Мне подумалось, что для полноты картины я должен побывать на острове еще и с Лесей. Возможно, она внесет ясность в мои сомнения, а если нет, то хотя бы поможет преодолеть магическое воздействие острова на меня, чтобы я воспринимал его именно как клочок земли и не более того, перестал видеть в нем некое живое существо, способное гипнотизировать и подчинять своей воле. В конце концов, возможно, остров вобрал в себя все сны Грицка, его ночные видения и грехи, а теперь они атакуют меня, назойливые, словно комары, зудят над ушами и не дают забыть, что остров существует, остров дышит и остров рождает сны.
После сессии Леся ежедневно подрабатывала в ночном клубе, где танцовщицы имели свои определенные часы – одни до полуночи, другие после – и каждый раз менялись. За столиками восседали бритые бандюки, крышуемые ими бизнесмены и их стильные телки, всякая шушера, а над ними клубился сигаретный дым, витали перегарные ароматы и закипал пьяный галдеж. Танцовщицы спускались со сцены к столикам, соблазнительно преподнося свои колышущиеся прелести, едва прикрытые пестрыми пушистыми перышками, а клиенты щедро вознаграждали красавиц банкнотами, небрежно запихивая зеленые бумажки за нечто, смутно напоминающее лифчики и трусики. Время от времени кто-нибудь из посетителей позволял себе запихнуть в трусики и щедрую руку дающего, и тогда раздавался девичий писк, или визг, или смех, однако же никто никогда не роптал и не возмущался. Я любовался стройным телом Леси, извивающейся в испанских и арабских танцах, замечал жадные взоры мужчин, пожирающих ее глазами, и был при этом царственно спокоен, ведь это я, а не кто-нибудь иной из здешнего похотливого сброда – единственный обладатель аппетитной Лесиной грации, это я, один лишь я и сегодня, и завтра буду владеть ее телом, стану делать с ним все, что мне заблагорассудится.
Когда я приходил за ней, то садился где-нибудь в уголке, официанты уже знали меня и приносили вино, я пил и ни с кем не общался, а только наблюдал, и делать это мне было чрезвычайно интересно, казалось, что я вышел на настоящую золотую жилу, из которой фонтаном ударит новый роман, однако уже на следующий день все это представлялось мне не стоящим и ломаного гроша. Половина посетителей здесь была завсегдатаями, у танцовщиц среди них были свои постоянные любовники, и вопреки запретам администрации некоторые девушки не отказывались переспать за деньги. Леся уверяла, что сама она о таком даже и подумать не могла бы, я верил и не верил, представляя себя на ее месте и гонорар в сто долларов, и благодарил Бога, что я не женщина, иначе сделался бы блядью, – а какой писатель из бляди? – хотя блядь из писателя не такая уж и редкость. Очевидно, что среди завсегдатаев были охочие поиметь Лесю. Вот этот бугай, например – у меня к нему сразу возникло дикое отвращение, – низкорослый качок с массивной золотой цепью на бычьей шее и браслетами на запястьях. Он имел дикарскую привычку во время разговора растопыривать пальцы с перстнями и вымахивать ими словно веером. Каждый раз после того, как Леся исполнила номер, подзывал ее к своему столику, усаживал рядом, интересовался, что она будет пить, и Леся, следуя указаниям директора, которые относились ко всем танцовщицам, заказывала непременно что-нибудь дорогое. Они пили и разговаривали, я не слышал ни единого слова, а только видел его жесты, пальцы веером, сатанинскую улыбку, он не позволял себе ничего непристойного, однако цепким взглядом срывал с Леси остатки ее мини-гардероба, глаза его шныряли по укромным местам ее утонченного тела, просверливали дырочки и ели поедом, он точил ее, словно шашель, и мне казалось, что после каждых таких посиделок с качком ее становится все меньше и меньше. А затем он вынимал из кошелька несколько долларовых бумажек, сворачивал их в тоненькие трубочки и запихивал Лесе в волосы, будто папильотки, от чего она делалась похожей на японскую гейшу. Танцовщицы все эти «чаевые» исправно сдавали в кассу, откуда им выплачивали проценты.
Мои посещения клуба с созерцанием Лесиных ухажеров, наверное, можно было бы воспринять как своеобразный акт мазохизма, если бы не то, что подобные заведения привлекали меня и раньше, мир городского дна, ночная жизнь пугали, но и манили меня, прибавляя адреналина. Клуб кишел темными личностями, которые занимались рэкетом и держали «крышу», перегоняли ворованные иномарки и готовы были выполнить любые кровавые заказы. Бывали здесь и криминальные авторитеты – Муха, Химик, Артур, Заверюха, Помидор… Все они уже покойники. Муха, с которым меня познакомил Олюсь, поражал своей начитанностью, он прочитал за свою жизнь две книги: «Бабочку» Анри Шарьера и мои «Девы ночи». «А не хотите ли написать книгу про мою жизнь?» – спросил он, и я согласился, книжка будет называться «Муха», сообщил я радостно. Нет-нет, возразил он, никто не должен даже догадываться, о ком речь. Почему? Да потому что тогда ему кранты. Вот как, подумал я, а сколько же тогда отмерено автору после выхода такой книги? Проблема разрешилась сама собой – Муху пристрелили в Праге.
Я дивился этой стае примитивов, чей интеллектуальный уровень редко превосходил уровень гориллы и которые могли так сорить деньгами, гуляя на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая, ведь их заигрывания с танцовщицами часто были вызваны одним желанием – подразнить свою спутницу, которая была ничем не хуже, а возможно, и лучше. Эта пена человеческого хлама, обнаглевшего охвостья пребывала в постоянном вращении – одни еще молодыми отходили в лучший из миров, другие с бахвальством спешили занять их места только для того, чтобы через год-два и самим оказаться на дне песчаного карьера или под асфальтом. Сейчас, припоминая их лица, осознаю, что тусовался с покойниками, никого из них уже нет среди живых – от горделивого авторитета до презренного сутенера, – все они тлен и гумус, гумус и тлен.
Однако в тот период моей жизни, когда, пребывая в меланхолическом смятении чувств, я шарахался от собственного одиночества, особенно по вечерам, и предпочитал коротать их в барах, меня интересовали именно эти типы. Сначала я вызывал у них недоверие, они наводили справки обо мне у бармена или у кого-нибудь из авторитетов, и те заверяли, что я «свой». А после того как Олюсь свел меня с Мухой, я уже не мог сидеть за столиком в одиночестве, меня то и дело приглашали в компании, угощали, обнимали и откровенно болтали о своих «стрелках», разборках, мочиловках. Мимо моих ушей пролетали жуткие вести, но тогда они не особенно занимали меня, все их рассказы я воспринимал как чтение вслух какой-то книги, они до сих пор звучат в моей памяти, голоса покойников, которые говорили о смерти куда чаще, чем о жизни. А их крали – длинноногие антилопы, фантастические модельки… Где они теперь? Некоторые из них тоже ушли уже в мир иной – одни укоротили себе жизнь наркотиками, другие попали под град пуль за компанию, еще некоторых уничтожили, чтобы не болтали лишнего. Каждого посетителя сумрачного клуба сопровождала властная и неотразимая госпожа Смерть, и мало кому удалось избежать этого почетного эскорта.
