– Не могу в это поверить! – восклицает она наконец, вытирая выступившие слезы. – Ты что-то типа Маты Хари мужского рода!
– Ну да, типа. – Я тоже от души смеюсь.
– Как мне хотелось бы подвергнуть тебя пытке, чтобы вытянуть все твои тайны… – произносит она чуть охрипшим голосом, глядя мне прямо в глаза, и между нами пробегает искра знакомой нам обоим магии.
– Уверен, что в пытках тебе не было бы равных, – говорю я убежденно и собираюсь снова обнять ее.
Но она делает над собой усилие, чтобы больше не смотреть на меня, и идет дальше.
– Ладно, с определенной точки зрения я рада тому, что ты не зарабатываешь себе на жизнь этой профессией, – говорит она, пройдя несколько шагов. – Но это ничего не меняет, потому что главная проблема – Ева.
У меня перехватывает дыхание. Я совсем не ожидал, что она скажет такое.
– Чья проблема? – спрашиваю я осторожно.
– Твоя в каком-то смысле. – Она искоса глядит на меня. – Можешь быть уверен, мне известно все, что произошло между вами.
– Это она тебе рассказала?
– Да. Хотя, по правде сказать, я и сама догадалась обо всем в тот день, на фотосъемке в ее магазине. Но тогда я не придала этому особого значения, была слишком сконцентрирована на тебе. Трудно было не догадаться: воздух между вами так и искрил. А через неделю она мне случайно проговорилась, что ты приютил ее хорька. Как бы она ни старалась, она не смогла утаить, что ты вошел в ее жизнь, – фыркает она – почему-то это ее забавляет. – Я за десять минут вытащила из нее всю правду. Тем более что ей самой не терпелось рассказать обо всем.
– И ты принялась предостерегать ее от опасного Маты Хари?
– Нет! – Она шлепает меня по руке. – Я кажусь тебе способной на такое?
– Честно говоря, нет. Легче представить, как ты рисуешь ей карту моих эрогенных зон.
– Почти угадал, – смеется она. – Я посоветовала ей погулять и поразвлечься с тобой. Прости, конечно… Я не хочу вести себя с тобой, как с вещью. Ты действительно классный мужик, а я не из тех, кто ревнует, тем более что у Евы…
– …нелегкий период, – заканчиваю я фразу. – Это ты мне говорила не раз с тех пор, как мы познакомились. Но если тебя не волнует то, что я могу соблазнить и бросить ее, тогда в чем проблема?
– Проблема в том, что я правда думала, что для нее это будет поводом – только без обид, ладно? – хорошенько развлечься, развеяться, снова почувствовать себя живой, обрести душевное равно– весие…
– Ты забыла добавить: «сделать более упругими ягодицы», – ехидничаю я. – Слушая тебя, я вроде как на курсах по пилатесу[25].
– Брось, я говорю серьезно, – реагирует она с коротким смешком. – Две недели назад, когда вы с Евой… В общем, когда вы… были вместе в первый раз, она была действительно потрясена, Луис. В хорошем смысле.
То, как она говорила о тебе, как при этом блестели ее глаза… Я видела ее в таком состоянии лишь однажды… – Она запинается. – Я не знаю, что она рассказала тебе о своем прошлом…
Я уже хотел было признаться Мануэле в том, что и я тоже был потрясен, готов был рассказать о пережитом необычном ощущении, будто занимался любовью впервые в своей жизни, словно в рецепте, которым я пользовался тысячи раз, я наконец-то выделил его главный тайный ингредиент. Но вовремя сознаю, что занимался тем же самым и с Мануэлой, а это было бы неделикатно по отношению к ней.
Я все еще не понимаю, к чему она затеяла весь этот разговор.
– То, как она говорила о тебе, как при этом блестели ее глаза… Я видела ее в таком состоянии лишь однажды… – Она запинается. – Я не знаю, что она рассказала тебе о своем прошлом…
– Достаточно. Если ты имеешь в виду того ублюдка, ради которого она приехала в Милан, то я в курсе.
– Его, его. Тебе не понять… ты даже представить себе не можешь, что творилось тогда с Евой… Она в то время жила у меня. Она прямо искрилась любовью, надеясь отыскать его, мечтала о будущем с ним. А потом я ее увидела… Она была растоптана, разрушена, с убитой душой. – Мануэлу передергивает.
– Я понимаю, как это было ужасно, но подобное преодолевается, Мануэла, – говорю я и моментально чувствую, как лицемерно звучат мои слова. Всегда легко преодолеваются чужие травмы.
– Ты уверен? – спрашивает она. – Даже если ты и прав, то, избавившись однажды от одних проблем, хорошо бы не навлечь на себя другие.
Проституция чувств вместо того, что мы называем человеческими отношениями.
Мы идем, то поднимаясь, то спускаясь по коротким лесенкам, по аллеям, которые становятся все уже, и оказываемся в самом темном углу парка. Словно сговорившись, мы, касаясь плечами друг друга, останавливаемся и прислоняемся к неровной, едва различимой в темноте каменной стене, увитой плющом. Я рассеянно достаю из кармана сигару. Я редко курю, но в этот момент ощущаю потребность в чем-то крепком. Потому что я уже понял, чем сейчас закончится этот разговор.
– Конечно же, – опережаю я ее, – в отличие от меня, Альберто никогда не доставлял ей никаких неприятностей.
«И приятностей тоже», – добавляю я про себя.
– Да, Луис. Альберто буквально спас ее. Она перестала есть, сиднем сидела в своей комнате, потеряла всякий интерес к жизни. Я благословляю тот день, когда один из моих приятелей привел его в дом.
– Рыцарь, летящий галопом спасти барышню, попавшую в тяжелую ситуацию, – комментирую я ехидно. – Старая история.
– Ты можешь ехидничать сколько угодно, но все так и было в действительности, – отвечает она с упреком в голосе. – Он был терпелив, нежен и влюблен в нее. И она тоже его полюбила. Быть с ним – благо для нее.
– А со мной, смею предположить, – зло? – заключаю я резко.
Она не отвечает, да в этом и нет необходимости. Я чувствую, как меня охватывает раздражение, которое я с трудом сдерживаю. Сплошные общие места. Несчастная девушка с израненной душой. Герой-спаситель. Идеальный союз, который все ставит на свои места и избавляет от всех проблем. Если все складывается хорошо – это просто утешительная дружба на двоих, включающая секс. Если плохо – это побег, решительный отказ от личной свободы, от самих себя, согласие на пресловутый жалкий торг: душевный покой в обмен на статус, красота в обмен на деньги… Проституция чувств вместо того, что мы называем человеческими отношениями. Скорее, даже не проституция: многому красивому и важному в душевном и телесном я научился именно у проституток, в то время, когда делал свой первый документальный фильм. А то, о чем я, точнее назвать блядством, что совсем другое дело.
– Мне это известно, потому что я такая же, как ты, Луис. Потому что такие люди, как мы, не влюбляются, – повышает она голос тоже.
Я глубоко вдыхаю запах сигары и наслаждаюсь горьким крепким вкусом табака.
