Владимир кивнул и проглотил слюну – горло до сих пор побаливало.
– Да, кстати, вот возьми пока этот шарфик и повяжи им шею – смотреть немного неприятно на рану. Она скоро заживет, и боль утихнет. Пару дней пройдет, и ты забудешь раны зуд. Но не забудешь только блуд, которым ты с кастратом занимался. Да, он не дурно постарался! – на красивых губах мелькнула ироничная улыбка.
Владимир взял в руки шелковый шарф, пахнуло знакомым одеколоном. Он повязал шарф вокруг шеи.
– Ты удивлен, почувствовав Фарины[10] аромат? Ты думаешь, я только серой должен пахнуть? – глаза Виктора лукаво блеснули.
– Нет, я не думал так…
– Продолжим наши разговоры. Я расскажу немного о себе. Постараюсь обойтись без рифмы. Служу я у Хозяина уже много тысячелетий. Когда я был совсем юным, демоном неразумным, то пытался, как всякий юнец, выбрать призвание. И наконец… Нет, надоели мне рифмы. В общем, я ко многому приглядывался, многие грехи с пристрастьем изучал. То мне нравилось наказывать лжецов, то завистников, то гордецов. То к обжорам был неравнодушен, то убийц пытался мучить души. Тьфу, вот же напасть! Устал я от рифмы, чтоб тебе пропасть! Это же ты стишками баловался, а я – лукав и должен неразумного учить, чтоб навсегда от рифмоплетства отлучить! Ладно, буду отучать по возможности, здесь, как везде, есть свои сложности…
– Мне странно все это слышать. А дальше как? Какое же вы выбрали пристрастие?
– Мне по душе… Не удивляйся, и у демонов есть души. Так вот, мне по душе оказалось – прелюбодеяние. Блуд и похоть завладели сознанием. Я с удовольствием покровительствую тем, кто грешен в блуде. Это мой удел и моя стихия, к тому же. Я разыскиваю заблудшие души, погрязшие в этом грехе. У моего тонкого призвания столько приятных особенностей, сколько у человека блудских наклонностей. Я так долго изучал разные блудства, что сам встал на путь грязного распутства, – Виктор расхохотался, обнажив белоснежную улыбку, глаза сверкнули красноватым огнем. А может, в них отразились искры от костра.
Нависла небольшая пауза. Владимир внимательно рассматривал Виктора. Он никак не мог поверить, что перед ним сидит демон, а не смертный человек. Когда он был живым, такой обаятельный злодей мог бы стать ему настоящим товарищем.
– Все твои мысли я слышу. Я рад, что нравлюсь тебе. Хотелось бы и дальше тебя не разочаровать. Будешь мне верен – не будешь страдать.
– А я снова вспомнил… про Хозяина. Он обещал мне награду, – смущаясь, обронил Владимир.
– Какая память! Надо же, все помнит он. Хозяин слово держит… иногда, – насмешливо изрек демон.
– Нет, я помню, он говорил довольно убедительно со мной. Не мог он лгать, он правду мне сказал.
– Правду? Ну, ты рассмешил! Ждать правды от лукавых! А разве сам ты никогда не лгал крестьянским бабам, проституткам, Глашке, Игнату, матери, скопцу, друзьям? Мне список сей продолжить? Забавник, так меня смешишь. Как можно верить бесам, коль сам был в обещаньях хуже их? Ты был еще повесой, а врал уж так, что Велиал[11] на миг притих. Ты правды захотел? Отвечу я словами гениального пиита: «Нет правды на земле. Но правды нет – и выше»[12]. Добавлю от себя лишь маленький штришок: «Её и ниже тоже НЕТ, дружок!»
Владимир удрученно опустил голову.
– Ну ладно, успокойся. Я шучу отчасти… Не будешь вредным – будет тебе счастье! Я твой наставник в этом веке тьмы. Сначала мы изучим курс учебный, а после наберешь себе очков. Коль будешь ученик прилежный – награды будут. Тут без дураков!
Костер разгорался сильнее, стало тепло. Владимир почувствовал: его клонило ко сну.
– Я вижу, ты устал с дороги. Не бойся, скоро отдохнешь. Я расскажу тебе о месте, где сотню лет ты незаметно проведешь. А, в общем, слушай: это место тоже – ад. Но ад совсем не тот, какого ты боялся. Тут нет котлов с кипящею смолой, и души в них не стонут, и черти не кладут охапки дров под них. Здесь все иное, сам потом увидишь…
Последние слова демона Владимир едва слышал. Он сильно устал, дрема незаметно овладела сознанием, голова склонилась к мягкой звериной шкуре. Ему снилась вереница образов: печальные ангелы, лицо плачущей матери, растерянный Игнат, идущий под конвоем двух солдат, бледное и прекрасное лицо Глафиры. Он увидел сельский погост. Показалось, ноги коснулись земли. Стоял солнечный сентябрьский денек. Листва на деревьях немного пожелтела. Тонкие паутинки переливались и таяли в прозрачном воздухе. Взгляд скользил по могилам. Владимир подошел ближе – свежий могильный холм, комья рыхлой земли, цветы возле креста. На кресте написаны буквы и цифры… Это – его имя и годы жизни. Сердце сжалось от тоски. Он увидел плачущую мать, сидящую возле могилы. Заглянул ей в лицо. Она сильно постарела и вся сгорбилась. От прежнего кокетства и лоска не осталась и следа. «Моя смерть превратила ее в старуху. Как жалко мне ее. Мы часто ссорились – я обижался. Она была во многом не права. Но, она – моя мама, и она до сих пор любит меня», – взор туманился от набегающих слез. Владимир подошел к матери и попытался ее обнять. Она не видела его, но показалось, почувствовала его руки и вся встрепенулась, глаза с надеждой и испугом смотрели вокруг. Он прижался к ее груди, пахнуло знакомым ароматом детства, цветочными духами и валерианой.
– Мама, мама, не плачь. Я – жив, – тихо проговорил он.
– Володя, милый, ты здесь? Отзовись! Я чувствую: ты рядом! Володя! Сынок! Володя! – кричала она со слезами.
– Володя, Вова, вставай! Нам пора! – протяжный голос матери внезапно перешел в чуть резковатый мужской баритон. Рука Виктора тормошила его за плечо, выталкивая из сновидения, в котором была его мать. – Ты слишком долго спал. А нам пора идти.
Владимир едва разлепил веки, лицо казалось мокрым от слез: «Это был не сон. Я точно видел маму».
– Какой, однако, ты чувствительный… Раньше я за тобой такого не замечал. Ладно, хватит сырость разводить. В пещере и так влажность большая. Нам надо идти. Я устал, поджидая, когда ты проснешься.
В руках у Виктора оказался большой факел. Его пламя ярко освещало все кругом. Виктор приподнял факел выше, и Владимир заметил какой-то темный блеск и шевеление. Показалось, что стены дышат и колышутся, а на него уставились тысячи пар маленьких черных, словно бусины глазок. В этих бусинах отражалось пламя костра и, казалось – эти невидимые создания смотрят очень злобно, мечтая вонзить зубы в любое свободное горло. А может, кровавая рана Владимира распаляла это жестокое желание. Он вздрогнул, мороз пошел по телу, от страха шевельнулись волосы.
– Ну, налетели кровососы, – проговорил Виктор. – А ну, кыш-кыш отсюда!
Послышался неприятный шорох и скрежет когтей о камни. Потом раздался утробный, звериный клекот, и стая летучих мышей, потревоженная демоном, со свистом взлетела в темный потолок пещеры. Она устремилась к невидимому своду, потом упала: кожистые серые крылья неприятно коснулись голов и рук спутников, оскаленные, покрытые короткой шерстью морды, злобно смотрели на Владимира.
