Как-то вошло в моду, приходить на такие встречи со своей рабыней или «свободной» спутницей и, с разрешения хозяев, умащать собственноручно свою женщину «медом желания» стимулируемой рабыни. Мода держалась стойко, а придворные алхимики безуспешно искали способ сохранять самые чарующие из ароматов…
Но и жили такие рабыни недолго.
Порой — неполную ночь, порой — всего одну близость.
Шейхам нравились крики юных невольниц. Шейхи страдали от скуки и пресыщенности, у них была больная фантазия и молчаливые палачи, и гладкая девичья кожа быстро покрывалась рубцами.
А покрытая шрамами изувеченная рабыня быстро оказывалась хорошо, если в солдатских бараках. Это была милость. Там хотя бы был шанс прожить какое-то время, странствуя из койки в койку и получая, хоть изредка, еду и отдых.
Не заслужившие милости оказывались в рабочих, черных. И черными они назывались не случайно.
В султанатах и халифатах рабство было распространено широко, в отличии от Империи. Домашних рабынь приковывали на ночь, мужчин-рабов старались в домах не держать, опасаясь. История халифатов была полна историями семей, которых вырезали взбунтовавшиеся домашние рабы.
Но в полевых работах и на больших стройках рабов содержали многими тысячами. Особенно — на строительстве дворцов и каналов.
В жарких южных землях каналы означали жизнь. Но строительство и поддержание их в рабочем состоянии требовали множества рук. Там и использовались рабы с южного края земли. Черные, как копоть, и дикие, как животные.
Белой рабыне, брошенной в наказание в черные бараки, жизни оставалось несколько мучительных часов. И неизвестно, что было хуже: умереть под толпой выстроившихся в очередь полуживотных-людоедов, или быть разорванной и съеденной заживо. А обе участи были равновероятны. Не было только варианта выжить…
Были среди шейхов и любители мальчиков. Но с мальчиками была другая история. Каждый «сладкий мальчик» в конце концов должен был превратиться в евнуха. Только вот хирургия была примитивная — нож да раскаленный металл для прижигания раны…
Переживал операцию всего один из 7 холощенных, один из 10–12 оскоплённых. Поэтому взрослые евнухи были редки и дороги. А «материал» для операций требовался постоянно. Платежеспособный спрос определял постоянное предложение.
Юные девственницы, постарше, уже оформившиеся и уже годные к деторождению, шли рынках подешевле, чем маленькие девочки и мальчики. То был товар для ценителя роскоши, а этих везли, как племенной скот — на приплод. На красоту лица особо не смотрели: крепкие широкие бедра, здоровые зубы и массивная грудь ценились гораздо больше. Хорошие волосы и гладкое лицо тоже считались достоинствами. Но не обязательно.
Надо сказать, что статные и белокожие уроженки Империи выгодно смотрелись на фоне коренастых и ширококостных дочерей султанатов.
Встречались в султанатах и черные женщины, но с ними была другая история. Под страхом смерти было запрещено белым жителям султанатов смешивать свою кровь с черными племенами.
Мускулистые и поджарые черные женщины глашатаями воли богов были объявлены нечистыми, а любой носитель черной кожи мог быть только рабом. Поэтому истосковавшийся по женскому телу свободный земледелец — по сути тот же раб, одетый зачастую в одну лишь гордость за свое счастье родиться свободным, предпочитал ослицу черной рабыне.
Хотя, ходили слухи, что в женских покоях шейхов можно встретить черных невольниц, даже говорящих языком людей. Но шейху можно все, плебею — ничего. А самое главное — и через поколение или два у потомка черной рабыни могла проявиться чёрная кожа. А чернокожий в султанатах мог только рабом. Никто не хотел такой судьбы своему наследнику.
«Самая дешёвая кобыла — ворованная» и жизнь Халифатов соответствовала этой цыганской «мудрости».
Поэтому в южных землях большинство из имперских невольниц стоили дешевле, чем калым за девушку из хорошей семьи. А дети от законной невольницы ничем не хуже детей от законной жены. Закону все равно. Что жена — собственность, что рабыня. Приплод он и есть приплод. Лишь бы не черный.
Выслужившие состояние и положение воины и чиновники, создавшие себе собственное имя и получившие право начать благородный род, даже предпочитали таких невольниц-жен соплеменницам. Так чиновник оказывался, к примеру, свободен от участия в интересах жениной родни. А шейхи и султаны ценили именно таких слуг, чья верность господину и его интересам была несомненна.
Зрелые, «попользованные», женщины в большинстве своем ценились очень низко. Исключением были редкие мастерицы — швеи, ткачихи, наставницы иных ремесел, повитухи и лекарки… Но их, как и мастеров-мужчин, захватить и удержать было очень трудно, случалось такое редко.
Стоимость же других взрослых женщин, чью девственность уже кто-то взял, а особого мастерства или умения не было, не слишком превышала цену набитого на них железного ошейника. Брали их оптом, считали десятками, продавали для дешевых борделей, редко для домашних работ и других хозяйственных надобностей.
Именно их участь в караванах была самой незавидной. Ремесло их, если обнаружится и понадобится, то только после продажи, а в пути именно они обслуживали «мужские потребности» караванщиков и охранников. Их «товарный вид» не имел особого значения. Лишь бы не померли. Натерпевшись в дороге, будут покорнее работать на хозяина.
Белых мужчин, можно сказать, на рабских рынках не попадалось вовсе.
Степные Волки никогда не брали в плен воинов и любых мужчин, пытавшихся дать отпор с оружием в руках. Не щадили ни раненых, ни стариков, ни детей: раз взял оружие в руки — воин. Воин Империи должен быть убит, захваченный в плен — лишён мужских признаков, больших пальцев рук и убит, чтобы в посмертии, в Последней битве, не мог стать в строй воинов Единого.
И южные работорговцы покупали только мастеровых: кожевников, кузнецов, шорников, бондарей, мастеров по камню. Но умелые ремесленники в приграничье селились редко, в руки кочевников попадали еще реже. Поэтому и по цене «тянули» на целую повозку юных мальчиков и девочек.
* * *
Ничего этого Ирма не знала. И даже не догадывалась.
Южане не приезжали на ярмарку «со своим самоваром», а степные работорговцы не тратили время, чтоб обучить пленниц чему-то сверх покорности и знания необходимых поз-команд.
Их и было-то всего ничего: «на колени», «на брюхо», «на спину», «стоять». Из этих четырех поз выполнялось «осмотр» — если «на коленях», то колени раздвинуть до предела, ладони на затылок, если «на брюхе» — руки за голову, прямые ноги раздвинуть (как буква Y), если на спине или стоя — такой же Y.
Еще было «обращение» из позы на коленях — рабыня утыкается лицом в землю и вытягивает вперед руки, скрещенные в запястьях. В этой позиции хозяину или покупателю хорошо видны продажные знаки, нанесенные алым соком между лопатками и поясницей. Здесь и имя владельца и категория рабыни (распечатана/нераспечатана) и приблизительный возраст. Степняки обычно не клеймили рабынь, пригнанных на продажу. Зачем? Алой надписи соком ягод распространенного кустарника вполне хватало на полгода — а за это время все рабыни уже находили себе новых хозяев. И получали клеймо.
Из позы «на спине» или «осмотр на спине» еще давалась команда «покажи»: по этой команде лежащая на спине рабыня раздвигает ноги и приподнимает бедра, опираясь только на лопатки и пальцы ног. Руками она раскрывает лоно, позволяя хозяину или покупателю оценить ее привлекательность внизу.
Когда у Ирмы еще были силы, она вместе с теми рабынями, с кем ехала в караванной клетке, перешептывалась ночами — вопреки запрету и под страхом наказания.
Пытаясь вообразить себе свое будущее, они удивлялась, как внимательно степняки изучают рабынь промеж ног и что при этом обсуждают. Работорговцы смотрели, насколько сочны и как плотно смыкаются наружные женские складки, проглядывают ли из-под них внутренние, окрашены ли они или общего цвета тела, бледное или насыщенно розовое лоно, нюхали палец, которым проверяли глубину и узость лона.
