Она попыталась увернуться, но он не отступал, входя все глубже, и, когда она налегла всем телом на его руку, проник в нее тремя пальцами, так глубоко, что ощутил тонкий барьер, свидетельство ее невинности.
Девушка взвизгнула, когда что‑то вторглось в ее самое сокровенное место. Жестко. Уверенно. Словно так и нужно.
— Ты… ублюдок, — простонала она, пытаясь оттолкнуть его.
— А кто ты, моя голенькая жена, страдающая по другому мужчине? Большего от меня ты не получишь, пока не выда‑вишь его из сердца!
Он слегка повернул руку, и Дрю дернулась, словно пораженная громом.
— Убирайся! — прошипела она, пытаясь бороться с неизведанными доселе ощущениями, которые возбуждали в ней его пальцы. — Ты омерзителен!
— Я человек, жена которого рада бы наставить ему рога с соперником, — бросил он, — и за это получит лишь…
Его пальцы снова зашевелились, доставая до самой ее сердцевины, и она охнула от боли.
— …и это, — прошипел он.
Безжалостно‑резкое движение, и она потрясение охнула, не в силах пошевелиться, чувствуя себя полностью парализованной. Невероятно! Неслыханно! Ужасно!
Он тоже словно застыл. И молчал. Только время от времени сгибал пальцы, чтобы напомнить ей, кто тут хозяин. Кто владеет ею, готовый прорвать преграду ее девственности, управлять чувствами.
Она не понимала, что почти неуловимо вращает бедрами, стараясь втянуть его глубже, усилить наслаждение, хотя он никак не мог проникнуть дальше.
И не знал, как долго выдержит эту пытку, сколько еще она будет биться, насаженная на его пальцы, как бабочка на иглу. А вид ее ягодиц, перекрещенных ремешками, доводил до умопомрачения.
— Урок третий, жена, — прошептал он. — Только мужской пенис может по‑настоящему владеть тобой. Чего ты хочешь больше? Воспоминаний? Жалкой подмены? — Он пошевелил пальцами. — Или своего хозяина? Подумай, Дрю, каково это — быть наполненной до конца и по‑настоящему стать моей женой.
Никогда, никогда, никогда, никогда…
Он неспешно отнял руку, и Дрю мгновенно обмякла. Нет, нет… она не ожидала такой… пустоты. Только не это.
Она повернула голову.
Бугрящиеся брюки яснее всяких слов сказали, какое удовольствие ожидает ее, когда она добровольно отдастся ему.
Если бы только поскорее покончить с этим…
Он ясно прочел в ее глазах невольное восхищение его мужской силой и упорный отказ смириться. Он разъяренно сжал кулаки.
Раз так, пусть она лежит тут. Пусть подумает о том, что чувствовала. Какие ощущения пробудили в ней его ласки. И что она получит, если по доброй воле придет к нему.
Но больше ему этого не вынести.
Тяжело дыша, он прислонился к двери, мокрый от пота и бесплодных усилий усмирить свою похоть. Еще минута, и он взорвался бы, залив своим семенем ее голые ягодицы.
Ему вдруг стали безразличны все уроки, ее любовь к Жерару Ленуару и сам Ленуар. Все, что имело значение в эту минуту, — слепящее наслаждение разрядки, высвобождения, погружения в ее жаркое, тугое, предательское тело. Но тут он представил ее твердые колкие соски. Неужели Жерар видел их? Касался? Нет. Лучше не думать об этом.
Все эротические игры, затеянные им, еще не доказывали, что она не отдавалась ласкам Ленуара. И если он обнаружит, что тот притрагивался к ней… Дрю Каледон навеки останется девственницей.
Но, к сожалению, придется отдать ей одежду.
Значит… эта хитрая ведьма всячески издевается над ним, воображая, что это любовничек объезжает ее… Сколько еще придется ему вынести?!
Даже он не знает пределов собственного самоконтроля или своей страсти. Но все равно, какие хитрости ни пускала бы она в ход, он не поддастся искушению взять ее… пока не будет к этому готов.
Однако это решение требовало стойкости и терпения святого.
Он лежал на кровати в спальне, смежной с комнатой Дрю, и лениво наблюдал, как при мысли о ней его плоть восстает все сильнее.
По‑прежнему девственна. Круглозадая, длинноногая, жаркая, влажная, «приди‑возьми‑меня» девственница. Единственное утешение.
А ты сходишь с ума от желания погрузиться в ее горячий колодец.
Стоит ли? Стоит ли овладеть ею, как она того просит?
Почему нет?
Почему нет?
Зовущая расщелина между ее разведенными бедрами поглощает… засасывает его… ноги обхватывают талию… он чуть отстраняется и делает первый выпад, разрывая ее девственность, изливаясь в нежный, мягкий бархат лона…
Корт со свистом втянул в себя воздух, умирая от желания добраться до нее, ворваться в ее тело, как в покоренный город…
Она ждет обнаженная, готовая к бешеной схватке… подумать только, как его пальцы заставили ее извиваться… она не могла насытиться… Господи… окунуться в эту сладость…
Дьявол…
В соседней комнате ждет готовая на все женщина, а он распустил слюни, вместо того чтобы пойти и оседлать ее! Идиот!
Но в этом безумии есть своя логика. Есть. Только в это мгновение, когда его плоть дрожала и наливалась кровью, он никак не мог вспомнить, в чем эта логика состоит.
Он дал ей полчаса, прежде чем явиться. Дрю лежала в той же позе, на животе. Глаза закрыты, губы сжаты.
Поэтому он и понял, что она не спит.
— Что еще? — презрительно пробормотала Дрго. Его плоть снова взбунтовалась. Вид ее покорного роскошного тела возбудил его еще больше.
— Что же, моя лань, ты наконец ощутила, что это такое — ласки настоящего мужчины. Думаю, пора и мне попробовать тебя на вкус.
— Нет! — отчаянно вскрикнула она. — Нет! Нет!
— Как?! Моя жена, которая ни в чем мне не отказывает? — вкрадчиво осведомился он. Железная рука в шелковой перчатке…
— Я не вынесу этого, Корт, — призналась и, растерявшись, смолкла.
Как? Она уже молит о милосердии? Может, и так, ибо в роли палача выступает именно он. Не она. Ах, если бы только он исполнил свой супружеский долг… они могли бы покончить с играми и вести каждый свою жизнь.
Она могла бы заставить его сделать это, могла…
— Что ты делаешь?! — взвизгнула Дрю, когда он поднял ее себе на колени и стал втирать что‑то в раскрывшиеся створки ее лона.
— Готовлю себе угощение, моя лань. Дрю застонала.
О Господи, его пальцы, массирующие ее расщелину чем‑то густым и липким… она не выдержит!
— Вижу, тебе это нравится, — пробормотал он. Дрю отозвалась гортанным глухим возгласом.
— Ничего мне не нравится, — выдавила она, но предательская плоть судорожно стиснула его пальцы.
