет сил бегать, это будет скучно… — и тень развеялась бесформенным клочком тумана, который тут же унес ледяной ветер.
К собственному изумлению Больц тут же заснул…
* * *
18 день 1 месяца лета (9 месяца года) 2009 г. Я.
Южные горы
Проснулся егерь с первыми лучами солнца, выбрался из уютного гнезда, хрустя насквозь промерзшим тентом. Солнца еще не поднялось, но небо было совсем светлым.
Ветер снова сменился и потихоньку задувал в спину, со стороны песков. Сборы были недолги: «голому одеться — только подпоясаться». Скатал спальный мешок, закинул за спину. Поверх набросил мокрый промерзший тент, сложенный пополам, — пусть влагу хотя бы сдует ветром. И даже не прикоснувшись к оставшейся еде, Больц ринулся на штурм перевала.
Начал не торопясь, нащупывая для себя тот ритм и темп, которым сможет идти предельно долго.
Топ-топ, вбить ногу в снег, опереться, следующий шаг. Топ-топ…
Монотонное занятие, шаг за шагом, на вдох шаг — на выдох шаг. В пустую голову, естественно, полезли всяческие мысли.
Чтобы отогнать мрачные думы — и о судьбе друзей и о ночном «визите», Адалард начал петь. Сначала, естественно «Егерь лихой» — неофициальный гимн егерей. Потом все известные официальные марши и маршевые песни, которые помнил с училища, потом снова «Лихого», и снова по кругу. А ноги продолжали выполнять механическую работу — вбить носок, примять снег, следующий шаг. Топ-топ…
Вставшее солнце и постепенно нагревающийся ветер просушили тент, и Больц свернул его. Склон становился все круче и круче, и брести, придерживая наброшенный тент, становилось неудобно. Привал, который егерь сделал для перепаковки поклажи, оказался очень коротким. Тент-то высох — зато сам Больц взмок. И даже теплый ветер из пустыни неприятно холодил сквозь влажную одежду. Больше он старался не останавливаться.