— Хм, а с какой стати Уббо-Сатхла понадобились роботы?
— А вы разве не догадываетесь? Роботы-женщины создавались наложницами для мужчин, а роботы-мужчины, соответственно, для женщин.
— Но зачем? Ведь обходились же, что говорится, напрямую, и те и эти.
Судя по улыбке Грондэла, Карлсен не учитывал главного.
— Вы сами знаете, человек так уж устроен, что не обязательно хочет того, кто желает быть ему парой. Мужчины, в основном, с антипатией относятся к нимфоманкам, они предпочитают определенную невинность. Женщины же предпочитают мужчин с сильным характером. Каждый живет своим идеалом сексуального партнера. Так вот эти роботы как раз под них и подстраивались. У мужчин популярнее всего была молоденькая и невиннейшая особа, у которой восхищение вызывали мужские гениталии.
— А у женщин?
— Как ни странно, им тоже подавай невинность: мужчина-атлет, совершенно неискушенный в сексе, которого приходится поучать. Насколько вы знаете, свое влияние нравится чувствовать и мужчинам, и женщинам.
Карлсен взглянул на женщину, успевшую отлучиться и наполнить кувшин.
— Не понимаю. Вся суть вампиризма — в передаче жизненной силы. У робота же нет жизненной силы.
— Даже это не совсем так, — Грондэл взглядом обратился к девушке. — Покажи-ка ему.
Та, поместив на затылок Карлсену ладонь, приблизилась и мягко поцеловала, плавно скользнув языком ему по губам. Карлсен зачарованно замер, ладони положив на ее теплую округлую грудь. Желание нахлынуло такое, что от Грондэла захотелось на время избавиться. Когда девушка отстранилась, по-прежнему чувствовалось тепло ее губ.
Карлсен раскатисто захохотал, пытаясь скрыть неловкость.
— Нет, надо же! Невероятно! Прямо-таки женщина, живая женщина!
— Не совсем. Если провести с ней ночь, вскоре почувствуется разница.
Жизненная энергия у нее — скусственная. Как пузырьки в этом напитке. Когда девушка удалялась, Карлсен исподволь поймал себя на том, что вожделенно провожает взглядом ее повиливющие ягодицы. Никогда езще рассудок не сознавал так четко природу сексуальной иллюзии.
— Как вы создаете эту искуственную жизненную энергию?
— Существует разновидность процесса, порождающеего нитин. Можно сказать, своего рода безопасная радиация.
— Да, эффект бесспорный. — Прикосновение ее языка не сходило с губ и тогда, когда она вышла из комнаты, приятно ощущался набрякший желанием член.
В целом возврат желания и не был таким уж неприятным — раз на то пошло, что родился с ним, то и чураться нечего.
— Одно для меня странно, — признался Карлсен. — Зачем им нужен был этот альтернатор Маркарди?
— В корабль он был встроен изначально. И даже Уббо-Сатхла временами бывали за это признательны. У некоторых планет сексуальное поле еще мощнее, чем у Земли. Они бы уничтожили друг друга.
В уме возникла картина: существа изнемогают от немыслимой похоти настолько, что втайне носят мысль друг друга растерзать.
— Но в таком случае, может, лучше было бы вообще не выключать это устройство?
— Вы никак не уясните того, что я пытаюсь вам втолковать, — терпеливо заметил Грондэл. — Уббо-Сатхла наслаждаются сильными желаниями. От них они себя живее чувствуют. Они, можно сказать, по природе своей сексуальные преступники.
Стоило ему это сказать, как сразу вспомнилось о Карле Обенхейне.
— Бог ты мой, совсем забыл! Я же вам хотел кое о чем рассказать.
— А я знаю, — улыбнулся Грондэл.
Карлсен вначале не совсем понял.
— Вы… об этом человеке, об Обенхейне знаете??
— Да.
— Но откуда?… Ах да, безусловно, Хайди.
— Нет. Я знал уже давно, — сказал он просто, почти непринужденно.
— И… я прав? Он, в самом деле, используется вампиром?
— Да.
Карлсену казалось, что способность изумляться уже исчерпана — оказывается, нет. Впечатление такое, будто стоишь на краю обрыва, и тут земля под ногами начинает вдруг оползать.
— Получается, злые вампиры все же есть?
— Боюсь, что да.
— Боже… Почему вы мне раньше не сказали? Зачем было держать все это в секрете? — от забрезжившего подозрения кольнуло в затылке.
Грондэл прочел его мысли.
— Нет, я не из их числа. А держать в секрете надо было для вашего же блага. Иначе, жизнь ваша оказалась бы в опасности. Как теперь, — произнес он, помедлив.
— Почему? — заслышал Карлсен свой голос будто со стороны: слова Грондэла прозвучали смертным приговором.
— Потому, что у них нет уверенности в вашем молчании. Имя ваше на слуху, а сам факт, что вы внук Олофа Карлсена, заставит многих прислушаться. Следовательно, они не могут допустить разглашения.
— Как же мне быть?
— Вы думаете, зачем я вас сюда привез?
Карлсен тряхнул головой, пытаясь сдержать растущее отчаяние.
— Зачем?
— Вам здесь, по крайней мере, безопаснее.
— Они знают, где я?
— Нет. Хотя, чтобы выяснить, времени потребуется немного. — Кто они? — тяжелым голосом спросил Карлсен, подавшись вперед. Видя, что Грондэл колеблется, добавил, — коли уж я все равно знаю — к чему скрывать?
— Что ж, ладно. Хотя рассказ-то, в сущности, короткий. Они такие же Уббо-Сатхла, как мы. На нашем языке мы зовем их груоды — «мятежные». Придя на Землю, мы присягнули Ниотх-Коргхай, что руководствоваться будем законами властителей этой части галактики. То есть, что не будет больше уничтожения других форм жизни, злого вампиризма. И большинство клятвы не нарушило. Но некоторые — мятежники — на это решились. Они рассказали о своем намерении нам. Мы пытались их отговорить, но не сумели. А налагать на них свою волю мы не имеем права.
— А что, остановить их никак нельзя?
— Останавливать мы не имеем права. Они свободны, как и мы.
— Но они же убийцы.
— Среди людей, — заметил Грондэл, — есть вегетарианцы и те, кто ест мясо. Вегетарианцы чувствуют за собой право диктовать мясоедам?
Отчаяние нарастало глухое, тяжелое.
— Но мы же не говорим о коровах с овцами. Речь идет о людях. — Я понимаю, — Грондэл терпеливо кивнул, — понимаю ваши чувства. Вы забываете: мы не люди. В целом мы инородны. В вашем мире мы узники. Чтобы уйти, нам потребуются, может быть, многие столетия. И лояльность у нас тем временем распространяется только на своих.
Карлсен, чувствуя себя шахматистом, пробующим ход, спросил:
— А я… не свой?
Вопрос явно озадачивал Грондэла.
— В каком-то смысле, да. Но лишь частично. Груоды — наши братья. Будь вы одним из них, ваша жизнь была бы вне опасности.
— Почему?
— Есть закон, гласящий: вампир не смеет убивать себе подобного.
