Виктория ни разу до этого не слышала о прозрачных зеркалах.
— Они могут нас слышать? — тихо спросила она.
— Нет, если мы будем говорить тихо.
Мужчина и женщина отодвинулись друг от друга. Она что-то сказала, он ей ответил.
Виктория видела, как шевелятся их губы, но не слышала, что они говорят. Она могла только наблюдать за ними. И придумывать слова, которые они шептали друг другу.
Слова восхищения женской страстью.
Слова благоговения перед мужским желанием.
Слова, которые Виктория никогда не слышала и не говорила, но хотела бы услышать и сказать до того, как умрет.
Мужчина направился к сделанной из красного дерева прикроватной тумбочке. Его возбужденный член пронзал воздух, а расположенные ниже два одинаковых кожаных мешочка колебались при каждом движении. Он поднял небольшую, но вместительную белую банку.
Виктория видела отдельные части мужского тела на улицах, но ни разу не видела мужчину полностью обнаженным.
Она смотрела на резко очерченные ягодицы, очертания мускулов, тело, покрытое волосами.
Зрелище было завораживающим.
— Они знают, что зеркало не… зеркало? — спросила Виктория.
Ее голос звучал так, будто она задыхалась.
Но она действительно задыхалась.
Письма рассказывали о том, чему она стала свидетельницей этой ночью, но видеть происходящее собственными глазами — куда более впечатляюще, чем читать.
— Мужчина знает, — ответил Габриэль.
Ему не было нужды добавлять, кто в этой паре работает проституткой.
— А женщина?
— Он мог рассказать ей. — С обратной стороны зеркала, накладываясь на изображения мужчины и женщины, отражались серебристые глаза Габриэля. — Она приходила в старый дом один раз в месяц.
В дом, который он сжег.
Но она не хотела думать об огне. Разрушениях.
Смерти.
— К одному и тому же мужчине? — спросила Виктория, чувствуя, как пересохло у нее во рту и пылает ее кожа.
— Да.
— Вы видели их вместе раньше.
— Я видел их время от времени.
Она наблюдала за его отражением.
— Вы наблюдаете за людьми, когда они вступают в сексуальные отношения.
— Дом Габриэля — это бизнес, мадмуазель. В этом бизнесе мужчины и женщины иногда погибают. Это мой долг — позаботиться, чтобы никто не умер в моем доме.
В Габриэле не было тщеславия. Но он все же назвал дом своим именем…
— Почему вы назвали свой дом домом Габриэля?
— Чтобы второй мужчина знал, где меня найти.
Виктория сглотнула.
— А первый мужчина?
— Он мертв.
От руки Габриэля.
Виктория попыталась вложить этот последний кусок головоломки в картину собственной жизни.
— Вы говорили, что шантажируете людей.
Теперь Виктория знала, где он получал информацию.
— Я только отдаю распоряжения определенным людям, мадмуазель, — нейтрально ответил Габриэль.
«Он нанимает людей, подобных нам», — сказала мадам Рене.
Шантажировал ли Габриэль своих клиентов, чтобы найти работу менее удачливым проституткам?
Движение в комнате привлекло внимание Виктории.
Женщина села на кровать, спиной к зеркалу. Ее темные волосы с просветами седины касались шелковой простыни.
Ее страсть, вызванная прикосновениями молодого мужчины, была физически ощутимой.
Виктория могла узнать в ней свое собственное желание.
На секунду она ощутила упругость матраца, услышала скрип пружин. Почувствовала прохладную нежность шелка.
Невозможно.
— Вы… возбуждаетесь, когда наблюдаете за ними? — поспешно спросила Виктория.
С каждым вдохом и выдохом шелк халата ласкал ее соски. Ей казалось, будто о них трется не ткань, а наждачная бумага. Она чувствовала, как ее кожа, словно перезрелый фрукт, близка к тому, чтобы лопнуть.
— Это бизнес, — прямо ответил Габриэль.
Бизнес, построенный на удовольствии.
Виктория вступила в него, когда выставила на аукцион свою девственность.
Если бы она тогда знала то, что знает теперь, хватило бы ей смелости сделать это, задумалась она. Продала бы она себя, зная, что сексуальные отношения затрагивают не только тело, но и душу?
Мужчина отвинтил крышку на банке и положил ее и саму банку на тумбочку.
Виктория всеми силами пыталась контролировать дыхание.
— Что находится в банке?
— Крем-смазка.
Эти слова ворвались в ее влагалище.
Виктория вдруг поняла, что она вся мокрая.
И Габриэль знал это.
Был ли он возбужден?
— Во всех спальнях находятся банки… с кремом-смазкой?
— Да.
— Мужчина… ласкал ее, — сказала Виктория дрожащим голосом. — Женщине ведь не нужна искусственная смазка, чтобы… принять его.
Серебристые глаза в зеркале перехватили взгляд Виктории.
— Это зависит от того, куда он войдет в нее. И чем.
Куда.
И чем.
Без слов было понятно куда. Но…
— Что вы имеете в виду под этим «чем»? — осторожно спросила она.
Наблюдая за мужчиной. Наблюдая за женщиной.
— В каждой комнате есть определенный набор, — он на мгновение замолк, заколебавшись, — godemichés.
Виктория была одновременно очарована неуверенностью Габриэля и неизвестным французским словом.
— Что такое… godemiché?
В отражающихся в зеркале глазах мужчины сверкало чистое серебро.
— Это кожаное приспособление, имеющее форму пениса.
Влагалище Виктории невольно сжалось. Она видела минутами раньше, как мужчина вставляет в женское тело искусственный фаллос.
И они оба, похоже, получали наслаждение от процесса.
— Этот набор… он содержит приспособления разных размеров? — спросила Виктория.
Отражение Габриэля переместилось поверх немолодой женщины и ее любовника. Его рубашка была расстегнута, обнажая темные волосы на груди.
— Да.
Их длина меньше, чем девять дюймов? Или больше?
— С помощью каких еще приспособлений мужчина может войти в женщину?
— Смотрите, мадмуазель, и сами все увидите.
Женщина легла спиной на шелковые простыни. Ее волосы беспорядочно раскинулись по покрывалу. Мужчина встал на колени между ее ног.
Виктория, не отрываясь, смотрела на них.
Он… целовал ее. Там. Между бедрами. Он прикасался губами к самой чувствительной женской плоти.
Виктория чувствовала, как пульсирует кровь в том месте, где находятся ее половые губы.
— Ему ведь не нужна смазка, чтобы целовать ее, — сказала она, резко втянув в себя воздух.
Когда-то она наблюдала подобную сцену снова и снова в течение ночи, но сейчас смотреть, как мужчина целует самую сокровенную женскую плоть, и одновременно чувствовать всем телом стоящего позади Габриэля — это вызывало совсем иные ощущения.
