Ободренный бурбоном, я хотел требовательно спросить, почему она никогда не отвечала на мое несметное количество звонков, текстов и электронных писем. Почему, если она так волновалась, она оставила меня в покое на такое долгое время? Почему? Почему она не могла простить меня? И почему я не мог простить себя?
Я был все еще слишком напуган, чтобы спросить.
Если Ханна действительно не сможет простить меня, я никогда не найду свой путь. Она оставила меня мучиться в догадках. Я нуждался в ней, потому что любил ее — или я любил ее, потому что нуждался в ней. Почему чувства превратились в лабиринт? Теперь я потерян в темноте. В моих мечтах я бежал по дороге, которая была окружена стеной с высокими изгородями. Вечно легкое прикосновение листьев заставляли меня смеяться. Вечно долгая ночь.
— Я не мог... заставить тебя услышать меня, — сказал я, говоря аккуратно,чтобы не было невнятно.
— Так это ты написал?
Она подняла написанные страницы «Суррогата». Я кивнул.
Ханна долгое время молчала. Я мог видеть ее мысли... череду вопросов, ответов, откровений. Она выглядела, будто впервые узнала, что я М. Пирс.
Наконец, она опустила страницы. Она пришла ко мне. В этот раз я был напуган.
Я закрыл глаза и откинулся на спинку дивана. Ханна забрала бутылку из моих пальцев. Я слышал, как она поставила ее на пол.
Она обняла меня сзади и положила руки мне сердце.
Боже, какая нежная кожа...
— Ты все время обманываешь меня, — прошептала она.
Я сжал диван двумя руками.
— Всегда, Мэтт, всегда говори со мной любым ртом, голосом, персонажем, но сам. Разве ты не понимаешь, что я люблю тебя? Я вижу тебя насквозь под всей твоей ложью, и я всегда найду тебя.
Я открыл глаза и откинул голову назад, уставившись в сводчатый потолок. Я не позволю этим слезам, наполняющим до краев мои глаза, пролиться.
Пальцы Ханны прошлись по моей груди и животу. Полные желания темные глаза смотрели на меня.
— Ханна... я не могу.
— Не можешь что?
Она поцеловала мою спину. Ее открытый рот задержался напротив моего голого плеча. Она нежно слегка прикусила кожу и держала меня за бедра.
— Я не могу написать сцену, — пробормотал я. Я не могу вызвать эрекцию.
— Я ждала этой сцены. Я живу твоими словами. Почему ты не можешь написать ее?
— Я не чувствую. Я не могу почувствовать...
Я зарылся пальцами в спинку дивана. Боже, как это унизительно. Я бы оторвался от Ханны, если бы не был уверен, что не смогу возбудиться.
Она двигалась напротив меня, поцелуями следуя от моей шеи к уху. Она встала на цыпочки и втянула мочку моего уха. Я тихо застонал.
— Я не могу, — взмолился я, — не могу.
— Тссс, Мэтт. Все хорошо теперь, все кончено. Я здесь и никогда не оставлю тебя.
Ханна прижалась своими грудями к моей спине. Она прижала руку к передней части моих боксеров. Я задохнулся. Впервые за месяцы в моих чреслах распространился жар.
— Ох, блядь, — я застонал. — Ханна...
Я начал тереться моим членом о ее ладонь. Она шептала милые глупости мне на ухо. Смысл слов уплывал, и все, что осталось — это ее горячее дыхание и обнадеживающий голос.
Вскоре я напрягся в своих боксерах. Ханна скользнула внутрь. Ее пальцы свернулись вокруг моего члена, она обхватила яйца. Я посмотрел вниз в неверии.
Этого было более чем достаточно.
Я судорожно сгорбился в руках Ханны.
— Я не… — я запнулся. — Я не продержусь.
— Все хорошо, Мэтт, все в порядке.
Свет от камина вспыхнул на нашей коже, окрасив янтарно-оранжевыми красками. Тишина комнаты сомкнулась вокруг нас. Ханна вошла в мой отчаянный ритм своими руками.
— О, — я вздохнул, — о... о.
С криком, напоминающее рыдание, я кончил в ее руке. Я обмяк на кушетке. Ханна отодвинулась, незаметно вытирая руки, очищая их, и вернулась, чтобы обнять меня. Я обернул руку вокруг нее.
— Я устала, — сказала она, целуя мою шею. — Уже поздно. Ты сможешь уснуть?
— Мм.
Я перенес свой вес на нее. Черт, я действительно чувствовал запах алкоголя.
Когда мы проходили мимо моей бутылки, Ханна схватила ее и помогла мне пройти в сторону кухни.
— Последняя, — сказал я, глядя на бурбон.
— Тогда ты сделаешь это.
Мои руки дрожали, когда я выливал янтарную жидкость в канализацию.
Ханна не знала — откуда она могла? — что это означало для завтрашнего дня.
Когда она помогла мне добраться в спальню, я бросил взгляд на кулон на ее шее. Он ярко выделялся на ее бледной коже.
— Замок, — пробормотал я. Больше похоже на три замка, в моих глазах троилось. Все равно, я знал точно, что это было — кулон в виде замочка, который я купил Ханне в Эстес.
— Я сделала на нем гравировку, — сказала она. Она провела моей рукой по гладкому металлу, и я проследил пальцем по буквам... Х... М.
Ханна.
Мэтт.
Я рухнул на кровать и уплыл во тьму.
Ханна
Я ВЗДРОГНУЛА и проснулась. Кровать была холодной. В комнате было темно и тихо, и мне потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, где я была: в хижине, в Женеве, штат Нью-Йорк.
Под дверью, что вела в ванную, я увидела полоску света.
Боже, Мэтт...
Я села, опершись о спинку кровати, и обернула вокруг себя одеяло. Ему плохо, или он просто в туалете? У него заначка алкоголя в ванной комнате? Я смотрела в темноту и пыталась очистить от мыслей свой разум.
Внутри я ощущала расколотые осколки своего сердца. Мой бедный, прекрасный возлюбленный... что эти муки сотворили с ним?
Он похудел по крайне мере килограммов на двадцать, и его глаза были дикими и безжизненными. Его красивые черты были скрыты под щетиной. Волосы отросли и стали длиннее в задней части шеи.
Однако хуже всего, было полное отсутствие его гордого духа. Расхаживая по всей комнате, отказываясь встречаться с моими глазами... он был сломан.
Мои намерения растворились в тот момент, когда я увидела его. И с чего я решила, что смогу сохранять дистанцию? Почему я должна хотеть этого? Любовь неумолима.
Прикроватные часы показывали 5:12. Неудивительно, что я ощущала себя, как жертва крушения поезда.
Я выскользнула из-под простыни и натянула свою тунику. Моя была пижама в чемодане, но он остался в машине, а у меня не было желания отходить от Мэтта вчера вечером, даже после того, как он внезапно плюхнулся лицом в постель.
Я не хотела, чтобы он проснулся один. Никогда снова.
Я подошла к двери ванной и прислушалась.
