— Ты в порядке?
Кивнуть — единственное, что я могу сделать. Что бы я ни ответил ему сейчас, все будет ложью.
Джорди отпускает меня, после того как я отмечаюсь у медсестры в отделении интенсивной терапии. Распрямив плечи, глубоко вдыхаю. Не совсем понимаю, почему я так делаю. Можно подумать, это поможет подготовиться к подлянке, которую мне решила подбросить жизнь.
Двойные стеклянные двери открываются, и у меня мгновенно подкашиваются ноги. Но подводят не они. Это делает мое сердце.
Эви.
Я не могу дышать.
Ощущение такое, будто кто-то вскрыл мою грудь и похитил лучшую часть меня. Малышка, показавшая мне, как жить и любить, теперь неподвижно лежит на кровати со сложенными на груди, словно в молитве, руками и бледными щеками. Ее голова обмотана бинтами, из-под которых выглядывает чернеющий синяк на левой скуле. К ее носу, рукам и рту ведут трубки. Меня оглушает слабый писк монитора. Тошнота возвращается с новой силой. Кажется, меня снова вырвет.
Я думал, что прекрасно знаю, что такое боль, но ошибся. Это — наихудшая из ее разновидностей. Эта боль невыносима, как будто все мои органы медленно и мучительно пронзает длинный клинок. Я должен лежать в этой постели, а не Эви. Она этого не заслуживает.
По моим щекам текут слезы, и я закрываю лицо руками. Кроме смерти родителей Эви и моего деда, я не помню ни одного случая, когда бы мне хотелось пролить слезу. Я не плакал ни после ухода моего отца, ни после смерти матери.
Но видеть, как Эви лежит на кровати, такая беспомощная, не похожая на ту, какой была... Из-за этого я задумываюсь о том, какой невероятно жестокой может быть жизнь. Девушка выглядит такой хрупкой, что при виде нее мое сердце разбивается на такое количество осколков, которые я не в силах сосчитать.
Тыльной стороной ладони вытираю с лица слезы и долго пытаюсь взять себя в руки, чтобы присесть в кресло, стоящее рядом с ее кроватью. Но мне кажется, что оно стоит недостаточно близко. Я хочу забраться на кровать и лечь рядом с ней. Хочу обнять ее хрупкое тело, прижать ее к свей груди, чтобы она почувствовала мое сердцебиение. Может быть, у меня получится вдохнуть в нее жизнь, и она проснется.
Эви, пожалуйста, проснись.
Я беру ее руку и прижимаю к своей щеке. Она такая холодная.
— Я люблю тебя, Эви, — шепчу ей. — Так сильно люблю. Понимаю, ты устала и хочешь отдохнуть, но мне нужно, чтобы ты вернулась ко мне, ладно? Я не могу жить без тебя. Мы — команда, помнишь? Ты — моя вторая половинка, — целую я ее пальцы снова и снова, цепляясь за ее руку, как будто это мой спасательный круг. — Без тебя «нас» не будет. А я хочу, чтобы мы были вместе, Эви. Навсегда.
Я опираюсь телом о ее ноги, не отпуская ее руки и не в силах остановить поток слез, которые продолжают стекать по моим щекам.
— Дилан. — Голос Зои пугает меня, и, подняв голову, я вижу ее с покрасневшими глазами, в помятой одежде и с торчащими во все стороны волосами.
Зои подходит ко мне, и я встаю, пораженный тем, что она обнимает меня и начинает рыдать.
В чрезвычайных ситуациях люди показывают себя с другой стороны, которую в обычной жизни мы не видим. В случае с Зои это утверждение особенно верно. Она — та, кто склонен скрывать свои эмоции. Несмотря на то, что не привык к такой Зои, я обнимаю ее, потому что знаю — сейчас ей это необходимо.
— Дилан, я так боюсь, — прерывисто произносит она. — Я тоже не могу потерять ее.
Я хочу быть сильным ради Зои, но не уверен, что это возможно. Я не уверен, что даже ради своего блага могу быть сильным.
Она отпускает меня и быстро садится в кресло, словно не хочет двигаться. Я беру другое кресло и ставлю его рядом. Некоторое время мы молчим, оба погруженные в свои мысли. Однако внутри меня все разрывается на части. Я разваливаюсь, как кусочки разбитой мозаики.
В памяти всплывает каждое мое воспоминание об Эви, вся история нашей жизни. И я отказываюсь верить, что все кончено.
Этого не может быть. Это только начало.
— Все здесь. В комнате ожидания, — напряженно говорит мне Зои. —Брейден, Нора, Ванда. Даже мама Норы приезжала и родители Брейдена.
Я киваю, благодаря людей, которых теперь считаю своей семьей. Сосредотачиваюсь на лице Эви. Так много людей любят ее.
— Она сказала, что любит меня, — говорю я приглушенным голосом, чувствуя необходимость выговориться. Из всех людей выбираю именно Зои. — Я не сказал того же в ответ. Ждал идеального момента. Почему я не сказал ей?
Она смотрит на меня, широко раскрыв глаза, полные боли.
— Уверена, она знает это, Дилан. Потому что, когда дело касается нее, ты не умеешь скрывать свои чувства.
Мое лицо не выражает ни единой эмоции.
— Ты говорила мне, что она не знает.
На ее губах появляется подобие крохотной улыбки.
— Я солгала, — пожимает она плечами, — для мотивации.
— Боже, это отлично сработало.
Секунду мы оба смеемся, но затем наше внимание возвращается к Эви.
— Она выглядит такой умиротворенной, — шепчу я, снова поднимая ее руку и нежно поглаживая прохладную кожу костяшками пальцев.
— Как это произошло, Дилан? — спрашивает Зои, но в ее голосе нет ни толики обвинений. Я понимаю, что она хочет знать. — Ее сбила машина?
— Нет. Это... Я... Было темно, и я... Я не видел машину... Пока не стало слишком поздно. Я оттолкнул ее с дороги.
Она наклоняет голову, пытаясь заглянуть в мои глаза:
— Тогда ты спас ее.
С болезненным вздохом я устремляю взгляд к Эви.
— Она не выглядит так, будто я ее спас.
В этот момент открываются двери, и мы поворачиваем головы. В палату входит темноволосый джентльмен. Он носит очки в толстой оправе, под мышкой зажат планшет. Мы нервно поднимаемся и подходим к нему. Он протягивает руку в качестве приветствия.
— Я доктор Уильямсон. Прошлой ночью я оперировал Эви и теперь буду следить за ее состоянием, пока она находится здесь. Вы ее муж?
Звучит хорошо. Я слегка улыбаюсь, а затем произношу:
— Я Дилан. Ее парень. А это, — кладу руку на плечо Зои, — ее сестра, Зои. Мы... все, кто у нее есть. — Я оглядываюсь через плечо и возвращаю свое внимание к доктору. — Почему она не просыпается?
— К сожалению, мы не знаем. Операция прошла успешно. Нам удалось понизить давление, но она все еще без сознания. Теперь подождем и увидим.
— Подождем и увидим что?
— Буду честен. Она неудачно упала, у нее было небольшое кровоизлияние в мозг, поэтому мы не можем говорить о последствиях, пока Эви не очнется. И чем дольше она остается в состоянии комы, тем меньше у нее шансов на полное выздоровление.
Я больше не слушаю его. Прошел всего один день, а он уже говорит о ней так, будто она никогда не проснется.
— Спасибо.
Не знаю, за что я его благодарю, но мне хочется, чтобы он замолчал. Меня раздражает его голос, я не хочу, чтобы он здесь находился.
— Вы двое должны выйти. Мне нужно осмотреть ее, но как только я закончу, вы сможете вернуться.
Доктор машет рукой медсестре, стоящей за дверью. Зои и я следуем его указанию и направляемся в комнату ожидания.
— Я сейчас вернусь, Дилан. Вчера вечером я ушла с работы в середине смены. Мне нужно позвонить начальству и сообщить им, что меня не будет еще нескольких дней.
Зои уходит, а я иду дальше по коридору.
Когда я вхожу в комнату ожидания, на меня устремляются взгляды всех присутствующих. Нора и Брейден первыми подходят ко мне. Брейден хлопает меня по спине и обнимает.
— Я чертовски рад, что ты в порядке. Ты до усрачки напугал меня, — говорит он, и, когда я от него отстраняюсь с горестным видом, выражение его лица меняется. — С ней все будет хорошо, чувак. Она крепкая цыпочка. Не забывай об этом. Тебе просто нужно верить. — Он озирается по сторонам. — Погоди-ка, я что, блядь, только что произнес это?
— Да, произнес, громила, — вмешивается Нора, отталкивая его, чтобы обнять меня. — Рада, что ты в порядке, Дилан. Я хочу увидеть Эви. Мне можно войти к ней в палату? Знаю, туда не пускают большое количество людей. — Она опускает руки и смотрит на меня. Ее глаза блестят от слез. — Мне просто… нужно ее увидеть.
