С его ледяным безразличием и холодной деловитостью из Спайдера вышел бы фантастический инквизитор.
Мое сердце колотится.
— Что ты хочешь знать?
Этот вопрос не означает, что я собираюсь ему что-то рассказывать. Нет. Это тактика, предназначенная для того, чтобы прочувствовать ситуацию и выиграть больше времени.
Он снова отпускает меня и отступает на шаг. Молча наблюдает за мной.
Проходит секунда. Потом еще одна. Затем…
— Кто такой Абель Адамсон?
Я моргаю, глядя на него. Я никогда в жизни не слышала этого имени. В Колонии нет никого с таким именем, которого я знаю, и единственный человек, с которым у меня были длительные контакты за пределами МК или Логова Дьявола — это мой предыдущий работодатель.
— Кто? — я спрашиваю.
— Не играй со мной в игры, Эмма.
— Я не играю, — огрызаюсь я. — Я не знаю никакого Абеля Адамсона.
Он сцепляет руки за спиной, расставив ноги в стороны. Позиция воинственная, напоминающая мне о том, как иногда стоят охранники на территории Колонии. Я не настолько глупа, чтобы забыть, что нож все еще у него в руке, даже если я его не вижу.
— Ты уже доказала, что ты не только воровка, но и лгунья. Кто он такой?
— Я же сказала тебе, я не знаю, — говорю я натянуто.
И снова он молча наблюдает за мной.
— С чего ты взял, что я его знаю? Кто он такой?
— Если ты его не знаешь, тогда почему у него твоя фотография?
Мои брови хмурятся. У него есть моя фотография?
Это не имеет смысла. С тех пор как я покинула Его Святой Мир, я взяла за правило нигде не фотографироваться, отказываясь предоставлять какие-либо свидетельства о себе, которые могут попасть в чужие руки. Несколько раз мой предыдущий работодатель хотел сфотографироваться на день рождения и Рождество своего ребенка, и я старалась не приближаться к камере.
Меня так и подмывает подумать, что он сделал один без моего ведома, но его звали не Адамсон. Это был Портер. Может быть, он сделал один без моего ведома, и этот Адамсон каким-то образом завладел им. Но это звучит неправильно.
Спайдер, должно быть, пытается как-то меня подставить, пытается обмануть.
— Ты лжешь, — говорю я.
Спайдер лезет в карман своей куртки и достает листок бумаги. Он разворачивает его и показывает мне.
Конечно же, на странице есть черно-белая фотография. Изображение зернистое, как будто его сняли с фотокопии, из-за чего невозможно разглядеть, какой фон мог быть позади меня или что-либо еще, что могло бы подсказать мне, когда или где был сделан снимок, но это определенно я. И рядом с изображением мое имя, Эмма Вайнмэн.
Мысли кружатся, я слизываю капельку пота с губ. — Я понятия не имею, кто такой этот Адамсон и почему у него это было.
— Ты лжешь. — Он складывает фотографию и кладет ее в карман. — Эта фотография была в его доме вместе с десятками фотографий других людей.
Десятки других?
Ладно, это начинает приобретать все меньше и меньше смысла. Единственное объяснение в том, что остальные, как и я, из Колонии. Но никому за пределами Колонии не удалось бы сфотографировать людей там без чьего-либо ведома. Посторонним вход воспрещен, а даже если бы и был, им бы этого не позволили. И никто в Его Святом Мире не сделал бы этого. Фотографии означают бумажный след, простой способ, чтобы документация попала в руки людей, которые, не теряя времени, попытаются уничтожить культ, как только поймут, что там происходит.
Подождите. Была ли Сара на одной из этих фотографий?
Я облизываю губы. — Дай мне посмотреть на них.
Его глаза сужаются.
— Другие фотографии. Дай мне взглянуть на них.
Хитрая улыбка растягивает его губы. — Ты действительно думаешь, что я собираюсь это сделать?
Ну, нет. Я действительно не ожидала, что он мне это покажет. Просто это дало бы мне больше времени, чтобы понять, что делать, и, возможно, помогло бы мне понять, что, черт возьми, здесь происходит. И мне нужно посмотреть, есть ли Сара на одной из них. Или мои родители.
— Послушай. Я понятия не имею, что здесь происходит, и кто такой этот Адамсон. Если ты покажешь мне другие фотографии, я, возможно, смогу тебе что-то рассказать.
— У меня есть идея получше. — Спайдер сокращает пространство между нами. Он обхватывает меня сзади за шею. Нож в его другой руке поблескивает. Я напрягаюсь. Он прижимает кончик лезвия к основанию моего горла. Я замираю, мое дыхание застывает в легких.
Зажмурившись, я жду неизбежного.
Но Спайдер не бьет меня ножом. Вместо этого, едва позволяя лезвию коснуться моей кожи, он проводит кончиком вниз по передней части моей груди, между ними. Я втягиваю воздух, мои ноги дергаются, когда я пытаюсь увеличить расстояние между этим ножом и моей обнаженной плотью.
Лезвие застывает прямо у меня между грудей. — Стой спокойно, или ты только навредишь себе.
Как будто это мой выбор, и любая боль, которую я испытываю — моя собственная вина. Я замираю на месте, моля о пощаде, о спасении от Бога, которого, как я прекрасно знаю, не существует. Если бы он существовал, то не позволил бы этому случиться.
Если Бог и существует, то он давно покинул меня.
Нож медленно скользит по моим ребрам, вокруг одной груди, затем вокруг другой. Я тяжело дышу, мои мышцы напрягаются до тех пор, пока я не ожидаю, что они лопнут.
Спайдер приближает свое лицо достаточно близко к моему, чтобы его теплое дыхание обдувало мои щеки. Кончик его клинка не покидает мою плоть. — В тот день, когда ты украла эти чаевые, ты сказала, что тебе нужно уехать из города. От кого ты убегала?
Я ничего не говорю.
Он добавляет наименьшее давление и медленно водит лезвием по кругу вокруг моей левой груди. Он не нажимает достаточно сильно, чтобы порезать кожу, но достаточно, чтобы кончик лезвия оставил длинный красный след.
Жжение шокирует сильно, и я шиплю сквозь зубы. Он проводит лезвием вокруг другой груди, причиняя такое же мучительное жжение. Я вздрагиваю, и его хватка на моем затылке становится сильнее, удерживая меня неподвижно.
— У Адамсона был номер пансиона, в который ты звонила, в его списке контактов, — тихо рычит Спайдер, проводя линию вниз к моему животу, затем к пупку, пока мой желудок не втянется настолько, насколько это возможно. — Он богат. Кто он такой, твой папаша Уорбакс (прим.перев: Миллионер из комикса «Сиротка Энни», Богатый благодетель)? Он помогал тебе сбежать от них, кем бы они ни были?
Я понятия не имею, кто или что такое «папочка Уорбакс», но эти слова, очевидно, подразумевают какого-то спасителя.
— Я же сказала тебе, я не знаю, о чем ты говоришь.
Его пальцы сжимают мой затылок, пока я не вскрикиваю. Облегчая давление лезвия на мою кожу, он проводит ножом по длинному следу вплоть до основания моего горла.
— Это тот парень, к которому ты бежишь за помощью? Он обещал спрятать тебя? Он ждал тебя за кулисами? Вы собирались вместе сбежать на какой-нибудь тропический остров и провести свои дни, трахая друг друга до бесчувствия?
Неверие окутывает мой разум смутным туманом. Гнев просочился в холодное безразличие, которое до этого управляло им.
Он ревнует. Когда я смотрю в его глаза, одержимость превращает их в голубое пламя.
Это абсурдно, но мысль о том, что он ревнует, наполняет меня эйфорией. Он прижимает нож к моему горлу, и все же мое тело прижимается к нему ближе, ища тепла, горящего в нем огня.
Он не такой холодный и бесчувственный, как я думала. Для него мысль о том, что я сбежала с этим Адамсоном, пробила его броню. На мгновение я мельком вижу мужчину, в которого начала влюбляться. Злой, разъяренный, собственнический байкер, который думает обо мне как о своей собственности.
Затем он снова проводит линию вниз по моей груди, по животу. Лезвие останавливается прямо над моей промежностью, в нескольких дюймах от копны волос там.
Что невообразимое он может сделать с этим ножом там, внизу? Его глаза сверкают, обещая тысячу ужасов. Тысяча ужасов, каждый из которых должен был бы заставить меня чуть не потерять сознание в панике, так почему, черт возьми, у меня пульсирует между ног? Там лужа влаги. Что этот человек делает со мной? Насколько я должна быть больной, чтобы меня это заводило?
