А теперь провести ладонью… вот так…
… Может, воюют они между собой на этих деревянных палочках, испускающих разноцветные лучи, доствляя друг другу боль неимоверную и подчиняя себе более слабых, создают себе легионы приспешников?
Наконец-то! Протяжный, почти животный стон Северуса…
А, вот я и замучал тебя игрой с твоим пенисом, теперь дело за малым, но самым приятным, сейчас, сейчас, вот уже прямо сейчас!
Я вновь, о, боги, почувствую вкус семени брата, неимоверно тягучего и горячего!
Вольётся оно в глотку мне бурным потоком!
Вобрать в себя кажущийся сейчас неимоверно огромным пенис Северуса…
Я же-ла-ю та-ко-го же… О-о, наслаждения!
Быстро, почти уверенно, хотя делаю я это всего четвёртый раз в жизни…
Брат мой явственно дрожит всем телом, дрожью экстаза… О, боги!
Испить горячее семя брата…
… Какой был мощный поток!..
Облизать головку уже опавшего члена в поисках последних капель…
О, чудо! Он снова поднялся, словно по волшебству…
Снова вобрать плоть возлюбленного Северуса в рот и глотку…
Теперь действовать быстро, уже не мучая его долгой любовной игрой, ибо сотрясается всё тело его ещё от первого излития семени…
Ах, как же это… любовно мне!
Трудиться над драгоценностью бесценной… О, восторг и умиление!..
Как же горяч и страстен ты, мой возлюбленный брат - чародей и стоик, как же необуздан ты в страсти своей неимоверной, немыслимой, воистину волшебной!
Ибо семя извергать так скоро может лишь маг…
Словно наполнен ты спермою ароматнейшей, как источник благословенный некий!
Сейчас… сейчас прольётся…
О, наслаждение небывалое! Вторая струя оказалась жиже, словно ышке бяха, но какая же она вкусная и ароматная…
… Не допуская потери ни капли…
Вот он закричал, Северус, громко имя моё, недостойного полукровки!
С тем же криком и струя спермы резко закончилась… Как жаль…
Но я на небесах от счастья - в минуту высшего наслаждения не забыл Господин и брат мой Северус обо мне!
И во тьме предрассветной запели третьи петухи, и тотчас явились кухонные рабы, застав Квотриуса бережно облизывающим головку пениса Господина дома, и потупили рабы глаза свои, развернулись и бежали прочь, в свою камору…
… Но какой же раб не любит позлословить о Господине дома и его сводном брате - свободном домочадце, Господине Квотриусе, сводном брате их, всё же, родственнике ближайшем рабов кухонных, самых грязных в доме?
По пути нечестивцы заглянули в женские каморы, не обойдя даже старух, и пересказали уже давно проснувшимся и расчёсывающимся женщинам об увиденном на кухне. Те подивились, но пообещали мужчинам - поварам молчать о том, что узнали они о Господах.
И лишь Нина странно так посмотрела на довольных принесённой новостью мужчин, а потом вдруг охнула, схватилась за сердце и повалилась на земляной пол.
Глава 17.
Дамблдор прошёл маленькую прихожую с вешалкой на трёх орлиных лапах. На ней, где-то в складках чёрных мантий разного фасона и из разных материалов висел плащ Пожирателя, а на крючке болталась никогда почти не надеваемая маска производства неведомых мастеров пропавшего Тома. Потом Альбус зашёл на кухоньку, в которой его мальчик Северус сам варил себе кофе по ночам перед патрулированием коридоров Хогвартса. Кофе требовался и по утрам, после короткого, обычно четырёхчасового сна, чтобы прийти в себя, и обычные заклинания давались бы легче измученному хроническим недосыпанием мозгу и телу. Делал себе Северус, его мальчик, и молочные коктейли с молотым в старинной, медной кофемолке миндалём, которыми так любил лакомиться после ланча.
Альбус вошёл в гостиную и почувствовал себя чужаком в этой уютно, но без какой-либо роскоши, с аристократическим вкусом обставленной комнате.
- Где могла бы лежать книга? Здесь? Да, на столике лежит какая-то толстая книга, похожая…
Окончательно смущённый пребыванием в апартаментах своего мальчика в отсутствии хозяина, да ещё и без приглашения, Дамблдор посмотрел на заглавие книги. «Энциклопедия темономагических заклятий и порч», - гласило оно.
- Нет, не то, не то. А где же ж та, заветная магическая «История Хогвартса»? Где же ж ей место быть, да меня поджидать, тугодума эдакого? В библиотеке - самом уютном же уголке апартаментов? Обычно именно в ней же мы сиживали за стаканчиком бордо с задушевными разговорами.
Ведь Севочка ж для меня - прежде всего мой мальчик, друг, которого только я ж, кажется, на всей земле понимаю и стараюсь разбавить его же ж так и не прошедшее после страшных семнадцати лет одиночество.
Да, ещё же он любит хорошенько выпить и послушать пошлые анекдоты Ремуса Люпина ж, на которые тот же мастер. Да вот только я ж не любитель такого развлечения, как анекдоты вообще, не говоря уже о скабрезностях.
И что же Севочка, при его-то интеллекте и увлечениях Высокой Алхимией и Тёмными Искусствами, в которых он разбирается много лучше того же ж мистера Люпина, нашёл в пошлостях да попойках?
Загадочная душа у моего мальчика, Севочки, настоящие потёмки, а глаза же у него, даже во время какого-нибудь спора со мной, мёртвые. И я ж уверен, что и, смеясь над анекдотами, в пьяном угаре ещё больше меркнут его глаза…
А всё же ж от того, что с детства не было друзей, в отрочестве же и юности ж не было любви никакой…
Вот только спрашивать его, моего мальчика, об ентом чувстве - испытывал ли он же его к кому-нибудь? - не нужно - сразу ершиться начинает, да называть самое светлое чувство в жизни хоть мага, хоть маггла, все же ж мы люди, «соплями в сахаре».
Неужто раз любил со всей пылкостью же и страстностью, на которую способен, и… обжёгся в пламени горячем?А ведь он же ж горяч, малчик мой, вот только в злоязычие енту свою горячность переводит, ну, навроде, как сжигает
Изменила ж ему когда в юности далёкой любимая или же вовсе не была благосклонна к ухаживаниям?
А если ж он вообще не любил никогда и не знает же ж этого прекрасного -ой вей мир, где же ты, молодость моя?! - чувства вовсе?
Господин Директор усиленно бубнил себе под нос, смеша сам себя этими бесконечными «же ж», чтобы не так одиноко было в вот уже тринадцатое утро отсутствия его исчезнувшего - вот как был! - мальчика Северуса, в пустых, холодных, непротопленных комнатах в подземельях, где при хозяине зажжён был каждый камин в любое время дня и ночи.
