— На ошейнике красуется герб Соммервилов, жена, так что все будут знать, чья ты собственность.
— В таком случае возьми меня, все и без того уверены, что я принадлежу тебе.
— Вероятно. Только ты и я знаем, каких героических усилий стоит мне не намять тебе живот, пока ты не усвоишь каждый урок.
— Я уже все усвоила, — запротестовала Дрю. — Даже ношу твой невольничий ошейник. И готова принять тебя.
— Нет. Это я едва не лопаюсь от желания завладеть тобой, но еще рано. Пойдем.
Он поднялся, морщась от боли в паху.
— Сойдем вниз и позавтракаем.
— Я…
— Нет, ты не оденешься. Сядешь за стол в таком виде, — неумолимо продолжал он, открывая дверь.
— Если кто‑то увидит меня… — запротестовала она.
— Придется ему сдержать свою похоть, только и всего.
— Но каким образом, если даже ты не в силах этого добиться?
Корт взглянул на свой пульсирующий отросток.
— Чушь. Временное помрачение. Пройдет.
Не прошло. И все то время, что они завтракали, во рту у него пересыхало каждый раз, когда она уст ремляла на него многозначительный взгляд, давая понять, что догадывается о его состоянии. Но и ее соски словно расцветали под его пылающими взорами, а лоно увлажнялось каждый раз при мысли о том, что он может с ней сделать.
Корт, со своей стороны, тоже знал, что с ней творится. Недаром заставил ее сидеть с расставленными ногами. И сознание собственной наготы, его безумного вожделения, ощущение несвободы, трение кожаных ремешков, жадный блеск глаз Корта кружили голову, заставляя терять рассудок.
Но именно это сейчас ни к чему. Не хватало еще покорно склонить перед ним голову! Он не нужен ей. Пусть возьмет ее, узаконив их брак, и на этом все будет кончено.
Но как добиться этого, если она из кожи вон лезет, но ничего не выходит? Он просто отказывается взять ее девственность.
Как заставить Корта сдаться?
Очевидно, власть плотских инстинктов — это еще не все. Он не из тех, кто идет на поводу у собственной чувственности.
Насколько она знает мужчин и их порывы, Корт должен был поддаться ее чарам в тот момент, как сорвал это проклятое покрывало.
Но ведь Корт из тех мужчин, которым женщины бросаются на шею, так что совершенно непонятно, почему она стала частью сделки. Он спокойно мог бы ограничиться плантацией.
Очевидно, она не слишком его привлекает.
Только вот его пульсирующая плоть противоречит всем его уверткам, поскольку он находится в постоянном возбуждении с той минуты, как вошел в спальню.
И он постоянно упоминает о Жераре.
Дрю едва не закричала. Жерар никогда не принудил бы ее вытворять всяческие гадости. Он ласкал бы ее, целовал и дождался бы, пока она не согласится принадлежать ему. Никогда он не унизил бы Дрю подобным образом!
Она так задумалась, что испуганно вздрогнула, когда Корт дернул ее за руку.
— Значит, — злобно прошипел он, — лань мечтает о кролике, несмотря на то что к ее услугам жеребец! Ах, моя дорогая жена, ты не представляешь, какое удовольствие доставит мне стереть из твоей памяти эту мразь!
— Мне все равно! — бросила она. — Мне все равно… он джентльмен и никогда бы…
— А я, значит, грубое животное?! Я впервые коснулся тебя в гневе, Дрю, и ты узнаешь всю силу моей ярости. Попробуй еще размечтаться об этом ничтожестве, и я приволоку его сюда и покажу, как ты, голая, пресмыкаешься передо мной в ошейнике рабыни. Потому что, клянусь Богом, ты станешь валяться у меня в ногах и просить, чтобы я воткнул в тебя свой член!
Его трясло от бешенства. Чисто мужская ревность застилала глаза багровой пеленой.
— Эви! Луиза! Отведите ее наверх и приготовьте.
Откуда‑то, как по волшебству, возникли обе служанки и потащили сопротивляющуюся Дрю по лестнице. Корт проводил взглядом ее трясущиеся, словно в эротическом танце, ягодицы и даже не пытался сдержать взрыв обезумевшей плоти.
Но освобождение пришло ненадолго. Еще несколько минут, и мучительное желание снова овладеет им при одной мысли о том, что голая госпожа Уайлдвуда ждет его в спальне, связанная, лежащая на постели и бессильная перед его вздрагивающим, пульсирующим копьем.
Два дня. Всего два дня. Маленькая лань оказалась способной ученицей. В продолжение завтрака она не смогла отвести глаз от его все утолщавшейся плоти. Жаль, правда, что потом она все испортила, но некоторые вещи слишком тяжело даются неопытным девушкам.
Он встал на колени перед стулом, на котором сидела она, бесстыдно выставляя себя напоказ, и жадно вдохнул запах, идущий от небольшого влажного пятна на том месте где из нее излился любовный нектар. Тело Корта напряглось. Всего минута ушла на то, чтобы сбросить брюки, прижаться чреслами к пятну и смешать ее сок со своим.
Недостаточно. Недостаточно.
Он хочет получить все.
Корт стал медленно взбираться по ступенькам, наслаждаясь утренней свежестью и бурлившим в крови жаром. Никогда раньше он не желал женщину с такой силой. Он не мог дождаться, когда снова увидит ее в этом ошейнике и ремнях… ноги расставлены в безмолвном призыве… для него. Для него одного.
О да. И когда он уверится, что она хочет его, только его, тогда…
За дверью, словно маленький стражник, стояла Эви.
— Все готово, — предупредила она.
Тогда…
Корт потянул за ручку. Дрю злобно оскалилась.
— Ты, грязное животное!
Она лежала на животе. Ягодицы слегка приподняты. Руки привязаны к кроватным столбикам. Не столь уж неудобная поза, особенно еще и потому, что теперь она ясно видит его плоский живот и дорожку из волос, исчезавшую под поясом брюк.
Рвущийся из плена брюк пенис покачивался всего в нескольких дюймах от ее губ.
Намеренно! Он сделал это намеренно! Интересно, что. он сделает, если она возьмет его в рот прямо сквозь ткань и станет сосать?
Она сердито отвернулась. Она не позволит обольстить себя каким‑то отростком, пусть и огромным, и отказом мужа исполнить супружеский долг!
Ах, если бы только он отказался от нее, она осталась бы верна Жерару до конца жизни!
Но тут она почувствовала, как что‑то медленно раздвигает складки ее лона.
— Что это?! Что ты делаешь?
— Даю тебе то, что ты хочешь, ведьма! То, что заполнит твои зияющие пустоты.
Идеально! Она лежит беспомощная, открытая его ласкам.
Он уселся рядом с ее извивающейся попкой и, опершись на локоть принялся ласкать истекающие влагой складки.
Она попыталась увернуться, но он не отступал, входя все глубже, и, когда она налегла всем телом на его руку, проник в нее тремя пальцами, так глубоко, что ощутил тонкий барьер, свидетельство ее невинности.
