Никто не отвечает, и темнота остается.
Те дни, которые я провела в одиночестве, темнота изолятора заполняла мои мысли, разрушая мою решимость. Этот страх, что я останусь здесь одна и буду забыта, пронизывает меня до костей. Я представляю, как стены этой комнаты, где бы они ни были, смыкаются, мой кислород иссякает. Я представляю, как минуты превращаются в часы, потом в дни, а потом еще дольше, пока я не умру от голода или жажды.
— Спайдер! Кто-нибудь, помогите мне!
Несколько долгих минут проходят в молчании. В комнате нет ни звука, кроме моего собственного прерывистого дыхания. Минуты тянутся бесконечно. Бесчисленное количество раз я извиваюсь и пытаюсь высвободить руки, но цепи слишком туго натянуты. Паника сжигает мои внутренности.
— Выпустите меня отсюда!
Никто не приходит. Все еще остается тьма, густая и бесконечная. У меня болят руки и ноги. Еще несколько минут тянутся, пока я не уверяюсь, что мои руки отвалятся.
— Помогите! — я кричу. — Кто-нибудь, помогите мне!
Мое дыхание прерывается короткими вздохами, сердцебиение наполняет мои уши.
Если никто не придет за мной…
Слезы щиплют мои глаза, но я сжимаю их и сдерживаю слезы. Нужно оставаться сильной. Кто-нибудь придет. Я должна в это верить. Кто бы это ни сделал, он не может просто оставить меня здесь.
Или может?
Должно быть, прошел добрый час после того, как я пришла в себя, загорелся свет, длинные тонкие люминесцентные стержни, установленные в верхней части побеленной стены. Стержни гудят от электричества.
На мгновение ослепнув, я закрыла глаза, отворачивая лицо, пока они не привыкли. Мое зрение затуманено; случайные узоры на сером цементе, покрывающем пол, выглядят нечеткими.
Постепенно мое зрение начинает проясняться, и я оглядываюсь вокруг.
Я нахожусь в камере размером с небольшую гостиную. Четыре простые белые стены смотрят в ответ, безликие и без украшений, без чего-либо, указывающего, где я нахожусь. Окон нет. Там нет ничего, кроме маленькой металлической койки с тонким пожелтевшим матрасом у стены напротив стальной двери. Я оглядываюсь через плечо. Только еще одна глухая стена.
Нет, она не совсем пустая. В углу под потолком установлена маленькая камера, темная линза смотрит прямо на меня, как единственный черный глаз.
В изоляторе тоже были такие, что позволяло пасторам ежесекундно наблюдать за пленниками.
Я не могу быть тут. Меня не могли забрать обратно в Колонию. Если бы это было так, доктору пришлось бы работать на Его Святой Мир, и в этом примерно столько же смысла, сколько в том, что у меня две головы. Члены Его Святого Мира считали людей из внешнего мира ниже себя, а преступники, подобные байкерам, были бы низшими из низших. Члены церкви скорее умрут, чем вступят с ними в союз.
Итак, если я все еще с Бандитами, сколько друзей Спайдера там, наверху, наблюдают за мной? Он тоже там?
Я закрываю глаза. Это снова похоже на вечеринку Дизеля. Я ненавижу, когда за мной наблюдают, и ненавижу выставляться напоказ в таком виде.
И все же, вот она, моя сердцевина, пульсирует, точно так же, как в ту ночь. Мое тело — такой предатель.
Резкий металлический звук заставляет меня резко перевести взгляд на вход в комнату.
В двери открылась планка. На долю секунды я замечаю глаза, смотрящие на меня, прежде чем она захлопывается.
Ключи звякают снаружи комнаты. Щелкает замок. Мои мысли все еще двигаются вяло, и я качаю головой, пытаясь прогнать одурманенное чувство. Если у меня недружелюбный посетитель, я не могу позволить себе ошибиться в суждениях. Мне нужно быть настороже. У меня кружится голова, и я стону.
Дверь открывается. Несмотря на все мои опасения по поводу того, что Бандиты наблюдают за мной, какая-то безмозглая часть меня наполовину ожидает увидеть, как войдет Сет. Или Джейкоб. Дьякону Джейкобу нравилось сажать людей в изолятор за малейшее нарушение, оставляя их там так долго, как только мог, не попадая в неприятности из-за плохого обращения с прихожанами.
Рациональная часть меня ожидает увидеть Акса, но мой посетитель не член «Мира» и не клубный врач.
— Проснись и пой, Дикая кошка.
— Спайдер? — пищу я.
Он ухмыляется мне и закрывает дверь, запирая ее.
Я сонно качаю головой, словно пытаясь избавиться от его образа, который, несомненно, должен быть галлюцинацией, вызванной наркотиками. Нет. Когда я смотрю на него, Спайдер все еще тут, больше, чем в жизни, одетый в низко сидящие джинсы и подстриженные светлые волосы, зачесанные назад. Сексуально, как всегда.
Он не галлюцинация. Он действительно тут.
— Ты сделал это? — срываюсь я.
Он разводит руками, пожимая плечами.
Предательство прорезает ледяную дорожку в моем сердце. Ярость горит во мне, раскаленная добела и обжигающая. — Почему? — рычу я.
— Почему? Правда? — он подходит, пока не оказывается передо мной, и скрещивает свои огромные татуированные руки.
Я бьюсь, и цепь на моих запястьях тяжело звенит, больно натягивая мои руки. — Я доверяла тебе!
Улыбка сползает с его лица. Выражение его лица меняется так быстро, что это тревожит, его глаза превращаются из танцующего голубого огня, который охватывает мою наготу, в ледяные сферы опасности.
— Не надо, — рычит он, шагая вперед, пока его лицо не оказывается почти у моего. — Не говори со мной о доверии.
Смысл этих слов ножом вонзился мне в грудь. Предательство сочится из его тона.
Мое сердце начинает бешено колотиться.
Единственное, чем я могла это сделать, чтобы вывести его из себя достаточно сильно, это телефонные звонки, которые я делала с мобильного Сэм. Должно быть, он узнал о них.
Абсурдное чувство вины пронзает меня. Не желая поднимать голову, я заставляю себя смотреть ему в глаза, подавляя желание посмотреть на его ноги и показать слабость.
Он отступает на шаг и осматривает меня. Его глаза блуждают по моей груди, по моей обнаженной плоти. Знакомый голод, который когда-то заставлял мою кровь бежать, как огонь, вспыхивает в его глазах, но это происходит всего за мгновение до того, как свет в них гаснет, и он снова становится льдом.
— Каковы были правила, которые я дал тебе в тот день, когда ты снова начала работать в Логове Дьявола?
Сглатываю. Так что все дело в телефонных звонках. Вот только что-то не так. Он слишком зол для этого. Он сказал, что, если я попытаюсь сбежать, он убьет меня, но я чувствую это, я что-то упускаю.
Я ничего не говорю.
Он улыбается, но это пустое выражение, без юмора. Мужчина передо мной — это не тот мужчина, с которым я занималась любовью каждую ночь в течение прошлой недели. Это не тот человек, который рассказал мне о своих ужасных, жестоких родителях и том ужасном укусе паука, который чуть не убил его. Это монстр, который похитил меня. Тот, кто угрожал лишить меня жизни. Убийца, который лишен эмоций и ничего не чувствует ко мне.
Мой похититель вернулся.
— Сейчас не время разыгрывать молчаливую карту, воровка.
Воровка. Я снова вернулась к этому статусу. Эта мысль выводит меня из себя.
— Каковы были правила? — холодно повторяет он.
Предупреждение в его голосе не оставляет сомнений. Если я не отвечу, меня ждет такой ад, что ночь, которую я провела, привязанной к тому дереву, покажется легкой прогулкой.
Я ненавижу, как сильно дрожит мой голос, когда я отвечаю. — Не уходи без разрешения. Отдай все мои чаевые, и…
— И?
Я делаю дрожащий вдох. — Никаких телефонных звонков.
Его руки сжимаются на груди, его глаза ловят мои. — Кому ты звонила, Стефани? Или мне следует называть тебя Эммой?
Использование моего настоящего имени вызывает во мне дрожь.
Он знает, кто я на самом деле. Как?
Мои мысли несутся вскачь, вопросы сами собой возникают у меня в голове. Знает ли он о Колонии? Или о Сете, и почему я ушла? Он знает, что я должна была выйти замуж за Сета? Или о моих родителях, или о Саре?
И если он знает, будут ли они в опасности? Нанесет ли клуб им визит? Они отправят меня обратно?
