Ради этого убью любую тварь, посягнувшую на это. Пусть боятся меня. И валят обратно на свой континент!
Воет ублюдок, не хочет падать.
— Валите обратно!! — Кричу, его перекрикивая. — Так будет с каждым!! Всех убью мучительной смертью, твари паршивые!!
Горло сорвал, прокашлялся. Млять, хорошо, что никто из моих не слышит. И не видит, что творю. Отдышался, вроде успокоился. Нет… сердце долбит, как бешеное.
Малькольма больше не слышу. Орать перестал! Вообще заткнулся. Упал что ли⁈ Да неужели.
Высовываюсь через край опасливо, готовый в любую секунду замедлить время и телепортироваться. Там, где висел Высший, пустота.
Блин, жаль, что я не увидел, как он падает. А если урод включил маскировку и затаился? Уйду, а он вылезет? Так, так, так.
Пустил огненный шарик туда, где видел его в последний раз. Сквозь пролетел, препятствий не встречая. И унёсся в черноту, истончившись и пропав вскоре из виду. Странно даже света толком от него не было, будто тьма в Разломе настолько плотная, что и не из воздуха вовсе.
По сторонам бросаю снаряды, затаив дыхание. Ничего! Нет «кошака». Сорвался всё же?
Затаился, прислушался. Может, где лезет. Дыхание бездны, что уже переросло в гул в ушах, сбивает. И нагнетает так, что на мозги давит всё сильнее. Невозможно спокойно стоять и смотреть в черноту сквозную. Голова кружиться начинает и страх невольный, что потряхивает. Пускаю веером шаров тридцать, чтоб уж наверняка. Всё улетает дальше, растворяясь в черноте.
Всё, отшатываюсь и дышу тяжело. Отступаю ещё, сажусь на задницу, ноги не держат. Похоже, перебздел с этим упырём. Фух уже полегче, ибо такое ощущение возникло, что бездна заполняла меня безвкусной смолой. Чем дольше на неё смотрю, тем больше тяготит. Угнетает, давит.
А теперь тишина. Но вскоре сквозь неё начинает прорываться его далёкое сиплое дыхание.
Твою мать. В груди холодеет.
Смотрю в сторону, откуда доносится. Присматриваюсь! Искажение идёт метрах в десяти от меня у края.
Мдя, должен был сразу понять, что за запах. Горелым мясом несёт.
— Ну, сука, — бросаю, поднимаясь.
Лежит, молча. Вроде не двигается. Затаился? Боится меня теперь? Или отдыхает.
Хочу что — то липкое явить, чтобы демаскировать засранца. Ничего в голову не идёт кроме банки мёда, цветочного.
Литровая стеклянная тара в руки падает, бабуля в деревне запасала. Тут же кидаю в него! Разбивается, мёд растекается по могучему телу, обрисовывая объёмный силуэт. От звона становится сразу ясно, что золотая броня его вся обволокла.
Швырнул, а этому хоть бы что!
Ещё одну являю, кидаю по башке. Заливает и она, обтекая по морде. Малькольм принимает сидячее положение, на меня голову поворачивает, от которой медовая маска только и видна.
Третью рожаю и разбиваю об плечо! Растекается по телу, давая полную картину.
— Подлый червь, — говорит негромко и с обидой. — Что на этот раз?
Спесь, как рукой сняло. Видимо, пересрал «кошак» конкретно. Подхожу ближе уже без грамма страха.
Являю подушку перьевую и потрошу её быстро, кидая пух на Высшего. От первого же комка дёргается бедный. А затем уже сидит смирно, не рыпаясь.
— Что ты делаешь⁇ — Интересуется с опаской.
— Теперь ты не воин, а петух! — Объявляю торжественно. — Ну — ка, кукарекни мне еще что — нибудь.
— Насмехаешься? Ну держись, — рычит, тяжело поднимаясь.
Незримость сходит, наконец. Хотя я и так вижу. Всё тело золотом покрыто, ну и мёдом намазано, сверху перьями посыпано. Лицо с шевелюрой уже восстановилось.
Пламя, похоже, все силы отняло, еле стоит. От огня нано — броня не защищает, металл ещё больший проводник.
А может, и Разлом постарался. Ну и… голод, как вариант. Они ж все на диете.
Секира из руки выросла, которой тут же сверху накрыть меня решил. Вялый удар, но я не купился на это, отскочил на безопасное расстояние без шансов на удачные резкие выпады.
Дал два ответных удара по золотому панцирю на плече. Затем ещё по затылку стукнул.
Пух и перья полетели. «Кошак» вперёд завалился, еле на ногах удержавшись.
Дал ему по хребтине наотмашь. Металл звенит, упырь весь в золоте затемнённом. Видать нано — броня защищает, пока тело восстанавливается. И что — то долго, неужели действительно оголодал настолько, что материала для восстановления брать неоткуда?
Толкнул его пяткой в бронированный зад. Сам отлетел, оттолкнувшись, как от стены, но и его завалил на живот.
Лежит, сопит.
— Всё, отвоевался, петушок? — Спрашиваю, обходя сбоку и примеряясь к шее.
Молчит, не шевелится. Размахиваюсь, бью!! Клинок отлетает с отчаянным звоном от уплотнившегося щитка на шее. Вкладываю килограммов десять, снова луплю. Искры от брони летят, но хоть бы хрен. Не пробивается.
— Я не уязвим, — шипит Высший. — Червь, всё не уймёшься.
Пыхтит, пробуя подняться, лапки дрожат. Сверху на спину прыгаю, ещё и копьё Гелака перемещаю в руку. Чтоб хорошенько придавило. Силёнки у «кошака» кончились, обратно носом уткнулся.
— Так, неуязвим говоришь?
Опускаюсь, как на лошадь, с ногами врозь. Касаюсь брони на спине, уплотняется сильнее, прям чувствую это кожей.
Концентрируюсь и тяну первое звено! Переходит ко мне как миленькое, ещё с такой охотой. Даже живее, чем предыдущие в бою. Значит, чуют слабость тела и делают верные выводы. Втрое, третье, четвёртое…
Вытягиваю звенья, как пересыпаю зерно. Вскоре тяжесть в теле уже невозможно терпеть, и я переношу броню на копьё!
Почуяв неладное, Малькольм зарычал и попытался встать, явив свою секиру. Но тут же получив по башке, упал обратно, выпустив её.
Вскоре показалась изувеченная от огня плоть, сперва на конечностях, затем уже кусками по всему телу. Завоняло жаренным так завоняло! Вероятно, потеряв обезболивающий эффект, Высший тихо, сдержанно застонал.
А я ужаснулся, насколько всё плохо. Кожа расплавилась, обнажив мясо, которое местами сварилось к чертям. Похоже, ему с этой бронёй в огне только хуже сделалось, спёкся, как в микроволновке.
Переманиваю всю броню до последнего звена. Четыреста пятьдесят две штуки у него оказалось! Это примерно сто пятьдесят кило, плюс ещё в секире центнер как минимум. Кольчуга и прочие аксессуары на теле тоже оказались нано — бронёй. Хера се насобирал «кошачок».
От её отсутствия он не особо уменьшился, но значительно полегчал, судя по тому, что уже могу сдвигать тушу.
Безобразную, ещё в меду и пуху.
Сдираю с него кулон незримости, убирая себе. Потом на него полюбуюсь. Ещё какие — то побрякушки у него на руках, но копошиться в воспалённом мясе до омерзения не хочется.
— Ты поплатишься, — шипит. — Убей меня.
— Да убью, убью, — отвечаю вымученно, поднимаясь.
Копьё Гелака уже не подъёмное лежит. Его если только призывом в перчатку ловить. Но страшно! Секиру кое — как оттащил, со скрежетом, чтобы этому неповадно было. Её бы по звеньям разобрать, да что — то в ней есть ещё. Не просто так поле замедления моё не реагировало, когда лезвие буквально телепортировалось к моей заднице. С этим тоже разберёмся позже.
На повестке дня, а точнее ночи — Высший. А побрякушки с цацками потом. Уже размахнулся рубить изуродованную шею!
— Маленькую фелиску уведи подальше от войны, — взмолился вдруг. — Знаю, что она не безразлична тебе.
— Это всё, что можешь сказать перед смертью? — Спрашиваю, немного оторопев.
— Да, — прорычал. — Я прожил столько, что ничего дорогого не осталось. Ты оказался прав. Руби.
Опускаю клинок. Теперь рука не поднимается.
— Что ты за урод такой? — Вою. — Спокойно помереть не можешь?
— Смирился, руби, — бурчит, скалясь и покорно замерев.
Мучается, с восстановлением туго. Даже за рожей шея не зарастает.
Что ж, дать ему шанс? Призрачный, но он будет. Раньше думал, что упырей со временем уже не спасти, но этот какой — то особенный.
Оценив тушу, являю сразу пятидесяти кубовый шприц, следом иглу. Готовлю процедуру, руки дрожат. Вену прокалываю себе с третьего захода, отогнав свою живую броню, которая мне чуть иглу не обломала. На военных харчах недели, препарата в крови должно быть достаточно. Вот и втягиваю в шприц до полного.
