Я слышал как одна из кайил, всхрапнула на привязи, щипля траву и перебирая лапами дёрн.
Я продолжал разглядывать звезды.
- Господин, - наконец негромко позвала она.
- Да, - ответил я. Она заговорила на гореанском.
- Меня послали на Ваши одеяла, - сказала она.
Я снова поднялся на один локоть, и в упор посмотрел на неё. Нижняя губа девушки дрожала. Она выглядела очень привлекательно, в свое короткой коричневой рабской тунике. Её горло было обнажено, будучи выпущенным из ошейника каравана.
- Меня послали на Ваши одеяла, - шепотом повторила она.
- Я это уже понял.
Она попыталась, своими маленькими кулачками, стянуть полы туники, чтобы защитить от моего пристального взгляда, как ей казалось, округлые контуры её грудей, так очевидно выставленных на показ глубоким вырезом одежды. Я улыбнулся. Разве она ещё не знала, что это был предмет одежды рабыни? Разве она не понимала назначение, для которого и был сделан такой глубокий, V-образный, разрез в тунике, заканчивавшийся только на животе. Разве она ещё не понимала, что женщина, которая носит это изделие -принадлежит мужчинам, что она рабыня?
Следуя моему жесту, она убрала руки от своей одежды и опустила их на бедра.
Она стояла на коленях в траве, а я рассматривал её.
Она опустила голову, стараясь не встречаться с моими глазами. Она, новообращённая рабыня, она еще не привыкла к тому, чтобы быть осмотренной. Так осмотренной, как осматривается женщина её гореанским хозяином.
Я продолжал изучать её.
Я нашел её довольно очаровательной.
Она подняла свою голову. Было ясно видно, что она напугана.
По малейшему жесту моих пальцев, она должна была бы немедленно раздеться догола, и броситься облизывать и целовать мои руки.
Приятно всё-таки владеть женщиной.
- Я не знаю, что делать и что говорить, - простонала она на английском языке.
Это была наша пятая ночь в Прериях. Эта женщина, и другие, обучаемые Джинджер и Эвелин, уже имели поверхностное знание гореанского. Я был доволен её прогрессом в постижении языка, и она казалась мне лучшей в этом из всех скованных цепью товаров. Но всё же, и её познания были ещё, жалкими и ограниченными. Фраза, которую она повторила уже не раз, «Меня послали на Ваше одеяло», например, произносится рабыней полностью осознающей её статус, кротко проясняя, что её близость с мужчиной не запрещена, и что она просит рассмотреть её для использования в целях получения удовольствия. Она же говорила, скорее как если бы произносился, просто набор слов, заученных наизусть, и как если бы она при этом думала только о том, чтобы не забыть эту фразу или не произнести её неправильно. Она, несомненно, изучила фразу зазубриванием, под присмотром Джинджер или Эвелин. Однако полагаю, что они объяснили ей и значение слов, или, по крайней мере, большую часть их значения, которые могли бы быть восприняты сырой земной рабыней на её начальной стадии обучения. Она, несомненно, должна была понять смысл этих слов, но, по-видимому, не понимала в его во всей полноте, что это значит полностью предоставлять себя как гореанскую рабыню в распоряжение Господина, и для его удовольствия.
- Я не могу даже говорить на Вашем языке, - несчастно пролепетала она по-английски. - Я глупая. Я ничего не могу запомнить. Все слова вылетели у меня из головы!
Я видел, что даже то, небольшое знание гореанского, которое она получила, ускользнуло от неё.
- Простите меня, Господин, - вдруг проговорила она по-гореански. -Простите меня, Господин. Простите меня, Господин!
Я был удовлетворён, видя, что она смогла вспомнить, по крайней мере, хоть что-то.
Вся дрожа, она опустила голову.
Я видел, что по крайней мере в течение некоторого времени, не смогу общаться с ней в по-гореански. Очевидно, даже те гореанские фразы, которые она знала, сейчас ей недоступны, да и их было чрезвычайно ограниченное количество.
- Простите меня, Господин, - плача, произносила девушка единственные гореанские слова ей доступные.
Я улыбнулся. Несомненно, эта простая фраза во многих случаях, хотя и не всегда, спасала немало раздетых, рабынь от грозящих наказаний.
Её плечи дрожали, а голова опускалась всё ниже.
Конечно, нет необходимости, быть в состоянии общаться с женщиной, чтобы учить её, если она - рабыня. Женщины очень умны. Они быстро понимают, что такое цепь и кнут. В действительности, многое может быть достигнуто такими простыми, но эффективными средствами, как удар ладонью, или выкручивание рук, таким способом вбивая знания в её тело. Да, такими способами можно научить даже большему и быстрее, чем если просто говорить на её языке.
Я любовался девушкой, стоящей на коленях в траве, и дрожавшей от страха. Я поглядел лежавшие подле меня седло и хлыст. В любой момент, я легко мог сорвать с неё одежду и бросить на её животом вниз на отполированную кожу седла. Я мог при помощи хлыста и ласк, начинать вбивать в неё, каплю за каплей понимание её теперешнего состояния.
- Меня послали на Ваши одеяла, Господин, - прошептала девушка, по-гореански, поднимая голову.
Я видел, что она ещё не была готова к седлу и хлысту. Но всё же, если я оценил её правильно, подготовка к этому не будет слишком долгой. Она была отличным рабским материалом.
Я мягко подозвал рабыню.
Робко девушка, на руках и коленях, подползла ко мне по траве. Когда она добралась до моего одеяла, я аккуратно взял её руками и, положил на спину около себя. Она была напряжена, но робко попыталась потянуться своими губами к моим, но я помещал, положив ей на рот свою руку. Она замерла и испуганно посмотрела на меня. Моя рука была туго прижата к её рту. Девушка лежала неподвижно, и не могла говорить.
- Я говорю на твоём языке, - сказал я ей, очень спокойно. Её глаза расширились. Я говорил с ней по-английски! Но я не позволял говорить ей.
- Это не особенно важно, - продолжал я, - но без моего разрешения Ты не имеешь права рассказывать об этом кому бы, то, ни было. Ты меня поняла?
Она кивнула, как она могла, моя рука неподъёмным грузом прижимала её голову к земле. Убедившись, что неожиданностей не будет, я убрал руку.
- Вы говорите на английском языке? - переспросила она, с любопытством.
- Да, - подтвердил я.
- Значит Вы здесь, чтобы спасти меня и других девушек? – прошептала она с надеждой. – О-о-о! – только и смогла выдохнуть рабыня, когда её голова была снова зажата, на этот раз моя рука держала её под подбородком, а мои пальцы сдавили щёки по обеим сторонам челюсти.
- Где твой ошейник? – строго спросил я.
- В караване.
- В караване, что? – переспросил я.
