Но в том, чтобы любить, нет греха.
«Когда я стал мужчиной, я захотел познать женскую страсть. И лишь однажды я захотел почувствовать то удовольствие, которое дарил».
Она вдыхала жар тела Габриэля. Она ощущала его дыхание.
Но она не знала, каково это, прикасаться к его коже.
Она не хотела умереть, не зная, стоят ли прикосновения Габриэля того, чтобы лишиться из-за них жизни.
Страх — мощное возбуждающее средство, и вызванная им пустота требовала, чтобы ее наполнили.
Знанием.
Действием.
Габриэлем.
Laissez le jeu commencer.
Откинув покрывала, Виктория соскользнула с кровати.
На прикроватной тумбочке мерцала металлическая коробочка, заполненная презервативами. Гладкая резина, которую накатывают на мужской возбужденный член.
Соблазнение ангела…
Долли говорила ей, что мужчина не видит нужды защищать себя от болезней, занимаясь сексом с девственницей, после чего дала ей таблетки с сулемой.
И в отличие от Виктории, сейчас Долли была мертва.
Шелковый халат Габриэля льнул к ее груди и ягодицам. Он полностью прикрывал ноги, доходя до пола, хотя его длины едва бы хватило, чтобы прикрыть икры Габриэля.
«Интересно, а его ноги покрыты темными волосками, как на груди, — задумалась Виктория, — или же они серебристого цвета, как и шапка волос на голове?»
Шапка…Шляпки.
Виктория торопливо вошла в библиотеку… в кабинет, как называл его Габриэль.
Нелепое разочарование пронзило все ее существо. Она знала, что его нет здесь. Пульсирующая пустота внутри нее говорила ей об этом.
Виктория посмотрела на книги с золотым тиснением, но не увидела ни авторов, ни названий.
Она видела кровь. Видела Мэри Торнтон.
Видела Габриэля.
«Что он сейчас делает, — задумалась Виктория, — выжидает в ночи, проникает в городской особняк Торнтонов или возвращается домой?»
Узнал ли он, что Торнтоны были заодно с тем мужчиной, которого он ищет, или они работали самостоятельно, разрушая жизни женщин.
Габриэль сказал, что не боится быть застреленным. Он также сказал, что не знает, с чем ему придется столкнуться.
Виктория гадала, жив ли еще Габриэль.
И как долго проживет она.
Габриэль сжег предыдущий дом. Почему?
Так много этих почему…
Она решительно принялась изучать кабинет, избегая в своих перемещениях голубой кожаной кушетки.
Одинокий лодочник, гребущий в окружение мерцающего закатного солнца, и сверкающая вода молчаливо наблюдали за ней с безопасности своей картины.
Стенной шкаф оказался вовсе не шкафом, а дверью, похожей на ту, что вела в спальню. Виктория толкнула ее.
Плисовый ковер насыщенного темно-бордового цвета в кабинете Габриэля граничил с гладким, сделанным из темной шерсти ковром, постеленном в коридоре. Тусклый электрический свет освещал проход.
Свобода.
Виктория ступила в узкий коридор.
Позади нее резко захлопнулась дверь.
Задохнувшись, Виктория обернулась, мгновенно представив себе коробку для перчаток с собственной головой внутри.
Дверь была не заперта.
Виктория слышала учащенное биение своего сердца.
Она чувствовала опасность в коридоре.
Она чувствовала опасность в комнатах, принадлежащих Габриэлю.
Виктория встала лицом к проходу и излучаемой им опасности.
Коридор был коротким, около 40 футов в длину. Его тусклый свет рассеивался в ярком сиянии каких-то источников освещения в конце прохода.
Там находился еще один коридор, пересекающий этот. И он был с окнами света.
Виктория осторожно ступила вперед, чувствуя, как медленно она идет по сравнению с быстро бьющимся сердцем.
Она достигла конца прохода.
Длинный коридор по диагонали пересекал короткий. Свет освещал его стену через равные интервалы.
Источниками этого света являлись не уличные окна, как показалось сначала, а совершенно другие окошки, находящиеся на противоположной стене.
По непонятным причинам Викторию вдруг захлестнула волна страха. Но появившееся одновременно со страхом потаенное желание, толкающее ее вперед, также не имело рационального объяснения.
Чувствуя пульсацию крови в ушах, она подошла к первому окну.
Яркий свет освещал спальню, оформленную в насыщенно-красных тонах. Эта комната не пустовала.
Виктория подошла ко второму окну, за которым находилась еще одна спальня, отделанная уже ярко-зелеными тонами. В ней тоже были люди.
Третья комната была в золотистых оттенках, четвертая — в голубых…
За каждым окном Виктория видела мужчин и женщин.
Она видела мир, в котором господствовали Майкл и Габриэль. Мир, в котором любое прикосновение было разрешено. Мир, в котором цена страсти определялась испытываемым удовольствием.
Виктория видела перед собой желание во всей своей обнаженной сути.
Виктория знала, когда Габриэль вошел в коридор. Она почувствовала его через шелк халата и тонкий покров собственной кожи: острое осознание того, что французская мадам сделала с ним и что забрал у него второй мужчина.
Два силуэта отражались в стекле. Темноволосая женщина, которую когда-то учили, что прикосновение безнравственно и достойно осуждения, и сереброволосый мужчина, который доставлял плотские удовольствия, так ни разу и не познав их прелесть.
Женщина и мужчина по другую сторону стекла познавали и удовольствия, и их прелесть.
Они касались друг друга. Женские руки исступленно скользили, исследуя мужскую плоть. Мужские руки нежно скользили, исследуя женскую плоть. Они целовали друг друга. Их губы, нежно лаская, сливались в неуемной жажде поглощения. Они обнимали друг друга. Ее груди прижимались к его груди, его живот касался ее живота, ее бедра приникали к его.
В отличие от нее он был молод и прекрасен.
Они забыли о разнице в возрасте и внешних различиях. Страсть сделала их партнерами. Желание уравняло их.
— Они могут нас видеть? — тихо спросила Виктория.
— Нет, — голос Габриэля был удивительно напряженным. — Они видят зеркало.
В то время как Виктория и Габриэль видели перед собой окно. И по другую его сторону находились те, кем ни Виктория, ни Габриэль не осмеливались быть.
— Почему мы их видим, а они видят только зеркало?
— Зеркало с одной стороны покрыто серебром. — Взгляд Габриэля не отрывался от мужчины и женщины. — Серебро отражает яркий свет, как обычное зеркало, поэтому человек вместо стекла видит собственное отражение, но если с другой стороны зеркала светит такой же яркий свет, оно становится прозрачным.
